История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов

Второй: «У него нет родины».

Третий добавил: «Это верно».

«Все подмастерья – братья», – снова заговорил первый.

«Все цеха имеют равные права», – отозвался второй.

«И это верно», – повторил третий.

Я понял, что первый из них – каменщик, потому что потом он сказал: «Я подмешал известь в кирпичи, и от нагрева они рассыплются в прах». Второй – плотник, он добавил: «Я сделал поперечные балки слишком длинными, и огонь доберется до них». А третий работает с металлом; вот его слова: «Я принес с берегов ядовитого озера Гоморра смолу и серу и подмешал их в литье». В этот миг сверху дождем посыпались искры и осветили их лица. Каменщик – сириец по имени Фанор, плотник – уроженец Финикии, его зовут Амру, а рудокоп – иудей из колена Рувимова, его имя – Мифусаил. О великий царь, я поспешил припасть к вашим ногам: поднимите ваш скипетр и остановите работы!

– Слишком поздно, – задумчиво произнес Сулайман, – видишь, отверстие уже открывается; молчи обо всем и не тревожь Адонирама, только повтори мне три имени, что ты назвал.

– Фанор, Амру, Мифусаил.

– Да будет на все воля Божья!

Бенони пристально посмотрел на царя и побежал обратно, быстрый как молния. Тем временем куски обожженной глины продолжали падать на землю; подручные заработали с удвоенной силой; корка, закрывающая отверстие, стала совсем тонкой и засветилась так ярко, словно солнце готовилось восстать из своего ночного убежища, не дождавшись утра. По знаку Адонирама подручные отошли; под гулкие удары тот же миг быстрый, ослепительно белый поток устремился в желоб и заскользил подобно золотой змее, вспыхивающей серебристыми и радужными бликами, к вырытому в песке углублению, а оттуда растекся по множеству желобков.

Пурпурный свет словно кровью окрасил лица бесчисленных зрителей на склонах холмов; в отблесках его вспыхнули темные облака; багровым заревом окрасились вершины далеких гор. Иерусалим выступил из ночного мрака; казалось, весь город охвачен пожаром. В мертвой тишине это величественное и феерическое зрелище походило на сон.

Отливка уже началась, как вдруг чья-то тень метнулась ко рву, предназначенному для стока жидкого металла. Это был человек; невзирая на запрет, он решился пересечь русло, которое вот-вот должна была захлестнуть огненная река. Но когда он ступил туда, поток расплавленного металла настиг его, сбил с ног, и он исчез в мгновение ока.

Адонирам не видел ничего вокруг, кроме своей работы; при мысли о неминуемой беде он, рискуя жизнью, устремился к потоку с железным крюком; он вонзил его в грудь несчастного, подцепил тело, нечеловеческим молотков о бронзу мастер поднял железную палицу, вонзил ее в почти прозрачную переборку, повернул и с силой рванул на себя. В усилием поднял его и отшвырнул, как ком шлака, подальше на берег, где этот страшный факел мало-помалу угас… Мастер даже не успел узнать своего подмастерья, своего верного Бенони.

Жидкий металл заполнял впадину медного моря, контуры которого уже вырисовывались золотой диадемой на черной земле, а между тем тучи литейщиков с глубокими ковшами на длинных железных ручках по очереди черпали жидкий огонь из образовавшегося озера и заливали металл в формы львов, быков, пальм, херувимов и других гигантских фигур, которым предстояло стать опорами медного моря. Неустанно орошали они песок огнем, и проступали на земле светлые багряные очертания лошадей, крылатых быков, пёсьеголовых обезьян, чудовищных химер, рожденных гением Адонирама.

– Божественное зрелище! – воскликнула царица Савская. – Какое величие! Какова сила духа этого смертного, что обуздывает стихии и покоряет природу!

– Он еще не победил, – отвечал Сулайман с нескрываемой горечью. – Только Адонаи всемогущ!

Видение

Вдруг Адонирам заметил, что огненная зека выходит из берегов; зияющее отверстие изрыгало потоки, и песок осыпался под напором металла. Мастер взглянул на медное море – форма переполнилась, верхняя обшивка треснула, и лава уже струилась во все стороны. Страшный крик вырвался у него, голос его прокатился по холмам и долго отзывался эхом в горах. Решив, что раскаленный песок остекленел, Адонирам схватил рукав, присоединенный к резервуару с водой, и стремительной рукой направил водяной столб на пошатнувшиеся каменные опоры, поддерживавшие форму. Два потока схлестнулись, расплавленный металл окутал воду, сдавил ее, заключил в тиски. Вода зашипела, превращаясь в пар, под ее напором огненные оковы лопнули. Грянул взрыв, металл брызнул ослепительным фонтаном на двадцать локтей в высоту, словно вдруг раскрылось жерло огромного вулкана. В грохоте потонули душераздирающие крики и плач: обрушившийся на землю звездный дождь сеял повсюду смерть; каждая капля была раскаленным копьем, пронзавшим и убивавшим на месте. Тела падали, устилая площадку, и тишину разорвал общий крик ужаса. Паника охватила толпу; все бежали, не разбирая дороги; страх толкал прямо в огонь тех, кого огонь преследовал… Залитые ослепительным багровым светом поля воскрешали в памяти ту страшную ночь, когда пылали Содом и Гоморра, воспламененные молниями Иеговы.

Адонирам в растерянности метался по площадке, пытаясь собрать своих строителей, чтобы заткнуть жерло печи, извергавшей неиссякаемые потоки огня, но он слышал лишь стоны и проклятия и видел вокруг только мертвые тела – все уцелевшие разбежались. Один Сулейман остался невозмутимым на своем троне, а царица спокойно сидела рядом с ним. Сияли в полумраке диадема и скипетр.

– Иегова покарал его, – сказал Сулейман своей гостье, – но Он наказал и меня гибелью моих подданных – за мою слабость, за снисходительность к его чудовищной гордыне.

– Тщеславие, погубившее столько жизней, преступно, – отвечала царица. – Государь, ведь вы могли погибнуть во время этого ужасного опыта: огненный ливень низвергался вокруг нас.

– И вы были здесь! Этот гнусный приспешник Ваала подверг опасности вашу драгоценную жизнь! Идемте отсюда, царица, я тревожусь только за вас.

Пробегавший мимо Адонирам слышал этот разговор; он кинулся прочь, рыча от боли и унижения. Чуть подальше он наткнулся на группу строителей; они осыпали его насмешками, бранью и проклятиями. Тут к нему подошел сириец Фанор и сказал ему:

– Ты велик; счастье изменило тебе, но тебе не изменяли каменщики.

Следом подошел Амру-финикиец и сказал так.

– Ты велик, и ты одержал бы победу, если бы все делали свое дело так, как плотники.

А иудей Мифусаил сказал вот что:

– Рудокопы выполнили свой долг, но чужеземцы своим невежеством все погубили. Мужайся! Мы создадим еще более великое творение, и ты позабудешь об этой неудаче.

«Вот, – подумал Адонирам, – единственные друзья, которых я здесь нашел».

Ему было легко избежать встреч: все отворачивались от него и спешили скрыться во мраке. Вскоре горящие угли и красноватые отблески остывающей на земле плавки освещали лишь небольшие группки вдалеке, которые постепенно таяли в ночной тьме. Удрученный Адонирам искал Бенони.

– И этот тоже покинул меня… – с грустью прошептал он.

Мастер остался один у стен печи.

– Опозорен! – воскликнул он с горечью. – Вот все, что дали мне годы лишений и неустанных трудов во славу неблагодарного царя! Он меня осудил, и мои братья отреклись от меня! И эта женщина, эта царица… она была там и видела мой позор… Ее презрение… мне пришлось испытать и это! Но где же Бенони в этот час, когда я терплю такие муки? Один! Я один и проклят. Будущего нет. Ты свободен, Адонирам, улыбнись же и отправляйся в огонь в поисках своей стихии и своего мятежного раба!

Спокойно и решительно шагнул он к реке, которая еще катила свои красноватые волны расплавленного металла с комьями шлака, то и дело вспыхивая искрами и потрескивая от соприкосновения с влагой. Быть может, это вздрагивала лава, обтекая трупы… Густые клубы рыжего и фиолетового дыма вздымались подобно лесу колонн и заволакивали плотной завесой место страшного происшествия. Дойдя до реки, сраженный гигант рухнул на землю и погрузился в свои думы… не сводя глаз с пламенеющих вихрей, которые могли окутать его и задушить при малейшем дуновении ветра.