История имперских отношений. Беларусы и русские. 1772-1991 гг.

Весьма ценилось в Беларуси изобразительное искусство. При гимназиях имелись классы рисования. Профессиональную подготовку художники могли получить в Виленском университете, в Полоцкой иезуитской академии. Художественные полотна щедро украшали костёлы, усадьбы помещиков, государственные учреждения. На основе местных культурных традиций сложилась виленская художественная школа. Её представителей характеризовало стремление к изображению повседневной жизни и истории края. Наиболее известными художниками того времени были: в историческом жанре Ян Домель (1780–1840), в портретном — Валентий Ванькович (1799–1842) и Иосиф Алешкевич (1777–1830), в натюрморте — Иван Хруцкий (1810–1885).

Исторически так сложилось, что польскоязычная культура концентрировалась в имениях шляхты, местечках и городах, а русскоязычная — только в городах (в первую очередь губернских, в меньшей степени — уездных). Но и в русифицированных городах тоже нашлось место для местной культуры, которая начала функционировать на естественном для себя беларуском языке. Напомним в данной связи о литературно-художественных кружках: Адама Киркора в Вильне, Винцента Дунина-Марцинкевича в Минске, Артема Вериги-Даревского в Витебске.

В 1840–50 годы беларуский дух вполне достойно проявил себя. Но в то время он не воспринимался в качестве духа самостоятельной нации, а только как польский или русский. В частности, произведения на польском языке считались принадлежащими Польше, на русском языке — России. Это весьма существенно сдерживало развитие национального самосознания беларусов. Но, к счастью, у них сохранялась мощная этническая основа.

Вместе с тем, некоторая часть беларуской шляхты стала называть себя польской шляхтой «литвинского (беларуского) происхождения». Она осознавала не только свое историческое прошлое, но и свои собственные политические интересы.

Беларуская идея. Благодаря деятельности обществ филоматов и филоретов в Вильне, возник своего рода идейный проект. Он ставил своей целью национальное, культурное и государственное возрождение Литвы (Беларуси), подчеркивал значимость социальной тематики, нацеливал интеллигенцию на изучение жизни простого народа. Именно этот проект фактически задал ориентиры для социально-гуманитарной мысли Беларуси всего XIX — начала XX века.

В частности, поиски утраченной национальной традиции, критериев национальной самоидентификации и путей развития национального самосознания привели в Беларуси XIX века (в некоторой мере также под влиянием идей романтизма) к возникновению мощной волны этнографических (шире — культурно-антропологических) исследований. В них, наряду с беларускими, участвовали польские и украинские ученые.

Вот только самые известные имена: 3. Даленга-Ходаковский (1784–1825), И. Носович (1788–1877), М. Без-Корнилович (1796–1862), К. Тышкевич (1806–1868), И. Баричевский-Тарнава (1810–1887), А. Киркор (1819–1886), А. Семенговский (1821–1893). П. Шпилевский (1823–1861); А. Ельский (1834–1916), Н. Никифоровский (1845–1910), М. Федоровский (1853–1923). В. Добровольский (1856–1920), Е. Карский (1861–1931). А. Е. Богданович (1862–1940), М. Довнар-Запольский (1867–1934), У. Верига (1868–1916).

Осмысление и обработку этого круга идей осуществили в Беларуси середины и второй половины XIX века беларуские литераторы. Важную роль в становлении беларуского самосознания сыграли произведения Адама Мицкевича, Яна Чечота, Владимира Сырокомли (Л. Кондратовича), Винцента Дунина-Марцинкевича, А. Вериги-Даревского. Яна Борщевского, Янки Лучины (И. Неслуховского), А. Гуриновича, но особенно — Франтишека Богушевича.

От реформ к восстанию (1832–1862 гг.)

В России главными реформаторами всегда выступали цари. При этом в 1830–50-е годы Беларусь служила для них своего рода экспериментальным полигоном.

Реформаторство «сверху». После событий 1831 года правительство империи задумалось о том, как обеспечить поддержку со стороны крестьян беларуского края, поскольку здешняя шляхта постоянно демонстрировала ненадежность. В итоге Петербург стал на путь постепенного ограничения собственнических прав беларуских помещиков по отношению к крепостным.

В 1839 году Николай I провел инвентарную реформу в государственных имениях. Реформа охватила всю империю, но в беларуских губерниях она выглядела наиболее радикально. Здесь шляхту лишили прав вотчинной полиции и суда над крестьянами. Эти функции полностью передали государственным чиновникам. Специальные комиссии составили для каждого имения опись с указанием точных размеров крестьянских наделов и обязанностей. Более того, наделы государственных крестьян были увеличены с 2–5 до 12–22 десятин (десятина — 1,093 га) и переведены с барщины на оброк. Реформа сделала государственных крестьян опорой царизма в западных губерниях империи, где они составляли около 18 % населения.

В 1844 году правительство распространило инвентарную реформу и на помещичьих крестьян Беларуси и Украины. Правда, помещики пытались бойкотировать реформу. Но крестьянское восстание 1846 года в Галиции, а также выступления крестьян в Белостокском округе заставили правительство принудительно ввести инвентари во всех частных имениях Виленской, Гродненской и Минской губерний.

С 1852 года уже во всех беларуских губерниях власти начали вводить инвентари по образцу Киевского генерал-губернаторства. Согласно им, обязательный минимум земли на каждое крестьянское хозяйство был увеличен до 8–15 десятин (8,74–16,4 га). Барщина одной семьи за пользование землей не могла превышать четырех дней в неделю: трех для мужчин и одного для женщин. Кроме западных губерний, инвентари в помещичьих имениях нигде не вводились.

Ликвидация крепостного права. После смерти Николая І его сын Александр II (правил в 1855–1881 гг.) начал подготовку к упразднению крепостного права. Для первого опыта он выбрал беларуские губернии. Здешние помещики были более подготовлены к столь радикальным изменениям как экономически, так и морально. Пример Польши и Пруссии, где крестьяне уже имели личную свободу, давал помещикам надежду на сносное будущее и без крепостничества.

Местные помещики соглашались на освобождение крестьян без земли, что превратило бы землю в товар, а бывших крепостных — большей частью в батраков, меньшей — в фермеров (если кто-то из них нашел бы средства выкупить землю). Для крестьян же это был наихудший вариант. Но царизм не пошел по такому пути, хотя вовсе не из сострадания к крестьянству. Сыграл свою роль элементарный расчет. Из 23 миллионов «душ» крепостных в империи возникла бы мощная армия неимущих батраков, которая смела бы и дворянское землевладение, и правящую династию. Поэтому российских крепостных освобождали с землей в обязательном порядке. Землю, в свою очередь, требовалось обязательно выкупать.

Однако крепостная система довела крестьян до такого состояния (особенно в Беларуси), что без помощи государства (в виде займа) они не могли откупиться от помещиков. Кроме того, в России сохранялась сельская община (мир), основанная на круговой поруке. Из-за нее аграрная реформа проводилась очень медленно. В Беларуси же (за исключением Могилевской и части Витебской губернии) общину ликвидировали ещё в XVI веке. Это обстоятельство тоже повлияло на решение начать отмену «крепости» с западных губерний.

Отмена крепостничества стала очень важным шагом русской деревни на пути к рыночным отношениям, но оказалась недостаточной для Беларуси. Более высокий уровень развития товарно-денежных отношений требовал здесь и более радикальных перемен. Традиционное подворное землепользование делало беларуских крестьян вполне самостоятельными хозяевами. Поэтому они считали крайней несправедливостью выкуп земли, которой неизменно пользовались на протяжении столетий. По реформе крестьяне получили недостаточные наделы, которыми к тому же нельзя было распоряжаться до уплаты выкупа. Это делало деревню экономически зависимой как от помещиков, так и от государства, кредитовавшего выкупные операции.