История Нины Б.

— Побольше лимонов, господин официант. Мне не обойтись одним маленьким кусочком!

Принесли много лимонов, и добрая Мила начала с упоением поглощать икру.

— Нет, не нужно никаких тостов — дайте только икру! Я хочу умять все! Господин Колер!

— Слушаю вас.

— Не напрягайтесь так. Налейте бокал и себе.

— Не беспокойтесь, я чувствую себя вполне свободно.

На фоне темных деревянных панелей Мила смотрелась как старая княгиня с картины придворного английского художника. Когда она открывала рот, ее вставные зубы сверкали.

— Сегодня господин говорил со мной о будущем, о моей старости. Самочувствие мое не улучшается, тем более в такую жару. Работать пока я могу, но уже не так долго. Господин официант, принесите нам консоме.

Поклонившись, официант исчез.

— Это тип нам кланяется! Наш господин спросил меня, не купить ли мне маленькую квартирку и не давать ли мне ежемесячно денег, пока я жива. Но я сказала, что не надо: я хочу остаться здесь, чтобы жить с моей Нинель, с Пуппеле и с ним. А он на это сказал: «Дорогая моя, делай, как тебе лучше. Найди себе комнатку на вилле и живи с нами, но не работай, ты наша старая мама». Вот какая у меня радость, господин Хольден.

— Я радуюсь вместе с вами, Мила.

— Я знаю, если кто и радуется за меня, то это вы. Ну вот, уже подали черепаший суп. Потом будет курица. Бог мой, как же я проголодалась!

45

Четвертый день. Пятый. Шестой.

Я все еще не мог поговорить с Ниной. Когда я ее видел, она всегда была с Бруммером. По вечерам я стал принимать снотворное, но и оно не помогало. Я купил бутылку коньяка, и коньяк действовал, но лишь в течение нескольких часов, затем я опять просыпался и смотрел на окно напротив. И если там было темно или горел свет — мне было одинаково плохо.

На седьмой день я решил попросить Бруммера об увольнении. Я хотел пообещать ему хранить в тайне наши секреты. Я хотел сказать ему, что с помощью денег, которые он мне дал, намерен обеспечить свое существование. Ведь теперь я ему уже не нужен.

Мне надо забыть Нину, и как можно быстрее, — если я здесь останусь, это приведет к несчастью… Мне казалось, что это будет легко осуществить. В самом деле, это просто какое-то сумасшествие, и Нина была права: как она могла меня полюбить, меня, человека, которого почти не знала и о котором ничего не знала? Самое настоящее сумасшествие. Я должен исчезнуть. И Нина была всего-навсего только женщиной. Казалось, что Бруммер прощен. Она хотела бросить его из-за Тони Ворма, но она уже не любила Тони Ворма. И зачем же ей бросать Бруммера, не полюбив другого?

На восьмой день пошел сильный дождь. В половине восьмого я привез Бруммера в город, в его огромный офис.

— Да, Хольден, — сказал он, — пока я не забыл: нам с вами надо завтра поехать в Мюнхен. Пусть машину смажут и заменят масло.

— Слушаюсь.

— А пока поезжайте домой и заберите мою жену, ей надо куда-то съездить. До обеда вы мне больше не нужны.

— Слушаюсь, господин Бруммер.

Нина.

Наконец-то я увижу ее одну. И смогу с ней поговорить, впервые за восемь дней. Я уже предвкушал встречу с ней. Быть наедине с ней, пусть и в холодном большом автомобиле, в первой половине дня, под дождем…

На ней был черно-белый костюм и черные туфли из крокодиловой кожи. Маленькая черная шляпка, довольно высокая, и сумка, тоже из крокодиловой кожи, дополняли ее наряд. Новый слуга под зонтом проводил ее до машины.

Она сидела сзади и молчала до тех пор, пока я не выехал на улицу.

— К пароходу, — смущенно сказала Нина и покраснела. — Ненадолго, Хольден, так как у меня встреча в десять в городе. Но мне надо с вами поговорить.

— И мне с вами, и мне тоже!

— Только не во время езды.

— Хорошо, не во время езды.

Она была права — я был очень взволнован и не мог спокойно вести машину.

Нина… Нина… Нина…

На этот раз мы пошли в каюту с большими иллюминаторами. Кроме нас, в ресторанчике никого не было, а на пустынной палубе лил дождь. Потирая руки, появился небритый старик кок:

— Молодые влюбленные!

Мы заказали кофе, и он исчез. Река была такая же серая, как небо и воздух. От дождя вода покрылась рябью. Медленно покачивался маленький пароход. Было очень тихо. Мы смотрели друг на друга, и если бы в течение этих восьми дней я ничего не ел, то был бы сыт от одного только вида ее красоты — такой близкой…

— Я сказала мужу, что хочу уйти от него.

— Не может быть.

— Да. Вчера вечером. — Она говорила медленно и тихо, как человек, который наконец принял решение. — Последние дни были ужасными.

— Для меня тоже.

— Когда-то вы сказали, что можно жить с человеком, которого ненавидишь, и что женщинам это дается особенно легко. Это неправда. — Дождь барабанил по палубе, я смотрел на Нину и с каждым вдохом, с каждым ударом сердца я становился все счастливее. — Он… стал просто бесчеловечным. Он возомнил себя богом, а всех остальных — своими подданными. И сегодняшний праздник, Хольден, — если бы вы видели, как все ему льстили, как они стремились к дружбе с ним, какие комплименты говорили мне!

— Но ведь это деньги, большие деньги…

— Они мне не нужны. Я не хочу быть причастной ни к его богатству, ни к его грязным делам. Хольден, это просто ужасно: он живет так, как будто ничто не произошло. Преступления, в которых он сам мне признался, — их словно и не было вовсе! Он не играет в невиновного, Хольден, — перед самим собой он именно таков, он невиновен! И я ему все это высказала.

— Что «это»?

— Все, что я вам только что рассказала. Я попросила у него развода. Мне не нужно его денег, даже ломаного гроша. Я молода, я могу работать, слава богу, детей у нас нет! Я сказала, что если он захочет, то на суде вину за развод я приму на себя.

— А что сказал он?

Невыспавшийся и небритый старик принес нам кофе, и мы подождали, пока он уйдет.

— А он? — повторил я.

— О, он был великолепен!

— Великолепен?

— Мне даже стало его жалко оттого, что он так потрясающе заблуждается. А знаете, я, наверное, действительно единственный человек, которого он любит. Он… он сказал, что может понять меня. А потом он заплакал у меня на руках. Мы проговорили несколько часов…

— Я видел свет в вашей комнате. И представлял себе нечто иное.

— …он сказал, что это будет для него ужасно, но он может меня понять. Он не хочет удерживать меня против моей воли. Но я должна дать ему время. Завтра он уезжает в Мюнхен. И до его возвращения я должна дать ему время подумать. Ах, Хольден, я так рада, что высказала ему все! Надо говорить правду, всегда, и это самое наилучшее!

— А если он вас отпустит, что вы будете делать?

— Еще не знаю. Работать. Жить своей жизнью. Я хочу начать все сначала.

— А я? А мы?