История о краже. Месть прошлого
Шрифт:
– Страшно? – тихо-тихо просил он. Девушка только вздрогнула. – Бойся, заслужила своей жестокостью.
– Я… – Майяри разомкнула губы и тут же распахнула глаза, почувствовав, как левая рука харена ложится на её бедро. И задохнулась, столкнувшись с жёлтыми глазами.
В них больше не отражалась привычная холодность. Вокруг расширившихся зрачков плескалась лава. Девушка не почувствовала момент, когда мужчина отстранился от её шеи, ей продолжало казаться, что его дыхание обжигает кожу. Взгляд харена задумчиво скользнул по лицу Майяри, и оборотень, чуть склонив голову набок, коснулся губами кончика
Он помнил, каково это – целовать Майяри. Настоящую, живую Майяри. И понял, что знает, что сделать с пойманной девушкой.
Сердце едва не разорвалось, когда харен поцеловал её. Сейчас, когда голову туманил страх, а не вино, всё казалось ярче, и лёгкое, едва уловимое соприкосновение губ вышвырнуло Майяри из реальности. Мир сузился до размеров её собственного тела. Каждое прикосновение харена отзывалось необычайной остротой, его пальцы будто бы гладили её по обнажённой коже. Девушка дёрнулась, попыталась вырваться из липких нитей дурмана, но Ранхаш обхватил её лицо ладонями и поцеловал её уже по-настоящему. Жёстче. Не пробуя, а наслаждаясь в полной мере. Раскрывая безвольные губы и проникая языком в глубину рта. Горячая волна возбуждения наконец-то согрела замёрзшее тело, и Ранхаш накрыл девушку собой, щедро делясь разгорающимся жаром.
В чувство его привёл голодный рык, донёсшийся откуда-то из глубины леса. Оторвавшись от губ Майяри, мужчина обвёл кусты пронзительным взглядом и сел, зажав бёдра девушки между колен. Майяри продолжала лежать и смотреть на него затуманенным взором. Ранхаш поймал себя на мысли, что сейчас она нравится ему ещё больше: такая одурманенная и заворожённая. Соблазнённая. Он бы полюбовался на неё ещё немного, но разум потребовал как можно быстрее убираться из опасного леса. И, решительно подняв девушку на руки и крепко прижав её к груди, Ранхаш потащил свою добычу к деревне.
Уже на выходе из леса он понял, что забыл не только про опасность болот, но и про странных их жителей.
– Вона он!
Бородатый мужик с трёхпалой лапой вместо одной ноги ткнул в его сторону топором, и Ранхаш остановился. Викан и Шидай, встав спиной к спине, настороженно осматривали подтягивающихся жителей деревни. Ладно бы они просто поглазеть вышли, так они тащили с собой топоры, дубины и что-то похожее на вилы.
– А ну возвертай девку, чудь окраинная!
«Чудь окраинная» угрожающе склонила голову и, оскалившись, ещё крепче прижала девушку к груди.
– Ранхаш, лучше отдай, – напряжённо попросил Шидай, не отрывая глаз от гавалиимцев. – Похоже, это никакие не бандиты. Майяри тут никуда не денется. Давай успокоим этих господ, а потом ты будешь решать все свои недоразумения с ней.
– Ишь чаво удумали! Баб наших красть! – разъярённо гаркнул широкоплечий мужик, в облике которого на первый взгляд ничего необычного не было. Ну, кроме очень увесистой кувалды: местный кузнец никуда без неё не выходил.
Набежавшая толпа возмущённо заголосила. Ранхаш даже захотел отступить в лес, но не бросать же Шидая с Виканом. Хотя обеспокоенная жуть предлагала именно это. Мол, эти прохиндеи всё равно выкрутятся.
– Да
какая она ваша?! – возмутился Викан.– Наша! – выпучив глаза и угрожающе выпятив грудь, Рыжжа наступила на оборотня, но тот не стушевался.
– Уважаемая, да она уже полгода наша!
– Чаво?! – женщина сперва нахмурилась, но потом всё же разобрала, что это ей там сказал этот хлюпик с рожей как у самой богини, и рявкнула в ответ: – От своих не бегут! К своим возвращаются! Вы кто таки будете?
– Чаво с них спрашивать?! – горячился Бешка. – Давай, мужики, выпнем их с болот!
– Почтенные, давайте не будем торопиться, – Шидай миролюбиво улыбнулся и выставил раскрытые ладони перед собой. – Я приношу извинения за поведение моего сына, но, будьте уверены, мы пришли без злого умысла.
– Да приблуды всегда одно и то же бают, – сморщился Тошкан.
– А чё бают-то? – спросил кто-то.
Речь чужаков была не очень понятна для слуха гавалиимцев, но Бешка, Тошкан и Рыжжа, больше других общавшиеся с Майяри, незваных гостей худо-бедно понимали.
– А кем будете? – Рыжжа строго посмотрела на лекаря.
– Опекаю я её.
По озадаченному виду женщины Шидай сообразил, что его не поняли, и добавил:
– Присматриваю, чтобы беды с ней не случилось. Вот это мой племянник, – лекарь кивнул на Викана, осмотрелся в поисках Ирривана, не нашёл и взглянул на мрачного Ранхаша, явно готового бороться за своё до конца: – А это мой сын. Почтенная, – Шидай обратился к Рыжже, определив в ней негласного главу деревеньки, – отнеситесь с пониманием. Мой мальчик влюблён первый раз в жизни.
– Чаво он? – не понял Бешка.
Рыжжа тоже нахмурилась.
– Да возлюбленная она его, – раздражённо объяснил Викан, но непонимание на лицах не развеял. – Невеста? Жена?
– Чёт знакомое… – задумчиво протянул Бешка.
Раздосадованный Викан всё же попытался разъяснить.
– Та, с кем его судьба связана? Его вторая половинка? Супруга? Баба, которая его с ума сводит?
На лицах некоторых мужиков появилось неуверенное понимание.
Шидай не вмешивался. Оценивающе осмотрев жителей и прислушавшись к их тихим разговорам, лекарь чуть удивлённо приподнял брови и уверенно сказал:
– Видите ли, Майяри легла в сердце моего сына.
– Сердешные?! – ахнула Рыжжа, и деревенские как один взглянули на замершего Ранхаша.
Повисло недолгое молчание. И почему-то в этом молчании было что-то осуждающее. Рыжжа смерила тяжёлым взглядом девушку на руках Ранхаша, побагровела и как рявкнула:
– Ты, дурна девка, почто сердешного мучишь?!
Майяри моргнула, но в себя не пришла и посмотрела на женщину невидящим взглядом.
Шидай, чуя успех, поспешил его закрепить:
– Недомолвка между ними вышла, и эта жестокая девчонка сбежала от моего сына. А у него ж сердце за неё болит.
Рыжжа угрожающе упёрла руки в бока и мрачно уставилась на Майяри.
– Да ты им, шо, веришь? – Бешка возмущённо посмотрел на сестру. – Так, мож, он ей в сердце не залёг? Уволочёт силой девку… Грех это, если насильно чужое сердешко берёшь!
– Да разве похоже, что он насильно берёт?! – обиделся за брата Викан. Для семьи Вотых обвинение в изнасиловании женщины было сродни смертельному оскорблению.