История Индонезии. Часть 1

Голландцам не составило бы труда отбить Сингапур силой: отплывая, Раффлз оставил там ничтожно малый гарнизон, а конфликтовавший с ним английский губернатор Пинанга отказал в подкреплениях. Но правительство в Батавии привыкло, что все аннексированные неугомонным Раффлзом территории Мойра возвращал им по первому требованию. Теперь все обернулось иначе. Заправилы Британской ОИК по достоинству оценили выгоднейшее стратегическое и торговое расположение нового порта империи; законность сделки также не вызывала у них сомнений. Яростные протесты голландцев были оставлены без внимания. Сингапур бурно строился. Он был объявлен портом свободной (беспошлинной) торговли и скоро стал центром международного мореходства и торговли между Западом и Востоком. Сюда стекались китайские предприниматели и рабочие, быстро развивались ремесло и торговля. «С одной этой станцией, — говаривал Раффлз, — я взялся бы противодействовать всем планам минхеров (голландских господ, — В. Ц.). Они больше не являются единственным сувереном Восточного моря».

Другой стратегически важной территорией в проливе, на которую претендовали как голландцы, так и англичане, был независимый, но раздробленный султанат Аче (карта № 16). В 1815 г. бывший фактически «первым среди равных» султан Джаухар был низложен удельными князьями и бежал в Пасэй. Столицу занял сильнейший из мятежных вассалов — Панглима Полем, искусный полководец и жесткий политик. Узурпировавший центральную власть авантюрист Саиф опирался на пенангское купечество и пользовался поддержкой английских властей в Пинанге. Он широко применял пиратские налеты как метод борьбы с соперником и как средство обогащения. Вмешавшийся Раффлз сумел убедить Мойра, круто изменив политику, восстановить на троне законного султана, чтобы выторговать побольше уступок и покончить с подрывающим торговлю в проливе пиратством. Джаухару пришлось подписать в апреле 1819 г. договор с ОИК о «вечной дружбе», исключительном праве английской торговли в султанате и незаключении договоров с другими европейскими державами. От Саифа откупились шеститысячной пенсией. Но вот воинственного Полема не удалось ни сломить, ни купить. Оставаясь во главе оппозиции, он сорвал признание султаном как самого Джаухара, так и назначенного им наследника. Все же договор с Джаухаром англичане использовали в дальнейшем как некое «обоснование прав» Британской ОИК на Аче.

Обеспечив себе контроль над Малаккским проливом, англичане перестали видеть смысл в дальнейшей конфронтации с голландцами и пошли на разграничение сфер влияния в Азии. 17 марта 1824 г. был подписан англо-голландский Лондонский договор, навсегда похоронивший мечты Раффлза об «английской Суматре». По договору Нидерланды отказывались от всяких притязаний на Сингапур, владений и факторий на Малаккском полуострове (включая Малакку) и в Индии. Они обязались не заключать на этих территориях никаких соглашений с местными князьями. Аналогичные обязательства принимала Англия в отношении всей Суматры, включая Бангкахулу и остров Белитунг, которые передавались Нидерландам. Исключение составлял Аче. Британия отказывалась от договора 1819 г. с Джаухаром и, следовательно, от своих преимуществ и привилегий в Аче. Голландцы в ответ обещали не посягать на независимость султаната [69] . Нидерланды предоставляли англичанам во всех своих владениях право свободной торговли и право наибольшего благоприятствования. За эту уступку принципиальной важности Британии пришлось принять единственное, но обременительное условие о дифференциальной пошлине на импорт: таможенные сборы с английских товаров в Голландской Индии могли устанавливаться значительно выше, чем с голландских (правда, не более, чем вдвое). Гааге это условие казалось разорительным для англичан. Однако последних оно не смущало: для отстающих, проигрывающих торгово-промышленное состязание Нидерландов уплата импортной пошлины в 12,5% была более обременительной, чем для Британии в размере 25%. Таким образом, договор 1824 г. несколько снизил уровень конфронтации держав-соперниц в Нусантаре. Однако соперничество как таковое не прекратилось, особенно в «освоении ничейных территорий».

69

Это не мешало им широковещательно декларировать свою решимость покончить с ачехскими пиратами.

ПОИСКИ НОВЫХ МЕТОДОВ ЭКСПЛУАТАЦИИ ИНДОНЕЗИИ. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НАЧИНАНИЯ ГЕНЕРАЛЬНЫХ КОМИССАРОВ И ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА ФАН ДЕР КАПЕЛЛЕНА (1816—1826)

Генеральные комиссары застали Индонезию в состоянии кризиса. Производство экспортных культур пришло в упадок. Колония приносила одни убытки. Пугала и бурно нарастающая англо-американская конкуренция. Так, в 1819 г. на Яву заходило 50 торговых судов: 53 английских, 62 американских и только 43 голландских. Король предписал комиссарам обеспечить доходность колонии, резко поднять производство экспортных культур и построить «экономику всеобщего процветания», то есть благосостояния не только европейцев, «но и туземных народов».

Комиссары положили в основу своих реформ базовые либеральные концепции Т. С. Раффлза. Они видели задачу в том, чтобы создать необходимый законодательно-правовой климат для саморазвивающегося товарного (прежде всего — экспортного) крестьянского производства, в основу которого был положен земельный рента-налог (деньгами или продуктом) при отмене барщины и оброка и свободе выбора земледельцами культур. С этой целью комиссары предлагали обеспечить прямые отношения непосредственный производитель — государство и, следовательно, устранить все посредствующие «паразитические» звенья в системе организации производства (бупати и других представителей феодальной бюрократии, кормящихся за счет крестьян), сведя их функции к непроизводственным, чисто административным, и превратив их самих в заурядных чиновников на жалованье. Попутно предполагалось оградить крестьян от эксплуатации ростовщическим капиталом. Во избежание их закабаления китайскими и арабскими торговцами тем и другим запрещалось продолжать торговлю в кредит.

Соответствующие правительственные регулирования были разработаны и приняты тремя генеральными комиссарами. Кроме того, ими было подписано (1818) постановление, предписывающее «предоставлять пустующие земли (выше уже говорилось, что пустоши были частью земельного фонда общины. — В. Ц.) в аренду европейским предпринимателям на предмет освоения и возделывания этих земель». Затем Элоут и Бёйскерс отбыли в метрополию, оставив фан дер Капеллена, как и предполагалось, генерал-губернатором. Барон приступил к претворению разработанных планов — всех, кроме последнего. Он был убежден, что европейцы не должны вовлекаться в процесс производства в Индонезии, как, впрочем, и китайцы, и арабы. Капеллен едко именовал немногие имевшиеся частные европейские плантации «растениями-паразитами» и доказывал, что передача им земель есть «вопиющее попрание прав населения»: от этого богатеют и жиреют только сами плантаторы, а государству и земледельцу наносится непоправимый ущерб [70] .

70

Одной из причин воинствующе негативной позиции Капеллена, несомненно, было обоснованное опасение за сохранение голландской монополии на колониальную эксплуатацию Индонезии: частный капитал ряда стран-соперниц Нидерландов был сильнее.

Система начатых преобразований была явно трудноосуществимой без достаточного развития товарно-денежных отношений на Яве. Действительно, этот процесс шел. Нередко земледелец предпочитал выплату денежного оброка натуральному: ведь продукт еще приходилось по бездорожью доставлять на склады, часто отдаленные. Китайские торговцы и ростовщики стимулировали продажу крестьянам риса, который сбывали, например, горожанам, горнякам и т. п. Они выдавали крестьянам денежные ссуды, кредитовали претендентов на чиновничьи должности и места деревенских старост денежными средствами для подношения неизбежных «подарков» бупати и другим сановникам. И все же степень развития товарно-денежных отношений все еще оставалась далеко не достаточной для введения фермерского хозяйства капиталистического типа, запрограммированного комиссарами.

Итак, Капеллен продолжал курс на превращение многочисленных яванских прияи в чиновников на жалованье [71] . Жалованье было заметно повышено. В 1820 г. специальным указом была резко ограничена численность свиты аристократов. Теперь она не превышала 10% от тощ что бытовала в последние годы ОИК (от 700 до 100 человек в зависимости от ранга). При этом (в отличие от Раффлза) комиссары лишили эту феодальную бюрократическую прослойку шедшего в ее карманы ренты-налога с так называемых «должностных участков» (лунггухов); запретили ей всякую торговлю, вообще предпринимательскую и фискальную деятельность. Отрыв прияи от земли рассматривался ими как утрата социального статуса и неслыханное унижение; он всемерно саботировался. В результате «должностные участки» и доходы с них сохранились в скрытом виде в дополнение к повышенному жалованью.

71

По оценкам голландского автора Вйзе, доля лиц в «туземном обществе», пользующаяся на Яве «наследственными привилегиями», составляла до 12,5% от числа жителей.

Комиссары сознавали неосуществимость идеи Раффлза об индивидуальном взимании земельного налога. В 1818 г. они декретировали возврат к пообщинному обложению. Эта мера позволяла использовать механизм общинной круговой поруки, не требовала детальной земельной переписи и многочисленного фискального аппарата. Резко возросла экономическая роль лурахов — общинных старост. Однако это нарушало провозглашенный комиссарами принцип «никаких посредствующих звеньев между крестьянином и государством». «Западному влиянию, — пишет голландский историк Д. Бюргер, — в самом деле удалось оттеснить слой бупати и глубже проникнуть в толщу яванского общежития, но в лучшем случае это влияние достигло низшей адатной ячейки, т. е. общины, а не отдельного индивида». Другими словами, к злоупотреблениям, ставшим невозможными для бупати, теперь стали широко прибегать общинные старосты. Хотя последним запрещалось пользоваться керджа панчен (барщинным трудом) и обращаться к найму работников в своих деревнях, они умело обходили запреты. Таким образом, освобождаясь от феодальных пут, крестьянин в еще большей степени оставался скованным традиционными общинными узами, а степень его эксплуатации повысилась. В провинции Пекалонган, например, в 20-е гг. было отмечено повальное бегство крестьян ввиду непомерного обложения.

Непоследовательность социально-экономических реформ комиссаров и Капеллена этим не ограничивается. Они не отменили принудительную систему возделывания кофе в Приангане и Чиребоне, хотя незаинтересованность производителя, обираемого вдобавок скупщиками-китайцами и арабами, была очевидной и привела к падению производства этого ценного экспортного продукта. Бесплатный труд в этой отрасли был чрезвычайно выгоден. То же следует сказать о керджа роди (государственной барщине), которую нечем было заменить на общественных работах [72] . Реформаторы пресекли дальнейшую распродажу «Частных земель», но не выкупили распроданные. Ростовщичество так и не было ликвидировано. Жизнь заставила Капеллена вновь прибегнуть к системе откупов, в том числе откупам земельного налога, что, усиливая докапиталистический гнет, извращало изначальную концепцию реформаторов.

72

Особенно тяжким было это бремя в провинциях Пекалонган, Семаранг, Рембанг и центральнояванских княжествах — именно там, где е наибольшей силой в 1825— 1830 гг. протекало восстание Дипонегоро.

Как уже говорилось, Капеллен запретил экспансию частного европейского капитала на государственных землях. В погоне за прибылями тот хлынул на земли полуавтономных центральнояванских княжеств. Практика сдачи в аренду больших массивов земли с сидящими на них крестьянами сроком до 3 лет распространилась там с начала XVTII в. Как сами султан и сунан, так и их вассалы охотно сдавали европейским предпринимателям и хуацяо целые уезды, неизменно требуя крупные авансы. С 1816—1818 гг. сроки аренды были увеличены до 15—20 лет. Арендованные земли были уже анклавами частного землевладения.