История Одного Андрогина
Шрифт:
– Угу! – пытался поддержать разговор Натаниэль, отпивая горячий чай из чашки.
– Я знала Синди еще с первых классов, когда мы учились в школе в Брэйнтри. – более конкретно повела разговор Мэган, сделав задумчивый взгляд, - Она всегда была худой и длинной, с чего всегда смеялись остальные. Из-за этого она стеснялась своей внешности и пыталась не контактировать со сверстниками. Она была закомплексованной и неуверенной в себе милой девушкой, красоту которой пока не понимали. Многим казалось, что она так и будет прогнивать на своей ферме, выйдет замуж за какого-нибудь хозяйственного парня, нарожает кучу детей. Но она была вовсе не такой. Ее всегда было сложно вынудить на откровенный разговор, поэтому никто не знал, что на самом деле творится в ее голове. Будучи
– Это все? Что было потом? – спросил Натаниэль, намекая на ту фотографию, сделанную в 1966 году, на которой Мэган в обнимку с Синди.
Ему хотелось узнать как можно больше о своей матери.
– Нет, не все. – так же вдумчиво сказала Мэган, - Спустя четыре года Синди сама пришла ко мне. Она приехала в Лондон. Будучи ее единственной подругой, я не могла просто так попрощаться с ней. Поэтому, в надежде на то, что мы еще когда-нибудь увидимся, я написала ей свой новый адрес в Лондоне. Хотя, если честно, совсем скоро я перестала верить в то, что когда-нибудь это произойдет. Что она приедет. Но это случилось. Она явилась на пороге моего дома, и я сначала даже не узнала ее. Она была все также стройна, высока и длиннонога. Но ее пышные волосы, дешевая мини-юбка и безобразный, как мне показалось, макияж – это все не было ее, раннее. Теперь же она была таковой. Я долго думала, то ли передо мной проститутка, похожая на Синди Уолкотт, то ли Синди Уолкотт стала проституткой. Но когда она заговорила ко мне, я узнала ту самую старую Синди, лучшую подругу детства. Она все также была милой и нечто закрепощенной. Но, когда я ее спросила, что ее так поменяло во внешности, ведь я запомнила ее совсем другой, то она ответила мне, что хочет стать супермоделью, как Джин Шримптон, как Твигги. Ее очень вдохновлял прорыв Твигги 1966 года. Она хотела быть центром внимания, она хотела, чтобы все смотрели на нее, как на икону стиля. И в этом я не узнавала Синди.
Мэган сделала небольшую паузу, после чего прикоснулась пальцами к своему лбу и продолжила:
– Помню, как она повела меня в бар, чтобы отметить нашу встречу. – она слегка засмеялась, - Мы до чертиков напились и целовались так, будто у нас была любовь, а когда мы пришли ко мне домой, то у нее оказалось так мало сил, что она упала на меня и заснула прямо на мне.
– Интересно! – улыбаясь, сказал Натаниэль, увлеченный рассказом Мэган.
– О, да! У нас с Синди было много интересного. Я всегда ценила дружбу с ней. До тех пор, пока она перестала быть собой.
– В смысле?
– Понимаешь, Ева! Синди перестала быть той Синди, которую я знала. Она стала совсем другой. Она стала не просто раскрепощенной или наглой, каковой она никогда не была раннее, она стала стервой. По-настоящему стервой. Мне нравилось, что она живет у меня. Мой брат как год был в Америке, и мне было важно оставаться с ней, поддерживать дружбу и общение. Но Синди слишком часто начала перегибать палку.
Мэган замолчала. Видимо, она не знала, что говорить дальше. Ее лицо стало казаться более озабоченным. Натаниэль, понимая, что Мэган, наверное, нелегко говорить, не торопил ее. Но позже, помявшись, ему пришлось сдвинуть с места диалог с ней.
– А что было не так? В чем она перегибала палку? – сказал Натаниэль.
– Во всем! У нее началась звездная болезнь – вот, как это называется! Все больше фотографов цеплялись на нее. Все более известные журналы стали предлагать ей работу. Постепенно она становилась не только локальной знаменитостью, но всенародной. Ее любили, признавали. Она становилась моделью, именно тем человеком, которым она хотела быть. Она чувствовала свою важность, свою самостоятельность, свою значимость для общества. И в один момент это стало невыносимым для нас обеих, и мы поссорились.
– Но почему? Неужели нельзя было избежать конфликта?
– Трудно сказать, Ева! Наверное, нет! Понимаешь,
если один из друзей превращается из скромного лебедя в гордого стервятника, то для второго, наверное, лучшим вариантом будет – не видеть всего этого. – с горечью в голосе сказала Мэган, - Было время, когда я подражала Синди и пыталась быть похожей на нее. Но я не захотела стать стервятником. Понимаешь?Натаниэль молчал. Мэган тоже. Грустное молчание обоих повисло над ними в такт старинных часов. Каждый вспоминал что-то свое о Синди, пока Мэган не решилась на слова:
– Та фотография, которую ты держала в руках, была сделана на следующий день, после прибытия Синди в мой дом. Когда же она покидала его, она даже не сказала мне «пока».
Натаниэль был смятен. Ему неприятно было слушать все это. И ему хотелось выкрикнуть слова оправдания о своей матери в этот момент. Но он сдерживался. Он не хотел наглупить.
– И вы больше никогда не виделись? – сдержанно спросил он печальным тоном.
– Нет. Никогда. – сказала Мэган, - Конечно, иногда я наблюдала ее по телевизору. Особенно много ее стали показывать в 1972-73 годах, когда ее признали секс-символом Великобритании. А еще, когда начался скандал по поводу ее наркозависимости.
– А она действительно принимала наркотики?
– Конечно! Думаешь, зачем ей нужно было усыновлять того ребенка после всего этого?! Она не хотела пасть в грязь лицом! А зная Синди, мне, наверное, жаль того ребенка. Кстати, где он сейчас?
У Натаниэля накатились слезы. Он молча пожал плечами, желая как можно быстрее покинуть сей дом.
В вечерних сумерках он вышел от Мэган и полон разносторонних мыслей пошел пешком по улицам. «Лучше бы, я всего этого не слышал» - пробежала мысль в голове Натаниэля. Ему было больно, и он не хотел верить во все услышанное. Словно груз повис на его сердце – так он чувствовал себя. Ему даже не хотелось словить такси и подъехать к дому Вишесов. Он более чем два часа шел пешком, размышляя о Синди и о себе. Ему нужно было время.
Вечерний Лондон кишил жизнью и сверкал развлечениями. Дойдя до центра, Натаниэля стала отвлекать оживленность города. Он слился с толпой и понял, что ему пора домой, ему здесь не место, среди народа, среди людей. Он задумался о том, что он здесь делает. Он расстегнул пальто и устремился к Вишесам домой. Наплевать на все.
Придя домой, первое, что сделал Натаниэль, так это сходу устремился в ванную комнату. Ему нужно было зеркало. И сняв с себя пальто, он посмотрел на свое отражение. В тонкой обтягивающей кофте он увидел льстящие очертания своей фигуры, после чего сказал:
– Зачем мне пальто?
С привычной артистичностью он снова стал любоваться собой, меняя позы, тренируя мимику и жесты. Погладив себя по щеке, он почувствовал некое успокоение после столь тяжких мыслей, и, заглянув себе в глаза, будто пытаясь рассмотреть в них что-то, он сказал:
– Все это чушь! Я знаю, ты меня любишь! – и улыбнулся сам себе.
XVII Глава
Наступала осень и пришла пора Натаниэля поступать в ВУЗ, как он того и хотел. Сам бы он не смог этого сделать, по причине своего возраста и отсутствия аттестата. Но необходимым набором фактов обладала Ева Адамс: по паспорту ей было 18 лет, она окончила школу и у нее отличный средний балл. Как дополнение: она сирота (за что ей будут платить стипендию), и у нее есть куча других «подлинных» фактов, над которыми постарался Гарри.
По сути, Ева Адамс имела свою личную историю, не столь подробную, чтобы ее все знали, но и чтобы она не вызывала подозрения. И в данном аспекте Натаниэль довольствовался своей продуманностью ходов.
Во время вступительной компании он был уверен, что поступит. Но он нервничал по причине возможного его разоблачения как личности. Его беспокоила придирчивая комиссия, которая могла при желании найти малейшее несоответствие, как по фотографии, так и по документам. Но благо, Натаниэля пронесло. Перед началом учебного года он глянул в список поступивших и увидел в нем имя Евы Адамс, что позволило ему успокоиться.