История одного человека

Отец, когда был трезв и в хорошем настроении, проводил свободное время с семьей. Он веселил нас, прокручивая видеофильмы на старом проекторе, озвучивая их так, что мы смеялись до коликов. Рассказывал смешные истории, не знаю, придумывал их или брал из жизни. Смеялись все, и мама, и Рита, и я. По его лицу было видно, что он сам доволен. Читал нам книжки на ночь, играл в настольные и подвижные игры. Временами мы носились, как угорелые, то он за нами, то мы за ним. Мы любили кататься на нем. Обхватишь его ногу, сядешь на ступню, он идет, поднимая тебя, а ты представляешь, что ты на ноге Гулливера. Устраивал семейные вечера, делая для нас с Ритой крепость из подушек, а сам с мамой сидел на диване обнявшись. В такие моменты отец был совершенно другим человеком. Я очень любил эти мгновения. Казалось, что вокруг нас стоит огромный забор, а все невзгоды остались по другую сторону ограды и никак не могут просочиться к нам. Из-за подобных сюжетов нашей жизни я очень люблю ночной город – это тоже позитивные ассоциации с тех времен. Мне нравится, как желтый свет фонарей падает на листву, как будто деревья нарисовал художник со своим необычным видением вещей. А зимой этот свет отражается от поверхности сугробов, превращая их в золотые горы, в которые можно нырнуть, как это делает Скрудж Макдак в своем хранилище. Ночной город, освещенный таким успокаивающим желтым светом фонарей, мне казался волшебным. Как-то раз во время ночной прогулки, мы с папой побежали, нарвали цветов с клумбы школы, где мы с Ритой учились, и принесли нашим родным женщинам. Для меня это было целое приключение, ведь мы нарушали общественный порядок. Во тьме ночной прокрались на территорию школы, дошли до клумбы, которая находилась в центре открытого пространства перед входом в учебное заведение. Наверное это были самые ароматные цветы в моей жизни, которые я только дарил кому-либо.

У отца был друг, который являлся счастливым обладателем автомобиля. По нынешним меркам это было «ведро», но в нищие девяностые владелец машины считался успешным человеком и не важно, чем он управлял. Но состояние машины оставляло желать лучшего. Это была американская классика, доведенная до состояния металлолома на колесах. В некоторых местах ее дно проржавело так, что, если убрать с пола коврики, можно было насладиться серыми тонами городского дорожного покрытия. Двери закрывались при помощи хорошего толчка плечом, трещина на лобовом стекле…перечислять проблемы этой колымаги можно очень долго, но техническое состояние машины не мешало ей каким-то чудом катать нас. Иногда этот друг приезжал за нами, и мы всей семьей ехали кататься по ночному городу. Просто ездили, любовались городом, слушали музыку, взрослые общались между собой. Я же, не встревая во взрослые разговоры просто прилипал своей моськой к окну и старался рассмотреть что-нибудь, что другие могли пропустить. Я смотрел на пролетающие мимо фонари, здания, деревья и мечтал, что когда-нибудь отправлюсь в путешествие по всему миру. Я погружался в свои мысли и мечтания с головой. Временами после таких прогулок мне снилось, как я мчу на мотоцикле по магистрали вдоль бескрайних полей, мимо небольших городишек. Впереди горизонт расправил объятия, а я просто еду, ветер треплет мне волосы, я ощущаю полную свободу, спокойствие и легкость. Просыпаясь после таких чудесных снов, я чувствовал разочарование от реальности, так резко накатившей на меня. Рите же наоборот нравилось поболтать со взрослыми, поумничать, доказать, что она уже не ребенок. С тех пор желтое освещение улиц будит во мне только положительные эмоции.

Зимой, когда мы выбирались всей семьей, отец любил катать нас с Ритой на санках. Но не просто катать. Он разбегался, таща санки за собой, на которых мы по очереди сидели, а потом резко поворачивал в сторону, унося нас в занос. Рита всегда старалась удержаться, ей не нравилось падать, но у нее это редко получалось. Санки переворачивались, она шлепалась в снег, я смеялся, она на меня обижалась и начинала гоняться за мной, чтобы «как следует треснуть по башке». А вот я время от времени специально падал с санок, кувыркаясь несколько раз, представляя себя главным героем в каком-нибудь боевике. Когда нам купили санки с рулем, я чуть не сошел с ума от счастья, много ли ребенку надо. Я понимал, что теперь могу скатиться с любой горки и при этом контролировать свой спуск. Естественно, я постоянно выруливал на какие-нибудь трамплины или просто поворачивал с заносом. Слетал по инерции и кубарем продолжал свой спуск, собирая за шиворотом снег. Мама тут же начинала переживать, что я себе что-нибудь сломаю, но на ее беспокойства отец всегда отвечал, «Ничего, крепче будет.». Просто обожал, когда мы всей семьей, будь то лето или зима, выбирались на прогулку. Я вообще любил, когда все родственники собирались вместе. Получалась целая толпа народу. Я и сейчас убежден, что большая семья – это здорово. Некоторые из моих знакомых считают, чем меньше людей в доме, тем лучше. Некоторые из них и вовсе не хотят заводить детей. Несомненно, каждое мнение имеет право на существование, но каждый раз, выслушивая подобные мысли, мне на ум приходят слова великолепного артиста Льва Константиновича Дурова, произнесенные им в фильме «По семейным обстоятельствам»: «Странные эти люди, люди! А неужели им так плохо вместе?! А неужели плохо, когда вечером за большим столом собирается вся семья?! Когда за таким столом собирается вся семья – дети, внуки, правнуки, три-четыре поколения, что ж здесь плохого, я вас спрашиваю?! Кому это мешает?! Малогабаритные квартиры, малогабаритная мебель и, прошу меня простить, малогабаритные семьи. Что же здесь хорошего?! От этого даже души становятся малогабаритными!».

Когда мы приезжали к бабушке с дедушкой по маминой линии, мы садились за один большой стол, кушали, а после играли в настольную игру «менеджер» или в карточную «бридж», это были наши семейные игры. Но отец не очень любил приезжать к маминым родителям, они недолюбливали друг друга. Поэтому нам удавалось собираться всем вместе очень редко. К маминым родителям мы ездили без отца. Когда же собирались у его родителей, народу становилось гораздо больше, так как к нам присоединялся дядя Боря со своими женой и дочкой – моей двоюродной сестрой. Как же было здорово наблюдать за улыбающимися лицами всех собравшихся вместе. Все были рады видеть друг друга, хотя и собирались редко. Но стоило только отцу и его брату выпить, как начиналось противостояние в попытке доказать, кто здесь альфа-самец. Праздник прекращался и все разъезжались. Их соперничество перерастало в побоище после каждого совместного употребления алкоголя. Доставалось всем, кто находился рядом в тот момент, и даже их родителям. Поэтому, когда мы видели, что отцы дошли до кондиции, сразу старались предотвратить бой за титул чемпиона и разъезжались по домам.

Родители мамы и отца не очень ладили между собой. Дедушка по папиной линии прошел вторую мировую войну, испытав на себе все «прелести» фашистской оккупации и партизанской войны, начиная с малолетнего возраста, а потом до пенсии служил в милиции. Он был консерватором, не всегда понимал шутки и сам шутить не очень умел, но был очень добрым и отзывчивым, готовым всегда и всем прийти на помощь человеком. Выпивал мало и только по особым случаям, выпил и спать. Дедушка по маминой линии в молодости был хулиганом, носил при себе огромный нож и даже, однажды, выкинул из поезда парня, который пытался ухаживать за бабушкой. Он был весельчаком, душой компании, так же помогал всем, кто к нему обращался. Любил выпить, но, если его не трогать, был спокойным, как танк. А если уж он начинал пить, то не успокаивался до тех пор, пока все запасы не закончатся. В связи с такими отличиями между ними мы очень редко собирались все и сразу, но если уж это происходило, то только у нас в квартире, на нейтральной территории. И каждый раз такие встречи проходили без единого конфликта, что делало их особенно ценными.

Так мы отмечали новый год. Для нашей квартиры было много народу, но в тесноте, да не в обиде. Все были на позитиве, праздничный гомон, запах мандарин, подарки, веселье и радостные близкие. Мы с отцом каждый год привязывали хлопушки к дверце холодильника, просили маму, которая год за годом покупалась на этот розыгрыш, достать что-нибудь из него. Она открывала дверцу холодильника, веревка натягивалась, хлопушка срабатывала, весь холодильник в конфетти, мама в испуге ругается на нас, а мы ржем, подходим к ней (но только аккуратно, чтобы не ударила) и обнимаем ее. «Да ну вас!», говорила она, отмахивалась и шла в комнату к гостям, продолжая веселье. В такие моменты и не думаешь о подарках, главное – что родные рядом. Замечательно встретили новый год, повеселились. Под конец все разъехались по домам. Мама убиралась, я и Рита помогали ей. Мама собралась подметать пол, он был весь усыпан конфетти и мишурой из хлопушек. «Что ты делаешь? Перестань! Праздник же! Пусть валяется!», сразу с агрессией выразил свое недовольство маме блюститель веселья. Она ответила, что праздник не исчезнет, если убрать беспорядок. На что он схватил ее за шею, подержал так, смотря ей в глаза бешенным взглядом и отшвырнул на пол. Швабра выпала из рук мамы, она с грохотом упала, ее лицо исказила гримаса боли. «Костя, ты что?», сказала она, смотря на отца снизу вверх и пытаясь забиться в угол. Как будто в углу было убежище, которое способно спасти ее от побоев мужа. В ее глазах отчетливо был виден страх, перед надвигающейся на нее расправой. Когда мама упала я как-то необычно, выдохнув всеми легкими, громко ахнул. Услышав меня, отец повернулся в мою сторону, взял за грудки и толчком отправил в полет на диван и опять повернулся к маме. Приземлившись на подушки, которые смягчили мое падение, я вскочил, схватил выпавшую из рук мамы швабру и со всей силы ударил отца по спине. Палка от швабры сломалась. А ведь до этого момента я всегда думал, что поднять руку или даже просто оскорбить своего родителя – это значит опуститься на самое дно…да я даже представить себе не мог как это вообще возможно. Но сейчас я не бил отца, я просто пытался защитить свою мать, родную женщину, которой угрожала опасность. Отец остолбенел, он явно не ожидал такого поворота событий. От неожиданности он растерялся и не знал, что делать. Мотая головой из стороны в сторону, смотрел то на меня, то на свою загнанную в угол в прямом и переносном смысле, жену. Спустя несколько напряженных секунд, ведь мама и я ожидали худших последствий, отец махнул на нас рукой и со словами «Ну вас на х.…й.» направился в коридор. Быстро оделся и вышел из квартиры, со всей силы хлопнув дверью.

Магазин, где работала мама, закрылся и она устроилась работать в ларек у метро. Там продавалось все, начиная от презервативов и заканчивая консервами. Так что продажи были всегда, а если есть продажи, значит ларек не закроется и будет зарплата. Все шло нормально. Но спустя пару месяцев ей перестали выплачивать обещанную сумму. Несмотря на то, что продажи были хорошие, хозяин точки твердил, что денег нет и всегда забирал всю выручку себе. Месяц, второй. Она начала нервничать и уже подыскивала другое место. Но в преступные девяностые с нормальной работой была сложная ситуация. В девяностые только и выживали тем, что родители трудились вдвоем. Они не могли себе позволить, чтобы один из них работал на благотворительной основе. В конце концов мама поговорила с хозяином торговой точки. Они договорились, что зарплата будет выплачиваться товаром. Маме выдавали «зарплату», а они с отцом ходили это продавать. То есть мама выполняла работу продавца в ларьке, а потом шла на улицу и там опять выполняла ту же самую работу, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Но ей выдавался товар не самый ходовой, консервы ей не доставались. Кому были нужны шоколадки и презервативы, когда в стране есть нечего было. Все это копилось у нас в квартире. Тогда родители решили продать мои игрушки. Мы стояли на улице, у наших ног расстелено покрывало, на нем были размещены мои любимые фигурки доисторических людей, выполненных с великолепной точностью. Эти солдатики стояли в непосредственной близости от маминой «зарплаты». Был выходной день и родители, чтобы не оставлять меня дома одного, взяли с собой. Это было зимой, мы стояли на морозе, меня радовало только солнце, наконец-то показавшее нам свои лучи после длительного периода пасмурной погоды, в течении которого оно играло с нами в прятки за свинцовыми тучами, нежелающими покидать небо над нами. Я стоял и у меня сердце кровью обливалось каждый раз, когда кто-нибудь подходил и смотрел на них с любопытством. Это были мои самые любимые игрушки, а мне приходилось мириться с мыслью, что кто-то их заберет. За весь день у нас ничего так и не купили. Вдруг перед нами нарисовались двое с бритыми головами и в спортивных костюмах, требовавшие мзду за то, что мы занимаем место на улице. Они требовали деньги у всех, кто решил хоть как-то наскрести себе на пропитание, продавая личные вещи. Получая деньги, два рэкетира выдавали что-то вроде талончика, написанного от руки, как подтверждение их разрешения продавать.

– Но мы еще ничего не продали, – сказал отец.

– Платите или собирайтесь и валите отсюда! – Ответил один из амбалов угрожающим тоном.

Так мы и вернулись домой ничего не продав. Но я отчасти был рад тому, что нам не удалось ничего продать. Это была детская эгоистичная радость. Я был рад, что мои игрушки остались со мной. Радовался я не долго, на следующий день родители продали-таки их. Мне с Ритой строго на строго запретили прикасаться к разного рода сладостям, которые являлись маминой зарплатой и складировались у нас дома. А ведь, как известно, запретный плод сладок. Так что пару раз…ну ладно не пару…много раз мы с Ритой таскали заветные вкусности из кладовки. Шли месяцы, товар копился. Спасало только то, что работал отец. Так же нам помогали, как могли, мамины и папины родители. Но перед Новым годом пришла мама и рассказала, что ларек ограбили, а начальник обвинил во всем ее. То ли он сам вынес ночью весь товар, инсценировав ограбление, и дабы вообще маме не платить, повесил все на нее. То ли его на самом деле ограбили, а он просто решил найти козла отпущения. Так или иначе она должна была ему кругленькую сумму, но так как мы не могли выплатить владельцу такие деньги сразу, ей предстояло работать бесплатно. Отец хотел вмешаться, но мама успокоила его, «Ты не видел с какими амбалами он ходит.». Владелец пригрозил маме физической расправой и заставил работать, как рабыню. На нервной почве, ночью, пока мы все спали, мама решила повеситься. Хорошо, что отец услышал шум, доносившийся из кухни, и успел вытащить ее из петли. После этого случая время от времени у мамы начали происходить эпилептические припадки. В один из таких моментов, я и Рита находились дома. Было поздно, на улице темно. Отец был в командировке. Мама тряслась в конвульсиях. Глаза закатились, было видно одни белки. Нас она не слышала, изо рта вытекала белая пена. Все тело сотрясалось от неконтролируемых сокращений мышц. Звуки, которые она издавала, леденили душу. Мне стало жутко, по коже побежали мурашки. Хоть сестра была старше меня, я сориентировался быстрее и побежал звонить в скорую. Набрав 03 в первый раз, я ответа не дождался, никто не брал трубку. Я позвонил еще раз. Недовольный женский голос ответил. Я рассказал, что у мамы приступ, перечислил симптомы.

– Деньги есть? – Спросил оператор.

– Нет, – ответил я.

– Когда умрет, вызывайте каталажку! – Ответила женщина и повесила трубку.

Меня охватила паника. Нас с пеленок учили, что милиция и врачи всегда придут на помощь. При серьезной проблеме надо обращаться к ним и они примчатся. Но реальность криминальных девяностых была такова, что нам, малолетним детям, нужно было выкручиваться самим. Тут подключилась Рита и предложила обратиться за помощью к маминой подруге, которая жила ниже этажом. Это был единственный взрослый человек в нашем доме, которого мы знали. Выходить на улицу в темное время суток в нашем возрасте – для нас это было просто невероятно страшно. Настолько, что эта мысль даже не приходила нам в голову. Эта знакомая нам и помогла. Не знаю, что она с ее мужем сделали, но мама постепенно пришла в себя. Спасибо этой доброй женщине за это и за другие моменты, когда она приходила к нам на выручку.

После того, как мама проработала несколько месяцев бесплатно на недоделанного рабовладельца, его убили и сожгли ларек. В девяностые года двадцатого века в нашей стране это происходило так часто, что люди уже перестали этому удивляться. Мы пришли из школы, а мама, которая, по идее, должна была быть на работе, хозяйничала на кухне.

– А чего случилось, он передумал что ли или уже всю сумму вычел? – Спросил отец за ужином.

– Да нет, ларек сгорел. Все говорят, что его вообще убили, – Ответила мама.

Она вновь начала искать работу. Одна ее подружка предложила совместно вести свое небольшое дело. Подругу звали Света. Ей нужен был компаньон, который помогал бы с организацией, документацией и прочими мелочами. Мама согласилась. У Светы, на тот момент, были какие-то проблемы дома, и она попросилась пожить у нас. Она привезла с собой двух больших пуделей. У нас был кот, но конфликты не возникали. Только пару раз собаки, если этих трусливых созданий можно было так назвать, отхватили по морде от нашего Клёпы и больше не лезли к нему. Шло время, ларек процветал. Родители и наша гостья решили отметить удачное сотрудничество. Накрыли стол, пригласили гостей, детям накупили сладостей и разных вкусных яств. Дело уже шло к ночи, гости разошлись, я с Ритой пошли спать, а родители со Светланой продолжали застолье. Они сидели очень тихо, не нарушая наш детски сон. Вдруг отец слетел с катушек. Посреди ночи нас разбудил сильный шум. Что-то упало и разбилось, раздались громкие голоса, какой-то предмет мебели упал с грохотом на пол. Дверь в нашу комнату резко распахнулась, вбежала мама и залезла под кровать Риты. Света в это время пыталась сдержать отца, уговаривая его успокоиться. «Все, все, я успокоился, дай мне войти!», сказал он, отодвигая в сторону подругу. Он зашел в детскую, спокойным шагом, включил свет и осмотрел комнату в поисках мамы. Она забралась в дальний угол под кроватью, как загнанный зверек. Отец, не найдя маму, переключился на нас. Он хотел узнать, «как наши дела». Проговорив что-то нечленораздельное, он вышел. Мама не хотела вылезать из-под кровати. От испытанного ужаса у нее пересохло в горле. Она попросила нас принести ей попить. Путь проходил через комнату родителей, где и находился отец. Мы вышли из комнаты, отец сразу же начал приставать к нам со своими пьяными разговорами. Он спросил куда мы идем. После нашего ответа последовали расспросы, зачем нам вода в комнате. Мы ответили, что нас мучает жажда. «Но попить можно и на кухне.», ответил он, заплетающимся языком. Мы направились на кухню вместе с ним, он наблюдал за всеми нашими действиями, сопровождая своими бессвязными комментариями. Мы с Ритой налили по стакану воды, выпили на кухне и налили еще, сказав, «Вдруг проснемся ночью и пить захочется.». Отконвоировав нас обратно в комнату, отец совершенно забыл, что мы делали и говорили на кухне. Он снова начал задавать те же самые вопросы. Как будто впервые видел стаканы в наших руках. Но на этот раз наши ответы его не удовлетворили, и он заставил нас выпить всю воду при нем. Ответ, «Я сейчас не хочу, я лучше потом выпью.», его не устроил. А мама, в это время, смотрела на нас из-под кровати. В ее взгляде отражались страх, ненависть и отчаяние. Мы вынуждены были влить в себя всю воду, принесенную с собой, он забрал стаканы и сказал, чтобы мы не выходили из комнаты до утра. Света все это время сидела на кухне молча. Проснувшись утром, я увидел маму, спящую в детской кроватке, обнимая Риту. Наступил новый день, и все делали вид, что накануне ничего и не происходило. Светлане, понятно, хватило неловкости и без того, чтобы поднимать такую острую тему, а мама просто боялась вновь спровоцировать отца. Отец же никогда не извинялся перед мамой за свои поступки, которые он вытворял в пьяном виде. Он считал, что это не он учинял, а кто-то другой. У него всегда было два оправдания, «Если я не помню – значит этого не было.» и «Ну пьяный был, ну с кем не бывает.», а мама терпела все его выходки из-за нас, своих детей.