История культуры Санкт-Петербурга

Сама Ахматова хорошо осознавала историческое и культурное значение своего opus magnum. Недаром к первой части «Поэмы без героя» – «Девятьсот тринадцатый год» – она дала подзаголовок «Петербургская повесть», проведя таким образом прямую параллель к другой знаменитой «Петербургской повести» – «Медному всаднику» Пушкина. Действительно, роль поэмы Ахматовой в формировании петербургского мифа, каким он сложился к концу третьего столетия существования города, вполне сопоставима с тем мощным первоначальным импульсом, который дало возникновению этого мифа произведение Пушкина. По мнению Льва Лосева, «Поэма без героя» есть «историософская поэма, не столько о событиях истории, сколько о механизме истории, который Ахматова видит в цикличности времен, в бесконечной повторяемости, что и роднит ее с историческим видением Пушкина…».

В «Поэме без героя» отсутствует развернутое повествование. Суть сюжета этой «Петербургской повести» сводится к традиционному трагическому любовному треугольнику Пьеро – Коломбина – Арлекин, за которым просматривается реальная драма, взволновавшая артистические круги столицы в 1913 году. Тогда молодой поэт-офицер Всеволод Князев покончил самоубийством, выстрелив себе в грудь. Молва связала это самоубийство, характерное для, говоря словами Ахматовой, «предвоенной, блудной и грозной» атмосферы Петербурга тех лет, с безответной любовью Князева к близкой подруге Ахматовой, танцовщице Ольге Глебовой-Судейкиной. Счастливым соперником Князева называли знаменитого поэта Александра Блока. На похоронах сына мать Князева бросила Ольге в лицо: «Бог накажет тех, кто заставил его страдать».

И Князев, и его стихи, и трагическая история его любви были погребены под шквалом обрушившихся на Россию Первой мировой войны, а затем революции и, казалось, прочно забыты. Незамеченной осталась и смерть от скоротечной чахотки в голодном и холодном Париже 1945 года эмигрантки Ольги Глебовой-Судейкиной. Но Блок и после революции оставался популярным, а его преждевременная смерть в августе 1921 года только добавила ему мученического ореола и сделала его одним из самых почитаемых поэтов в истории русской литературы.

В жизни Ахматовой Блок занимал исключительно важное место – и как поэт, и как человек-символ своей эпохи. В 10-е годы Ахматова затеяла с Блоком рискованную литературную игру, намекая в опубликованных стихах на свою любовь к неназванному поэту с хорошо известными современникам чертами Александра Блока, вроде его знаменитых серых глаз.

Возникшая с легкой руки Ахматовой всероссийская легенда о ее с Блоком «романе» пережила не только смерть поэта, но и последовавшую за ней неожиданно для Ахматовой скорую публикацию его дневников и записных книжек. Массовый читатель не заметил в них того, что сразу же уловил внимательный и пристрастный взгляд Ахматовой, с тех пор не раз уязвленно говорившей своим друзьям: «Как известно из записных книжек Блока, я не занимала места в его жизни…»

Отныне гневные отрицания ее мнимого «романа» с Блоком и наигранные иронические недоумения по поводу происхождения этой легенды стали одной из обязательных тем разговоров Ахматовой со старыми и новыми знакомыми. Довелось услышать презрительные тирады Ахматовой по этому поводу и мне, и, разумеется, тогда, в 1965 году, мне не приходило в голову (а если бы и пришло, то определенно не хватило бы духу сказать об этом вслух) указать на самоочевидный источник возникновения этой пресловутой легенды: популярные ранние любовные стихи самой Ахматовой. Именно в них впервые появилась в творчестве Ахматовой «блоковская тема», в «Поэме без героя» разросшаяся до «блоковского текста», составляющего один из важнейших слоев этого произведения и включающего целое переплетение тем, образов, аллюзий и прямых цитат, восходящих к Блоку.

Блок в «Поэме без героя» Ахматовой появляется как андрогинный герой, демон с женственной улыбкой и двоящимся обликом. Он не только Арлекин, но и Дон Жуан «с мертвым сердцем и с мертвым взором». Недаром эпиграф к первой главе Ахматова взяла из оперы Моцарта «Дон Жуан»:

Di rider finirai Pria dell’ aurora [83] .

При этом, как это обычно бывает у Ахматовой, в «Поэме без героя» отсылка к Моцарту скрывает другую, еще более глубокую параллель с классической русской интерпретацией легенды о Дон Жуане – с одной из «Маленьких трагедий» Пушкина под названием «Каменный гость» (тем самым «Каменным гостем», по которому написал свою новаторскую оперу духовный отец «Могучей кучки» Александр Даргомыжский).

83

Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря (итал.).

О «Каменном госте» Пушкина Ахматова в первые годы после Второй мировой войны написала специальную работу, которую потом не раз дополняла и расширяла. В этом блестящем эссе Ахматова смело утверждала, что Пушкин спроецировал на своего Дон Гуана собственные эмоции: боязнь счастья и загробной верности (или загробной ревности). Для нее важно, что по Пушкину Дон Гуан «действительно переродился во время свидания с Доной Анной и вся трагедия в том и заключается, что в этот миг он любил и был счастлив, а вместо спасения, на шаг от которого он находился, – пришла гибель». Согласно Ахматовой, у Пушкина в данном случае «миф» (комплекс моральных черт) получает некую реальную биографию».

Уже давно установлено, что в своих работах о Пушкине Ахматова часто намекает на некоторые совпадения пушкинских жизненных и творческих ситуаций со своими собственными. Она сравнивает пушкинского Дон Гуана с петербургским повесой, а его друзей называет «золотой молодежью». Читателю, хорошо знакомому с русской поэзией начала века (а именно на такого читателя был в первую очередь ориентирован текст Ахматовой), остается сделать только один шаг, чтобы вспомнить о «петербургском Дон Жуане» – Александре Блоке и его знаменитом стихотворении 1912 года «Шаги командора», в котором автобиографический герой, именуемый Дон Жуаном, встречая пришедшего за ним Командора, восклицает, в подражание финальной реплике из трагедии Пушкина («Я гибну – кончено – О Дона Анна!»):

Дева Света! Где ты, донна Анна? Анна! Анна! – Тишина.

Все это возвращает нас к любовному треугольнику, составляющему сюжетное ядро «Поэмы без героя»: Пьеро – Коломбина – Арлекин, за которыми стоят два поэта (Князев и Блок) и подруга Ахматовой, Ольга Глебова-Судейкина. Ахматова признавалась, что в «Поэме без героя» использована тайнопись («симпатические чернила», «зеркальное письмо») и что у этой шкатулки – «тройное дно». Более того, она прямо обращается к Ольге так: «Ты – один из моих двойников». Читателю достаточно, по подсказке Ахматовой, подставить в сюжете «Поэмы без героя» на место Ольги ее, Ахматову, чтобы увидеть в роли ее любовного партнера Дон Жуана – Блока, который в своих «Шагах командора» настойчиво обращается к любимой по имени, являющемуся также именем Ахматовой:

Анна, Анна, сладко ль спать в могиле? Сладко ль видеть неземные сны?

Место Князева в этом новом воображаемом треугольнике займет тогда другой поэт-офицер, первый муж Ахматовой Николай Гумилев, «Шаги командора» Блока станут скрытым признанием в любви к Анне (Ахматовой!), а сам Блок превратится в раскаявшегося Дон Жуана, нашедшего – как и герой трагедии Пушкина – настоящую любовь лишь на пороге смерти. (Ахматова не раз говорила, что Блок вспоминал ее в предсмертном бреду, повторяя: «Хорошо, что она не уехала», имея в виду – не эмигрировала на Запад.) Так Ахматова, утверждая право поэта трансформировать реальность по своему усмотрению, зашифрованным (но открытым для внимательного чтения) образом продолжила свой воображаемый «роман» с Блоком на страницах «Поэмы без героя».

* * *

Выстраивая таким образом свою собственную биографию, Ахматова одновременно вступала в сложные отношения с историей, уподобляя себя творцу-демиургу. В соответствии с русской традицией в философской системе Ахматовой поэт превращался в центральную фигуру истории. Он становился не только хранителем исторической памяти народа, но и катализатором важных современных событий. От него протягивались невидимые миру, но прочные нити к некоторым центральным личностям и драмам XX века.