История крепостного мальчика

– А-а-а!
– заголосил Митька и полетел вниз, прямо на собачьи спины.

Взвизгнули от неожиданности псы, разлетелись брызгами в стороны. А потом опять в кучу.

Лежит Митька, закрыл глаза; ждет, когда псы вцепятся.

А псы подбежали, истошно над самой головой лают, брызжут слюной, но не трогают. Приоткрыл Митька один глаз, потом второй; приподнял голову, смотрит - а перед ним Федька - драные ноздри!

Замычал Федор на псов, ударил одного арапником - те приумолкли. Встал Митька, а самому, оттого что немой здесь, еще страшнее. Федор ему показывает: мол, пошли. А Митька словно окаменел, с места не может сдвинуться. Подтолкнул немой Митьку; пошел тот, от страха еле ноги передвигает, повернуть голову назад не решается.

Шли назад окружной дорогой, часа два. Митька шел и все думал, что-то теперь будет! И не так боялся Митька порки, и даже Федора не так уж боялся, но стыдно было Даши. "Ну, скажет, и убежать не смог!"

Думал Митька, что его поведут к немцу. Оказывается, нет Привел Федор Митьку на псарню, отвел в свой закуток, расстелил рядно, показал: мол, ложись, и дал краюху хлеба.

Ушел куда-то Федор. А Митька лежит, понять не может. Чего это его Федор сюда привел, и чего они окружным путем шли, и чего это немой ему краюху сунул? Лежит Митька, уснуть не может.

"ВОТ ТЫ ГДЕ!"

– Вот те Франца всыплет!
– кричала девка Палашка на Федора.
– Мало тебе ноздри пообрывали, бока еще пообломают!

А Федор мычал и что-то руками показывал.

– Не догнал, Франца Иваныч, - докладывала утром Палашка немцу. Утек, поганец. Немой-то ни с чем вернулся.

Пошумел, пошумел немец и плюнул. Пригрозил всыпать и Палашке и Федору. Тем дело и кончилось.

К утру Митька сообразил: не хочет Федор его выдавать немцу. Живет Митька на псарне день, живет два. Федор еду ему приносит. Вечером присядет, по голове потреплет. Постепенно стал Митька привыкать к немому. А все-таки как-то боязно... Вспомнит, как дразнили Федора, и самому неловко.

Дней через пять повел с самого утра Федор собак прогуливать. Остался на псарне Митька один. Скучно стало в Федоровой каморке, вышел в сарай, где стояли собачьи клети: решил размяться. Побегал Митька из угла в угол, верхом на пруту покатался. Только хотел опять в каморку вернуться, вдруг входит на псарню Франц Иванович, а за ним девка Палашка. А Митьке и податься некуда. Юркнул было за собачью клеть, но Палашка как закричит:

– Вон он, ирод, вон!

Подбежала Палашка к Митьке, схватила за шиворот, вытащила на середину сарая.

– А-а...
– протянул немец.
– Вот ты где!

– Тут, тут!
– тараторила девка Палашка.
– Я же говорила, Франца Иваныч, что немой наврал. Неспроста немой с кухни-то похлебку воровал. Я-то приметила. Ить, думаю, и зачем это он?

Пытался Митька вырваться, да где уж! Крикнул немец дворовых - связали Митьку. А через час, когда вернулся Федор, скрутили и Федора.

Пороли виновных тут же, на псарне. Били арапниками. Федора - двое взрослых мужиков, Митьку - Палашка.

– Ирод, - кричала Палашка, - вот тебе, будешь знать, как честных людей обманывать!
– и во всю силу врезала тяжелым арапником по худым Митькиным плечам.

Митька только ежился и вздрагивал.

– Не кричишь?
– приговаривала Палашка.
– Я те заставлю кричать!

Митька стиснул зубы и молчал. Никто не заметил, как он потерял сознание.

"А ОН ВОВСЕ И НЕ СТРАШНЫЙ"

Двое суток Митька не приходил в себя. А когда открыл глаза, не мог понять, где он и что произошло. Смотрит, рядом на корточках сидит девочка. Признал Митя - Даша, улыбнулся. Улыбнулась и Даша.

– Митя, - сказала, - жив?

– У-у, - промычал Митька.

– А мы-то уж думали...
– Даша не договорила.

Посидела Даша, ушла. А потом пришла тетка Агафья.

– Ну, жив, соколик?
– спросила.
– А твоя-то Даша тут совсем исплакалась. "Это, говорит, все я! Я его не отговорила". Дни и ночи возле тебя сидела. Спать не ложилась. Ахтерка, а девка славная.

Поправлялся Митька медленно. Федор давно уже встал, опять с псами возится, а Митька все лежит. И ходят к нему то Даша, то тетка Агафья, то обе разом. И Федор, чуть свободная минута, здесь же рядом, что-то мычит и на руках показывает. Только что, Митька понять не может, а чувствует что-то доброе немой сказать хочет.

А как-то пришла тетка Агафья, и Митька - к ней.

– Тетка Агафья, - говорит, - а дядя Федор, он вовсе и не страшный.

– Не страшный, не страшный, соколик!
– отвечает тетка Агафья.
– А чего ему быть страшным? Ты слушай его, он, Митька, человек добрый, таких еще поискать нужно.

– А чего он немой?
– спрашивает Митька.
– И ноздри чего у него драные? Разбойник он? Он человека убил?

– Что ты, что ты, бог с тобой!
– замахала руками тетка Агафья. Какой он разбойник! Все бы такими были!
– Потом наклонилась к Митьке и зашептала: - Ты про мужицкого царя слыхал?

– Про Емельку Пугачева?
– спросил Митька.
– Которому руки и ноги рубили?

– Какой он тебе Емелька!
– повысила голос тетка Агафья.
– Емелиан Иванович он!
– И снова зашептала: - Федор-то был у Пугачева своим человеком. А как разбили Пугачева, схватили и Федора. Пытали, а потом разодрали ноздри и язык отрезали. Вот без малого пятнадцать лет такой он и есть. Ты его люби, Митя, - он человек хороший, - уходя, еще раз сказала тетка Агафья.

А вечером пришел Федор и присел на лежанку, Митька доверчиво улыбнулся, уткнулся ему в живот лицом, как, бывало, к матери, и стал гладить рукой по спине. И Федор своей шершавой рукой Митьку гладил. И сидели они молча весь вечер...

Около месяца пролежал Митька. И все эти дни Даша бегала на псарню. Приносила поесть, новости рассказывала. А вечером садились они с Федором к Митьке на лавку. Смотрел Митька на Федора, смотрел на Дашу, и было ему так хорошо, как в родной Закопанке.

КАК СКРИПЕЛ СНЕГ

Поднялся Митька, когда уже снег выпал. Укрыл снег по-хозяйски господский дом, и псарню, и лес, и все поля, что вокруг виднелись. Вышел Митька на улицу, сощурил глаза от яркого снега, попрыгал с ноги на ногу, вздохнул полной грудью.

И снова жизнь пошла своим чередом. Только уж не ходил Митька больше в оркестр играть: поотстал за время болезни. Обошлись без него. Приставили пока Митьку к тетке Агафье на кухню - помои вытаскивать.

Нравилась Митьке эта зима. Хоть и мороз пошаливал и ветрено было, а Митька словно и не замечал. Чуть свободная минута, бежит к Даше. Позовет Тимка Глотов Митьку с собой играть, а он: мол, не могу, занят, тетка Агафья не отпускает. А сам - к Даше. И бродят, ходят они по господскому парку, как тогда первый раз осенью.