История Одного Андрогина

– В чем дело? – снова спросила Арин, также приняв сидячую позу на диване, глядя на задумчивое лицо Евы.

Она всматривалась и пыталась понять, что не так. Ева, в свою очередь, чувствовала себя неудобно. Она не стремилась переводить свой мрачный взгляд на Арин. И та, не терпя, говорила:

– Натаниэль, я хочу тебя! Посмотри на меня! Я тебе не нравлюсь? Дело во мне? Или ты боишься? Скажи мне. Это твой первый раз?

– Дело не в тебе. Ты замечательная девушка, Арин! Я уверен, каждый хотел бы оказаться с тобой в одной постели, но… - выдавливала из себя слова Ева.

– Но?.. – ожидала Арин.

– Но я не такой. Дело во мне. Понимаешь?

Арин настороженно посмотрела на Еву. Она спросила:

– Ты гей?

– Нет. – неживым голосом сказала Ева.

– А кто же?

Ева много думала и держала паузу. Словно она приходила к какому-то мнению. И медленно переведя свои печальные глаза на Арин, она сказала, уже со всей силой в своем взгляде:

– Тот, кого неправильно воспринимают.

После этой фразы Ева, осененная грустной мыслью, вырвалась отсюда со скоростью звука. Арин, так и не успев что-либо понять, лишь смотрела Еве вслед, утоляя свой интерес. Она сказала:

– Жаль. Не сложилось. А ведь ты такой прекрасный. – опустив глаза.

Выйдя на улицу, Ева шла как можно быстрее. В ней бурлили мысли. Ей хотелось идти, бежать. Куда – не важно. Она пыталась что-то изменить. Теперь она была уверена на все 100 процентов в том, что сделает это. Она признается. Она разоблачит себя.

XXXVI Глава

Лондон

1997 год

Натаниэль лежал на койке больничной палаты, в окружении четырех стен. В одной из них в это замкнутое царство ярким светом пробивалось небольшое решетчатое окно, в котором можно было увидеть передний двор, где сквозь тонкий слой гололеда пробивались зеленеющие травинки газона. Здесь росли деревья и располагались клумбы, в которых совсем скоро должны были вырасти цветы. Иногда Натаниэль смотрел в это окно от нечего делать. Но чаще он просто скручивался в комочек, лежа на своей скромной постели и грустил.

Он много думал. И сейчас он вспоминал, как сделал то, что должен был сделать еще много лет назад. Пред его глазами вырисовывалась та самая картинка. Он вышел к микрофону. Он тяжело вздохнул и сказал в него без каких-либо смятений. Сказал толпам внимающих его людей. Он сказал, кто он есть на самом деле.

Его решительности не было пределов. Лишь ком в горле мешал ему сосредоточиться и отдалиться от всех воспоминаний и мыслей о прошлом. Приехав в Берлин – центр всех фанатов Евы Адамс, он заранее спланировал свое выступление. Многие думали, что, возможно, Ева хочет выступить с какой-то речью, как когда-то раннее. В Германии не боялись показывать Еву Адамс. От нее ожидали чего-то социологического. И ей дали встать за трибуну одного из национальных университетов.

Всех интересовал ее новый внешний вид (многих он шокировал). Все камеры пытались заснять постнаркотическое лицо Евы – вовсе бессильное, белое, худое до безобразия. Ее самострижка внушала ужас. Многие не понимали в чем дело. Натаниэлю же просто хотелось встать за трибуну.

Зайдя в актовый зал, он немного передернулся от увиденного в нем. Зал был полон студентами, СМИ, транссексуалами, геями и лесбиянками. Все они ликовали, не смотря ни на что. Один умник в задних рядах даже принес с собой флаг ЛГБТ, пытаясь тем самым показать, что ЛГБТ тоже за Еву. Хотя, Ева всегда знала, что данная организация в большинстве своем стояла в оппозиции по отношению к ней. И на самом деле Натаниэля не беспокоил данный факт сейчас.

Ему всего лишь нужно было встать у всех на виду. И когда он сделал это, он почувствовал все это давление на себе. Все смотрят, все чего-то ждут. Сейчас он разочарует всех этих людей. И пусть они накинутся на него после этого. За столь глобальный обман. Его не беспокоило это. Он просто хотел сказать. Как он дурачил всех все это время. И сделав каменное лицо, он сказал:

– Приветствую всех! – начал он не спеша с очевидной слабостью в голосе, - Сегодня я хочу рассказать вам о том, чего вы не знали все это время. Это вовсе не то, благодаря чему я добилась признания и славы; благодаря чему я устраивала все эти социологические семинары, конференции и прочую ерунду. Это то, кем я есть на самом деле.

Натаниэль поднимает глаза в зал и видит недоумевающие лица. Вполне ожидаемо для него. Он продолжает:

– Мне надоело обманывать вас! Мне надоело чувствовать себя иначе. Иметь хроническое ощущение непонимания к себе. И я надеюсь, что после моих следующих слов, вы наконец-то поймете меня и воспримете меня тем, кем я есть на самом деле. Я снимаю маску. Это будет восприятие правды, дамы и господа. И какой бы ни была эта правда, она прозвучит пред вами сейчас.

Натаниэль готовил порцию правды, но чувствовал, как с каждой секундой становится все тяжелее открыть рот – от усталости, от грусти, от всего. Но переступая через все, он стремительно говорит:

– Возможно, мало кто из вас знает или помнит такую модель, как Синди Уолкотт. Я лишь хочу сказать, что имею непосредственное отношение к данной персоне. Будучи шестилетним мальчиком по имени Натаниэль, я стал ее сыном. Я обрел семью. Я 6 лет жил в детском приюте, пока меня не усыновила Синди. С тех пор я – Натаниэль Уолкотт. Когда мне исполнилось 12 лет, врачи поставили мне диагноз: гермафродитизм. Но после смерти моей матери все забыли обо мне. Я развивался естественным путем. И уже через 3 или 4 года эстрогены сделали свое дело. У меня выросла грудь, выросли бедра. Мой член ссохся. Я стал Евой Адамс. До того, как я вам сейчас все этого рассказываю, об этом знало всего пару человек. Теперь это знают все. Я изменил имя и пол в паспорте, который, между прочим, не настоящий. Я стал другим человеком. И заслуги эти другого человека. Не мои. Я – Натаниэль. Натаниэль не может сдерживать себя. Он хочет быть с Синди. Почему я не с ней? Что плохо я вам всем сделал?.. – Натаниэль пустился в слезы.

У него началась истерика. Люди в шоке. Они либо не верили, либо крутили пальцем у виска. Натаниэль рыдал, опираясь на трибуну. В зале началась паника. Состояние всеобщей тревоги и разочарования. Что случилось с Евой Адамс? Это все действие наркотиков? Или она и впрямь не та, за кого себя выдавала все это время? Личность Евы Адамс все больше запутывала людей.

Все это моментально попало на телеканалы и печатные средства вещания. Никто не верил и не знал чему верить. Все стали поднимать архивы.

Натаниэль лежал на своей койке и пускал тихую слезу. Он был уверен, что правильно сделал. У него лишь болело сердце за всех тех, кого он разочаровал данными словами. Он вспоминал всю эту суету, растерянные лица, и печалился. Он вспоминал, как его везли сюда в смирительной рубашке, как пациента шизофреничного, суицидального. Везли против его же воли. Он хотел покончить с собой. Теперь же он чувствовал себя инфантильно. У него не было интересов, желаний. Да и мыслей не было, кроме тех, которые были о прошлом. Он лежал словно овощ. Единственным разнообразием для него было, когда здоровенный санитар Миллер приходил за ним, чтобы очередной раз повести на сеанс психотерапии к доктору. И сейчас он услышал знакомый звук дверного замка, который открывался ключом. Санитар Миллер с силой поднял плачущего в подушку Натаниэля, и под руки повел его к доктору О’Брайану, который ждал его в своем кабинете.

Доктор О’Брайан был типичным представителем классической психиатрии. Он был стар и опытен. На вид ему было не менее 60-ти лет. Он имел небольшую седую аристократическую бородку и седые усы, спускающиеся на его верхнюю губу. Он носил кругловатые аккуратные очки, чтобы лучше видеть, когда он записывал что-либо в свою тетрадь. Он имел характерную привычку скрещивать пальцы, ложа ладони своих рук на стол, во время беседы с пациентами.

Его кабинет был типичным и уютным. Он создавал иллюзию уединения доктора и пациента. Доктор О’Брайан постоянно предлагал своим пациентам сесть на мягкий диван, который он специально поставил напротив своего стола. Так он плавно начинал свою беседу.