История монголов (сборник)

Двор Гинь послал царевича Ваньянь-агэ заложником к монголам и просил о мире. Летом, в четвертый месяц, монголы отступили и расположились лагерем по рекам Ло-шуй и Желтой.

Монгольский государь, намереваясь возвратиться на север, отправил посланника из Чжен-чжоу в Бянь с предложением, чтобы нючженьский государь покорился; сверх чего требовал выдать мудреца Чжао-бин-вынь, Ян-шенгун, Кхун-юань-цо и прочих, всего двадцать семь фамилий, также семейства поддавшихся монголам, жену с детьми генерала Ира-бухи, швей и птичных охотников. И так, вместо всего вышеперечисленного, нючженьский государь отправил первого министра Ли-ци представить царевича Ваньянь-шеу-шунь [113] монголам в заложники и просить о мире. Генерал-прокурор Фоймо Эгудэ (Удэ) назначен посланником для заключения мира. Они еще не отправились, как монгольский Субут, услышав об этом, сказал: «Я получил повеление осаждать город, другого ничего не знаю». И так поставил осадные машины; по берегу городского водяного рва построил палисад; согнал пленных китайцев, далее женщин, девиц, стариков и детей и заставил их носить на себе хворост и солому, чтобы завалить ров. В несколько минут заровняли около десяти шагов. Как решились договариваться о мире, то министр Ваньянь-баксань не смел сражаться с монголами. В городе обнаружилось неудовольствие и ропот. Нючженьский государь, услышав об этом, в сопровождении шести или семи конных выехал за ворота Дуань-мынь и прибыл к судовому мосту. В это время от недавнего дождя сделалось грязно. Как государь выехал неожиданно, то жители столицы в изумлении не знали, что делать; только становились на колени подле дороги. Старики и дети теснились пред ним; некоторые по ошибке касались его одеяния. В скором времени прибыли к нему министры и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал: «В армии все под открытым небом: для чего же мне иметь параплюй?» К нему подступили около 60 солдат из юго-западного корпуса и сказали: «Северные войска уже до половины заровняли городской ров, а министр отдал приказ не пускать ни одной стрелы, опасаясь помешать переговорам о мире; что это за расчет?» Государь сказал им: «Я для спасения подданных решился именоваться вассалом, платить дань и во всем повиноваться. Имею только одного сына, который еще не пришел в возраст, теперь и его посылаю в заложники. Потерпите несколько, пока князь выедет. Если после этого татаньцы не отступят, то и тогда не поздно будет отчаянно сражаться». В этот день великий князь отправился в путь, но монголы, несмотря на то, начали осаждать соединенными силами. В столице строили баллисты во дворце. Ядра были сделаны совершенно круглые, весом около (китайского) фунта, а камни для них брали из горы Гын-ио [114] . Баллисты, употребляемые монголами, были другого вида. Они разбивали жерновые камни или каменные катки на два и на три куска, и в таком виде употребляли их. Баллисты были строены из бамбука, и на каждом углу стены городской поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, и ни днем, ни ночью не переставали. В несколько дней груды камней сравнялись со внутренней городской стеной. Отбойные машины на стене городской построены были из огромного строевого леса, взятого из старых дворцов. Как скоро дерева разможжались от ударов, то покрывали их калом лошадиным, смешанным с пшеничной мякиной, и сверх того обвивали сетями, веревками, канатами, тюфяками, Висячие дощатые щиты снаружи обиты были воловьими кожами. Монгольские войска употребили огненные баллисты [115] , и где был нанесен удар, там по горячести не можно было вдруг помогать. Старики сказывали, что династии Чжоу государь Ши-цзун, строя городскую стену, глину брал из Ху-лао. Эта глина крепка и плотна, как железо; и от ударов из баллист приметны были одни впадины. Монгольские войска сделали за городским рвом земляной вал, который в окружности содержал 150 ли. На том валу были амбразуры и башни. Ров и в глубину и в ширину имел около 10 футов. На каждом пространстве от 30 до 40 шагов был построен притин, в котором стояло около 100 человек караульных. Вначале Баксань приказал за городскими воротами построить земляные пристенки, кривые и узкие, чтобы два или три человека могли проходить и стеречь, дабы монголы не могли отбить или осадить ворот. Генералы предлагали делать по ночам вылазки; но войска не могли нечаянно выступать, а если когда и выходили, то монголами тотчас были примечаемы. После того выбрали 1000 человек отважнейших солдат, которые должны были из прокопанного под городской стеной отверстия, переплыв через ров, зажечь подставки под баллистами. На стене городской выставлены были сигнальные фонари из красной бумаги, по зажжении которых надлежало плыть через ров. Монголы и это приметили. Еще спускали бумажных гусей (змеев в виде гусей) с прикрепленными к ним объявлениями для убеждения в плен взятых китайцев. Когда эти змеи оказывались над монгольским лагерем, то нитку отрывали. Политики говорили, что министры хотят бумажными гусями и фонарями отразить неприятеля; это трудно. В это время нючженьцы имели огненные баллисты, которые поражали, подобно грому небесному. Для этого брали чугунные горшки, наполняли порохом и зажигали огнем. Сии горшки назывались чжень-тьхянь-лэй (т. е. потрясающий небо гром). Когда баллиста ударит и огонь вспыхнет, то звук уподоблялся грому и слышен был почти за 100 ли. Сии горшки сжигали на пространстве 120 футов в окружности и огненными искрами пробивали железную броню. Монголы еще делали будочки из воловьих кож и в них, подойдя к стене городской, пробивали в ней углубление, могущее вместить одного человека, которому со стены городской никак нельзя было вредить. Некоторые представили способ, чтоб спускать со стены городской на железной цепи горшки чжень-тьхянь-лэй, которые, достигши выкопанного углубления, испускали огонь, совершенно истреблявший человека и с кожею воловьей. Еще, кроме этого, употребляли летающие огненные копья, которые пускали, воспламеняя порох, сжигали за 10 от себя шагов [116] . Монголы только двух этих вещей боялись. Они осаждали город 16 суток, денно и нощно. Около миллиона с обеих сторон убито при этой осаде. После всего и могила матери нючженьского государя была раскопана. Субут видел, что невозможно взять город, почему, приняв ласковый тон, объявил, что открыты мирные переговоры между государствами и военные действия прекращаются. Нючженьское правительство согласилось на его предложение и отправило Ян-цзюй-жинь, советника палаты финансов, за городом угостить войска монгольские и поднести дорогие дары. После Субут дал слово отступить с войсками и расположился между реками Желтой и Ло-шуй. Вице-министр Чигя-кацик, приписывая себе славу в защите города, хотел в сопровождении всех чинов явиться во дворец с поздравлением. Но вицеминистр Нэйцзу-сэлэ сказал: «Клятва, под городскими стенами учиненная, в Чунь-цю почитается стыдом, так можно ли поздравлять с прекращением осады?» Кацик, рассердившись, сказал: «Престол спасен, государь избавлен от опасности – и вы не считаете это радостью?» Он приказал академику Чжао-вынь-бин сочинить поздравительный доклад. Чжао-вынь-бин сказал на это: «По Чунь-цю, когда новый дворец сгорел, три дня плакали. Нет, после таковой осады столицы, в сообразность обрядам, надлежит утешать, а не поздравлять». Тем дело кончилось. Нючженьский государь, вступив на ворота [117] Дуань-мынь, объявил прощение, обнародовал награду чиновникам и разночинцам, которые могут починить или обратно взять важный какой-либо город; войскам сделал угощение и награду; уменьшил свой стол; отменил ненужных чиновников; отпустил девиц из дворца; запретил в докладах именовать себя премудрым; слова «премудрый указ» заменил словом «предписание». В столице прекращены строгие меры, и пешие солдаты начали выходить за ворота Фын-цю-мынь для сбора зелени и дров. После чего открылась в городе зараза, продолжавшаяся 50 дней. В течение этого времени около 90 тысяч гробов вынесено было из городских ворот, не считая бедных, которых не в состоянии были похоронить.

113

Собственное имя наследника нючженьского Шеу-шунь. Маньчжурское слово Агэ или Агу есть общее название принцев.

114

Гын-ио – название искусственной мраморной горы, сделанной китайским домом Сун в городе Кхай-фын, когда этот город был Северной его столицей (Пекином); потом Кхай-фын завоеван нючженями и сделан Южной столицей (Нанкином), которую теперь осадили монголы. Впоследствии гора Гын-ио переведена в Пекин, и ныне составляет прекраснейший Мраморный остров в Западном саду.

115

Пушки.

116

Это ракеты.

117

Городские и дворцовые ворота в Китае строят в виде палат с проходом внизу, почему над воротами находятся пространные залы.

Объяснение. Положение нючженьского двора час от часу становилось хуже. Тщетно просил он мира у монголов. Олень, попавшийся в яму, может ли убежать? Твердые полководцы и храбрые войска как скоро погибли, то уже невозможно стало помышлять об обратных завоеваниях. Хотя и так, но каждый что делает, то и получает в возмездие. Таково есть взаимное соответствие небесного порядка. Нючженцы притесняли Срединное государство; хищнически овладели землями дома Сун. Точь-в-точь таким же образом и монголы поступили с ними.

Осенью, в седьмой месяц, двор Гинь убил монгольских посланников, всего около 30 человек.

Нючженьский солдат Шен-фу с товарищами убил на подворье монгольского посланника Тхац-цин с прочими, всего до тридцати человек. Нючженьский государь оставил их без суда: вследствие чего переговоры о мире прекращены.

Царства Гинь генерал Вушань, собрав войска, пошел для избавления столицы Бянь. В восьмой месяц сии войска, встретившись с монголами у Цзин-шуй, все разбежались.

После поражения, претерпенного при горе Сань-фын, Вушань ушел в Нань-ян, собрал из рассеявшихся войск 100 тысяч и расположился при Лю-шань. Когда Бяньцзин был в осаде, то нючженьский государь предписал генералу Вушань с правителем в Дын-чжоу Ваньянь-сэлэ и с комендантом в Гун-чан Ваньянь-хушаху, совокупив войска, идти на помощь. Вушань, приближаясь к восточной стороне города Ми-сянь, встретился с монголами. Поставив войска в Мэй-шань-дянь, он отправил к Ваньянь-сэлэ сказать, чтобы, расположившись лагерем в крепком месте, подождал его, дабы вместе идти. Ваньянь-сэлэ, крайне поспешая в Бянь, не послушал его. Нючженьский государь приказал Чигя-кацику идти с войсками для подкрепления генерала Вушань. Ваньянь-сэлэ, дойдя до реки Цзин-шуй, встретился с монголами, и войска его без сражения рассеялись. Войска генерала Вушань также разбежались и возвратились к Лю-шань. Чигя-кацик три дня стоял в Чжун-миао. Получив известие, что войска генерала Ваньянь-сэлэ рассеялись, в ночи бросил обоз и поспешно возвратился в столицу.

Корейцы убили всех монгольских чиновников. Монголы пошли воевать Корею.

Корейский король убил всех определенных монголами даругациев и с войском своим ушел на морской остров. Монгольский Салитай пошел войной и скончался в армии.

Зимою, в десятый месяц, монгольский Тулуй умер.

Тулуй оставил по себе шесть сыновей, из которых старший назывался Мункэ, следующий Бэньэргэ, третий Худуту, четвертый Хубилай, пятый Шилмынь, шестой Эрэбугэ.

В 12-й месяц монголы отправили в царство Сун посланника для заключения союза против царства инь. Двор Сун согласился.

Монголы два раза посылали Ван-цзе в царство Сун договариваться, чтобы с двух сторон напасть на нючженей. Ши-сун-чжи доложил о том государю. Все министерство одобрило этот поход, дабы воспользоваться случаем к отмщению. Один Чжао-фань с неудовольствием сказал: «В правление Сюань-хо союз на море вначале был очень тверд; но впоследствии сделался источником несчастий [118] . Не должно оставлять этого урока без внимания». Император не принял совета и приказал министру Ши-сун-чжи отправить посланника с обещанием согласия. И так Цзэушен послан с ответом. Монголы по успешном окончании похода обещали возвратить дому Сун страну Хэ-нань.

118

В 1119 г. нючжени прислали к китайскому двору посольство с дарами, и при сем просили Китай вступить с ними в военный союз против киданей. Кидани в это время царствовали под именем дома Ляо и владели в Китае одною только половиной провинции Чжи-ли. Когда же нючжени покорили киданей, то вероломно нарушили договор и завоевали Северный Китай до реки Хуай, и китайцы, кроме Чжи-ли, еще лишились пяти провинций. Как-то: Шань-дун, Шаньси, Шэньси, Гань-су и Хэ-нань.

Объяснение. Дом Сун был во всегдашней вражде с домом Нючженьским и по порядку должно было отмстить оружием, но для этой войны просить помощи у монголов также было невместно. Союз, заключенный на море в правление Сюань-хо, долженствовал служить уроком. Иностранцы вероломны; нельзя сближаться с ними, как же можно было заключить мир, отправить посланника и вступить в военный союз? Сверх того, монголы уже обнаружили свое бесчеловечие в царстве Сун. Ли-цзун (имя китайского государя того времени) единственно помышлял об отмщении и, напротив, верил тому, чему бы не надлежало верить. Почему, как скоро предложили о военном союзе, немедленно согласился на него. По этой причине в Ган-му выше было писано, что отправили посланника к монголам, а здесь написано: «согласился». Из чего явствует, что дом Сун сам желал того союза, а не по просьбе монголов заключил договор; и что впоследствии монголы вступили в Южный Китай с оружием, сами китайцы навлекли войну. Таков есть смысл исторического писания, предосудительного для Китая. Искони много заключали военных союзов, но еще не было, чтобы Китай предварительно искал связи с иностранцами. Если бы государь и чины дома Сун имели человеческое сердце, то устыдились бы умирать в гибельной стране. Да послужит настоящее обстоятельство зерцалом для тех, которые впоследствии пожелают легко верить иностранцам!

Царства Гинь государь Ваньянь Шеу-сюй убежал в Хэ-бэй. Монгольский Субут снова обложил Бянь.

В Бянь-цзин съестные запасы кончились, вспоможение отовсюду было пресечено. Положение этой столицы сделалось опаснее и затруднительнее. Нингясу приказал вельможам собраться на совет. Некоторые доказывали, что Гуй-дэ со всех сторон укреплен водой и представляется удобным защищаться в нем. Другие советовали пробраться подле Западных гор в Дын-чжоу. Наконец, некоторые говорили, что, предполагая идти в Дын-чжоу, не надобно забыть, что Субут стоит в Жу-чжоу. Почему советовали лучше взять дорогу через города Цай-чжоу и Чень-чжоу, а отселе поворотить в Дын-чжоу. Нючженьский государь не знал на что решиться, а спросил мнения у секретаря Бай-хуа. Тот сказал ему: «Гуй-дэ хотя и крепок, но когда издержан будет хлеб, то останется ожидать смерти. Отнюдь не следует отправляться туда. Но как Субут стоит в Жу-чжоу, то невозможно ехать в Дын-чжоу. Судя по настоящему положению дел, надлежит прямо идти в Жу-чжоу и в один раз решить все. Лучше сразиться на половине пути, нежели в Жу-чжоу, и лучше сразиться за городом, нежели на пути, ибо в нашей армии уже мало и хлеба и силы. Чем далее уклоняться от столицы, тем более будут уменьшаться съестные запасы армии; лошади будут питаться подножным кормом. Дела чем далее, тем будут затруднительнее. Если бы наши войска улучили случай сразиться, то одним сим походом решили бы судьбу государства. Сим образом можно вне ободрить дух в войсках, внутри подкрепить надежды жителей столицы. Не для чего следовать плану уклонения и переселения. Люди обыкновенно имеют привязанность к дому и едва ли охотно пожелают следовать за нами. Надлежит основательно обдумать это». Нючженьский государь не послушал его и, призвав генералов, предложил им, что по причине недостатка в съестных запасах в столице он решился выехать. Генералы доказывали, что ему не следуешь выезжать, а предписать, что делать полководцам. Нючженьский государь хотел определить Фуча-гуаньну главнокомандующим над конницею, Гао-сянь главнокомандующим над пехотою, Лю-и товарищем их. Он намерен был уполномочить этих трех человек, но вице-министр Нэйцзу Эньчу сказал им: «Вы не знаете, как высоко держать бороздник, и можете ли столь легко принимать на себя важные государственные дела?» Все собрание молчало, один только Гуаньну сказал: «Если генералы и министры хороши, то для чего использовать нас?» И это дело также оставлено. Вследствие чего первый министр Сабу, правитель Баксань, младший товарищ главнокомандующего Эньчу, старший министр Ли-си и главнокомандующий Туктань-бэгя назначены с войсками сопровождать государя. На-шень, товарищ министра, Санябу, правитель столицы, Чжу-кхай, комендант внутреннего города, главнокомандующие внешнего города, восточной стороны Босху, южной стороны Чжугя-иочжу, западной стороны Цуй-ли, северной стороны Фучжури-майну оставлены главнокомандующими в столице. После чего государь, отворив государственное казначейство, также взяв разные вещи из придворного казначейства и одеяние дворцовых женщин, сделал награду офицерам и солдатам. В народе разнеслась молва, что государь уезжает в Гуй-дэ. Семейства военнослужащих оставались в столице и, по причине оказавшегося недостатка в хлебе, должны были ожидать неминуемой смерти, а хотя бы и отправились в Гуй-дэ, но за издержками для армейских лошадей нельзя было долго поддерживать себя. Нючженьский государь приказал министру Сабу пустить слух, что вместо прежнего мнения о государевом путешествии принято предложение советника Бай-хуа, чтобы идти в Жучжоу и требовать сражения. Государь при отъезде из Бяньцзин слезно простился со вдовствующею государынею, с государынею супругою и прочими царицами. Доехав до ворот Кхай-ян-мынь, обратился к оставшимся в столице войскам и сказал: «Здесь находится алтарь духов Ше-цзи и великий храм предков моих, не думайте, чтобы ваше рвение не было принято за услуги. Ежели возможете защитить город от непредвидимых случаев, то будете награждены не менее войск, сражающихся в поле». Слышавшие это проливали слезы. В этот день пришли вспомогательные войска генерала Хушаху, начальствовавшего в городе Гун-чан. Он донес государю, что от столицы к западу на 300 ли протяжения совершенно нет жилища; невозможно ехать, лучше предпринять путешествие в Циньчжоу или Гун-чан. Вследствие чего нючженьский государь решился ехать на восток. Он остановился при местечке Ху-ан-лин-ган. Баксань ударил на монголов и взял у них два укрепления. Здесь он полонил генералов из Хэ-шо, которых нючженьский государь простил и дал им печати. Вельможи настоятельно предлагали использовать генералов проводниками, так можно торжественно вступить в Кхай-чжоу, взять Да-мин и Дун-пьхин и рыцари [119] примут нашу сторону. Оньду-часунь сказал на это: «Вдовствующая государыня и государыня супруга находятся в Южной столице. Следуя на север, если сверх чаяния встретим противное нашему предположению, то государь останется одинок, что же он предпримет тогда? Если ехать в Гуй-дэ, то и через полгода едва ли можно возвратиться в столицу. Лучше прежде взять Вэй-чжоу [120] ; удобнее будет возвращение к столице». – «Государь! – сказал на это Баксань, – ты не привык к верховой езде [121] ; и сверх того нужно, чтобы монголы не знали о твоем местопребывании. Ныне можно остановиться в Гуй-дэ, а мне дозволь с покорившимися генералами идти на Дун-пьхин и ожидать прибытия войск, чтобы вдруг тронуться в поход; сим образом можно покорить Хэ-шо и отвлечь неприятельские войска из Хэ-нань». – «В Вэй-чжоу, – сказал Гуаньну, – есть хлеб, которым можно воспользоваться». – «Если не можем удержать столицы, – возразил Баксань, – то что будем делать, получив Вэй-чжоу?» Нючженьский государь обманулся здесь и устремил все мысли в Хэ-шо. Монгольский Субут, получив известие, что он оставил Бянь, снова обложил столицу войсками.

119

Рыцарями назывались молодые люди из сильных или богатых домов, посвятившие себя воинским упражнениям.

120

Вэй-хой-фу.

121

Этот государь из-за тучности тела не мог садиться на верховую лошадь.

1233

Пятое лето, Гуй-сы. Весной, в первый месяц, в день Гыншень, нючженьский государь бежал в Гуй-дэ. В день Сюйчен (9-е число) нючженьский главнокомандующий в западной части столицы Цуй-ли, убив главноуправляющих в столице Ваньянь-насуканя и Ваньянь-санябу, покорился монголам с Южной столицей. Во второй месяц хан поехал в урочище Тэмурту и указал князьям обсудить мнение о предпринятии войны против Онола. Потом предписано царевичу Куюку и князю Ацитаю идти с восточной армией для усмирения его. Летом, в четвертый месяц, Субут подступил к Цин-чен. Цуй-ли выехал к нему с нючженьской вдовствующей государыней, урожденною Ванши, царицей супругой Туктань и двумя принцами, Цунко и Шеу-шунь, которых Субут препроводил к хану, и потом вступил в Южную столицу. В шестой месяц нючженьский государь бежал в город Цай-чжоу, где Тацир обложил его войсками. Хан указал, чтобы Кхун-юань-цо, в пятом колене внук философа Конфуция, наследовал княжеское достоинство, под наименованием Янь-шен-гун [122] . Осенью, в восьмой месяц, производил облаву в урочище Эбэсу. По счислению, учиненному ревизором Акдунгою с прочими, оказалось в Чжун-чжоу 7З0 тысяч семейств. В девятый месяц Онол взят в плен. Зимой, в одиннадцатый месяц, двор Сун прислал с генералом Мын-гун съестные припасы в пособие войскам. В двенадцатый месяц монгольские войска, соединившись с войсками царства Сун, осадили город Цай-чжоу и разбили генерала Вушань в области Си-чжоу. Нючженцы покорились с городами: Хай-чжоу, И-чжоу, Лай-чжоу и Вэй-чжоу. Зимой хан приехал в походный дворец Ару-угэгынь. Здесь поднялась сильная вьюга, продолжавшаяся семь суток. Он предписал поправить храм философа Конфуция и обсерваторию.

122

Потомок философа Конфуция и доныне носит это достоинство без перемены названия. Дворец его стоит при самом кладбище помянутого философа, ибо единственная должность того князя – приносить знаменитому своему предку жертвы в положенное законами время.

ИЗ ГАН-МУ

Гуй-сы, шестое лето. Царства Гинь правления Тьхянь-син второе лето. Весною, в первый месяц, царства Гинь государь Шеу-сюй переправился через Желтую реку и приказал генералу Ваньянь-баксаню осадить Вэй-чжоу. Баксань совершенно разбит в сражении с монголами. Государь царства Гинь шел в Гуй-дэ; Баксань предан казни.

Нючженьский государь послал нарочного в Гуй-дэ требовать съестных запасов. Командующий генерал Чигянюлхунь послал 1500 мешков хлеба, который и был препровожден к городу Пху-чен. По раздаче этого хлеба войскам задержали двести судов, на которых поставили палатки. После чего нючженьский государь переехал через Желтую реку. В это время поднялся сильный ветер и задние войска не могли переправиться. Гнавшиеся монголы напали на них на южном берегу. Главнокомандующий Хэдуси в упорном сражении пал на поле. Около тысячи нючженьских солдат потонуло в реке. Государь, стоя на северном берегу, видел это и трепетал от страха. После чего расположился при горе Цуй-ма-ган и отправил генерала Баксаня осадить Вэй-чжоу. Баксань подошел к городу, поднял царское знамя, но из города не соответствовали ему. Монголы, услышав об этом, переправились из Хэ-нань на северный берег. Вследствие чего Баксань отступил со своим войском. Монгольский Ши-тьянь-кхэ погнался за ним с конницей и дал сражение у монастыря Бай-гун-миао. Нючженьское войско наголову разбито, и Баксань, бросив лагерь, бежал на восток. Главнокомандующий Лю-и и генерал Чжан-кхай убиты жителями. Нючженьский государь, расположившись при деревне Вэй-лэу-цунь, хотел дождаться монгольских войск, чтобы дать решительное сражение, но в скором времени приехал Баксань и со смущенным видом донес, что армия уже рассеяна и монгольские войска на этой стороне недалеко от плотины, почему просил его ехать в Гуй-дэ. И так нючженьский государь и Хорхо, помощник главнокомандующего, в числе шести или семи человек сели ночью на суда и, тайно переправившись обратно через Желтую реку, ушли в Гуй-дэ. Уже на другой день узнали в лагере, что государь оставил армию, и все рассеялись. Нючженьский государь по прибытии в Гуй-дэ послал Чжугя-такшибу в Бянь-цзин за вдовствующею государыней и за государыней супругой. Войска начали роптать, и государь, объявив преступления генерала Баксаня, убил его. Вначале береговые жители, услышав, что нючженьский государь переправился на север, укрепились валами и заперли ворота; скрылись в пещеры и попрятались в овраги, когда же увидели, что корпус генерала Фуча-гуаньну соблюдал строгую дисциплину и в проходимых им местах ничего не касался, старики и дети, женщины и девицы оставили боязнь и перестали бегать. Но Баксань, пойдя в Вэй-чжоу, позволил солдатам всюду производить грабительства. Тогда поля огласились воплями; проходимые места принимали вид развалин. Цены на съестное чрезвычайно возвысились; общественное и частное, все было в опасности. С того времени народ начал помышлять об измене, почему твердо защищал город Вэй-чжоу и при монгольской погоне не дал вспоможения, отчего и поражение последовало.

Объяснение. Нючженьский государь, как скоро узнал, что Баксань без способностей, то отрешил от должности. Ныне снова назначил его полководцем, следовательно, государь не знал подданного. Баксань, приняв поручение от государя, не смог пожертвовать жизнью в сражении, напротив, претерпел поражение, обратно бежал, следовательно, подданный не ревностно служил государю. Бежать есть дело обыкновенного, мало думающего о себе человека. Нючженьский государь хотя иностранец, но он был императором в Чжун-юань. Будучи не в силах решительно сражаться с врагами и погибнуть вместе с престолом, он, напротив, подражая поступкам обыкновенных людей, бежал в Гуй-дэ в надежде спастись, не означает ли это слабость? Баксань, обманывая государя, подверг царство опасности – преступление непростительное! Прежние историки написали «предал казни» и тем объявили его невиновным. Но Ган-му, переменив это выражение, прямо написала: «предан казни»; и тем выказала его вину. После чего мятежные вельможи и цареубийцы уже не могут найти извинения. Замечание. Баксань навлек несчастья на дом нючженей, по этой причине в описании сказано: «убил»; но Ган-му написала: «предан казни», и тем выказала его вину.