История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко

* * *

Всякое новое обращение к любой старой теме оказывается правомерно только на уровне, которого достигла к данному моменту наука как совокупность различных направлений исследования. Поэтому нельзя руководствоваться только откровениями исследователей прошлого, даже если они и были энциклопедистами. Любая наука предполагает структурность знаний. В отдельных областях происходит накопление информации, которой свободно владеют, конечно, достаточно немногочисленные специалисты. В то же время наиболее важные выводы из их работ становятся достоянием более широких кругов, которые уже должны соотносить свои исследования с результатами, достигнутыми их коллегами. Научное общение позволяет устранять из оборота идеи, не согласующиеся с результатами конкретных исследований.

Физик-ядерщик, наверное, легко может определить ценность работы по своей специальности, если ее автор никогда не слышал ни о какой теории относительности или не ведает о том, что Шредингер написал какое-то уравнение. Астроном лишь посмеется над современными исследованиями геоцентрической вселенной. В истории и, прежде всего, в древней и средневековой роль теорий естественных наук выполняют так называемые вспомогательные исторические дисциплины. Их немало, и многие историки посвятили всю жизнь источниковедению, палеографии, исторической хронологии или генеалогии и нумизматике.

Первое ощущение гуманитария, прослушавшего, как минимум, учебный курс этих дисциплин и тратящего лет десять жизни на свою книгу, перед академиком, в качестве хобби тиражирующего монографии - это растерянность - вот ведь какой даровитый ученый! По мере чтения все больший туман обволакивает мозги историка, который почти ничего не понимает в математике, применяемой А.Т. Фоменко (как и рядовой читатель, среднестатистический историк думает, что если автор написал какие-то формулы, то они, несомненно, верны). Поэтому историк не может оценить и строгость мысли автора. Результаты же, приводимые, скажем, в "Глобальной хронологии", исключают для него всякую возможность полемики - каждое отождествление, ненароком полученное А.Т. Фоменко, затрагивает явления, которые описываются томами. Роскоши оспаривать каждое слово никто себе позволить, конечно, не может.

Другие читатели, способные к математике, считают, что если формулы верны, значит и полученные исторические параллели безупречны, безотносительно к тому, что стоит за каждым объектом, включенным в параллель. Они как-то не задумываются над тем, что у явления, процесса, предмета и личности множество свойств. Поэтому, если начать устанавливать тождество по минимуму - допустим, имени, - можно стать основоположником не только глобальной хронологии и нетрадиционной истории, но и любой другой науки - скажем, нетрадиционной физики.

Простую идею и эффективную методику озарений, заимствованную А.Т. Фоменко у энциклопедиста Морозова, можно применять в любой науке. Например.

Задолго до того, как на Исаака Ньютона упало яблоко, англичане знали, что кинетическая энергия тела определяется его массой и скоростью:

Е=mv2 /2

Англичане всячески старались скрыть истинный смысл "v" от французов, поэтому только после предательства Бойля Мариотт [164] смог определить, что

164

В традиционной физике считается, что закон Бойля-Мариотта говорит о том, что произведение объема идеального газа на его давление постоянно при постоянной температуре.

PV=const

К сожалению, еще один узник самодержавия - Н.И. Кибальчич - не был энциклопедистом. Иначе, разрабатывая свой реактивный летательный аппарат и, без сомнения, зная оба закона, он наверняка бы заметил, что в них фигурирует одно и то же "вэ" и уже тогда, более века назад, всем открылось бы естество природы:

E=const2m /2P2 или

кинетическая энергия, накопленная телом, зависит от массы и давления газа, полученного при сжигании яблок. Справедливость этого закона природы очевидна всякому постороннему на примере того же ракетного движения: чем быстрее летит ракета, тем больше топлива она сожгла и тем меньше давление газа в струе позади ракеты.

Из сказанного и из методологических принципов, которых, не всегда, правда, последовательно (игнорируя Плутарха) придерживается А.Т. Фоменко-историк, для Фоменко-математика неизбежна следующая теорема:

Если у двух любых множеств существует общее подмножество, эти множества тождественны.

Следствия, вытекающие из этой теоремы, читатель найдет во множестве в работах А.Т. Фоменко-историка. Я заострю внимание только на одном. Гей-Люссак, немало потрудившийся над раскрытием сути величины "вэ", придерживался совершенно другой сексуальной ориентации, чем знаменитая Клеопатра - ведь ее возлюбленный - соратник и шурин императора Августа - Марк Антоний, был, по убеждению А.Т. Фоменко, никем иным, как гетерой Антонией.

Из указанной теоремы вытекает и четвертый ход комбинации, о которой говорилось в начале, а именно, отождествление римского императора Антонина Пия - государя Птолемея, с императором Священной Римской империи германской нации Максимилианом Габсбургом. Хотя неизвестно, могли ли древние греки понять словосочетание "Анатолий Тимофеевич Фоменко" как - "явление богоугодных чудес", древние римляне и Европа, сохранившая латынь как язык культуры и религии, совершенно точно употребляли слово "pius" не только как имя, но и в изначальном его смысле - "благочестивый". Максимилиан был благочестив и, если вдобавок вспомнить, что императоры после Юлия Цезаря были цезарями, а после Октавиана Августа - еще и августами, становится понятно, что, согласно теореме, никаких трудностей не возникает в отождествлении римского императора Тита Элия Адриана Антонина, которого сенат за добродетель удостоил почетного имени Пий, с Максимилианом - благочестивым и августейшим кайзером, как говорят теперь немцы, их империи. Просто писавшие, да и печатавшие, все подряд с прописной буквы, когда - на немецком, а когда - и на латыни римляне из средневековой Вены (или же австрийцы из Рима?) ставили при основном имени Пий то Антонина, то Максимилиана, хотя имели в виду одного и того же человека.

* * *

По сравнению с глобальными проблемами, на которые обратил свое внимание А.Т. Фоменко, вопросы определения авторства текстов представляются ничтожными. Само собой разумеется, что каталог звезд, содержащийся в "Альмагесте" составил конкретный автор - астроном Птолемей. Такова и обычная точка зрения рядового читателя. Однако даже ему понятно, что для садовника "корень" обозначает нечто иное, чем для математика. Привычный для всех нас автор не похож на автора литературоведов, историков или библиотекарей; с результатами их трудов по определению авторства многие, наверняка, сталкивались в библиотеках, которые с середины XIX в. имеют обычай вести свои каталоги именно по алфавиту авторов. Как оказывается, автором не обязательно называется конкретный человек - ведь и Козьма Прутков и Бурбаки - коллективные псевдонимы, но, тем не менее, авторы. Новый псевдоним придумывать вовсе необязательно, вполне подходит и самое обычное имя - например, Гай Юлий Цезарь, под которым нам известны не только "Записки о Галльской войне", которые заканчивал Авл Гирций, но и все остальные "Записки" - об Александрийской, Африканской и Испанской, целиком написанные то ли Гирцием, то ли кем-то другим. Многовековые исправления и дополнения первоначальных текстов не меняли сути фундаментальных трудов, поэтому и по сию пору авторами словарей средневековой латыни и греческого языка считаются Шарль Дюканж и Анри Этьен - эрудиты XVI и XVII веков.

В авторскую строку описания книг попадают и становятся авторами в каталоге слова, которые обычно почитаются за заглавие - Библия, Песнь о Нибелунгах, Слово о полку Игореве или коллективы, учреждения и должности - парламенты, министерства, президенты. Среди авторов много достойных и смешных, великих и ничтожных, но среди самых полезных - Курский вокзал, создавший произведение, скажу более, - каталог, не менее почитаемый у москвичей, чем "Альмагест" у средневекового астролога или астронома. Он содержит в себе координаты в пространстве и во времени множества физических объектов, под которыми пассажиры, в отличие от Птолемея, понимают не звезды, а электрички. Сметливый читатель, конечно, догадался, что называется сей труд - "Расписание движения пригородных поездов". Удивительное свойство этого каталога - то, что он все время меняется в соответствии с изменением пространственных или временных координат описываемых объектов, но почему-то никому никогда не приходит в голову писать книги о том, что сегодняшнее расписание составлено еще в царствование Александра Второго - когда построили Курскую железную дорогу, и выводить из этого, что царь - на самом деле - наш современник.

Другое дело - "Альмагест", рукопись которого видел редкий академик. Впрочем, когда А.Т. Фоменко начинал свои вычисления, его не интересовали рукописи "Альмагеста". Ему были известны лишь первые гуманистические издания труда Птолемея, и он потратил немало сил на доказательство очевидного для историка книги или литературоведа факта - того, что издатели изменяли текст "Альмагеста". Это было бы удивительно, если бы не было совершенно обычной практикой начала книгопечатания. Без ложной скромности ученые мужи Возрождения прямо указывали на титульных листах своих изданий, что они улучшили, исправили или очистили от ошибок тексты Аристотеля, Цицерона или Вергилия. Труды Птолемея подверглись этой операции, как написано на титульном листе, приводимом в "Альмагесте" Фоменко, "summa cura et diligentia" - "с величайшим тщанием и старанием".