История одного изобретения. Русский парашют

— Вы пробовали открыть крышку ранца? — спросил я.

— Нет.

— А что же вам сообщили в письме, при котором прислали парашюты?

— Сообщили только их цену, чтобы записать на приход.

Я открыл крышку одного ранца. Конечно, парашют не выскочил. Но поверх парашюта лежала печатная инструкция, которая объясняла, как надо пользоваться ранцем-парашютом системы Котельникова.

— Так это вовсе не заграничный?! — раздался общий возглас.

— Да, — сказал я, — это парашют моей системы. Только в таком виде его употреблять нельзя, и для корзины аэростата я вообще не предназначал своего парашюта.

И я посоветовал просто подвешивать парашют к снастям аэростата, вынув его из ранца.

Только этим и ограничилась царская забота о людях: раздать-то парашюты роздали, но даже не предупредили, что в ранцах под крышкой положена инструкция, объясняющая, как надо пользоваться парашютом.

Мои парашюты принимали за иностранные не случайно. Правители дореволюционной России считали все заграничное совершенством, а все свое — русское, отечественное — не заслуживающим никакого внимания. Русские крупнейшие изобретения хоронили в России, но, попав за границу, они возвращались к нам, как изобретения иностранные.

Стоит вспомнить лампочку Лодыгина. Царская Россия не интересовалась работами русских ученых и изобретателей: Попова, Яблочкина, Кибальчича, Циолковского, Мичурина и многих других. Легкий ранец-парашют впервые появился в нашей стране, его следовало разрабатывать, совершенствовать. Но разве царские чиновники могли заботиться о судьбе изобретения? Нет. Они нашли более выгодным заказать парашюты для армии французской фирме «Жюкмесс». Парашют Жюкмесса — это специально воздухоплавательный и автоматический парашют. Его купол сделан из легкой, ничем не пропитанной ткани, а человек подвешивается к парашюту в «одной точке». Сложенный парашют уложен в брезентовое ведро конической формы. Его подвешивают на борту корзины. Прыгать с этим парашютом в случае опасности следует только с одного определенного борта корзины, иначе веревка, идущая от парашюта к подвесной системе, зацепится за ванты, на которых висит корзина аэростата. Выпрыгнув из корзины, человек своею тяжестью сдергивает с ведра нижнюю крышку, за которой вытягивается купол парашюта. Но если корзина будет падать вместе с выбросившимся из нее человеком парашют не раскроется.

Парашют Жюкмесса. Он висит сбоку на борту корзины (х).

На фронте мне приходилось часто осматривать автомобили и в авиационных отрядах.

В одном из них я познакомился с начальником мотоциклетной команды, которая несла службу связи при штабе одного армейского корпуса, капитаном Ивановым. Он приехал повидаться со своим братом, летчиком авиационного отряда.

Когда мы заговорили о парашютах, то мотоциклист Иванов сказал:

— А знаете, мне давно хочется попробовать спуститься на парашюте с большой высоты.

В отряде оказался парашют. Мы его тщательно осмотрели, переуложили как следует и стали обсуждать, как лучше выполнить этот прыжок. Мы условились, что на высоте 2500 метров Иванов-летчик опустит хвост самолета, а в это время Иванов-мотоциклист привстанет и раскроет парашют.

Как решили, так и сделали. Опыт прошел удачно: раскрывшись, парашют вытащил Иванова из самолета, он, сильно качнувшись раза два, пошел книзу и спустился недалеко от нас на полянке.

— Ну что? Как? — забросали его вопросами.

— Когда я встал и дернул за ремень, — меня вдруг сильно рвануло, и я почти потерял сознание… Потом, придя в себя, я заметил, что надо мной красивый полосатый купол, а сам я крепко держусь руками за лямки парашюта. Осторожно отпускаю одну руку, смотрю вверх — ничего, держит. Пробую отпустить другую — тоже ничего. Тут я взглянул вниз — у меня закружилась голова, и я снова ухватился за лямки. Но скоро я освоился, и у меня даже явилось желание закурить, что я и сделал…

В конце империалистической войны у парашюта было уже немало друзей. Нашлись генералы, которые оценили пользу парашюта. Они просили великого князя Александра Михайловича, который тогда был главным начальником российских воздушных сил, обязательно ввести парашюты в авиации. На этом докладе князь начертал такую резолюцию:

«Парашют вообще в авиации — вещь вредная, так как летчики, при малейшей опасности, грозящей им со стороны неприятеля, будут спасаться на парашютах, предоставляя самолеты гибели».

В этой циничной великокняжеской резолюции, как солнце в капле воды, отразился весь тогдашний режим, вся эпоха, все состояние нашей страны: огромная, беспомощная, технически отсталая, придавленная тяжелым сапогом самодержавия. В этой громадной России было очень мало машин и слишком много людей — этого «пушечного мяса», даже офицерского, ибо в те времена быть летчиками, как правило, могли быть только «господа офицеры».

Генералы, а с ними и министры, рассуждали так: машины дороже людей. Мы ввозим машины из-за границы, поэтому их следует беречь. А люди — найдутся! Не эти — так другие!

Вот почему так трудно было пробить дорогу моему изобретению, предназначенному для спасения человеческих жизней. Вся обстановка самодержавной России была против него.

Тут я не могу не сопоставить эту палаческую резолюцию великого князя с замечательными словами великого вождя нашей страны и всех трудящихся товарища И. В. Сталина. В 1935 году товарищ Сталин сказал Герою Советского Союза тов. В. П. Чкалову: «Ваша жизнь — дороже нам любой машины».

Сравните эти слова со словами князя и вы увидите, как относились прежде к людям в царской России и как относятся к ним теперь в нашей стране. Царское правительство боялось своего народа, боялось верить ему. Боялось верить не только солдатам, но даже и офицерам.

Теперь же в словах товарища Сталина отразилась та подлинная забота о людях, которая делает труд человека радостным, а жизнь — счастливой.

Какой поразительный контраст! Вот уж подлинно два различных мира. Две совершенно различных страны: старая — нищая, отсталая и забитая Россия, и могучая, индустриальная, культурная, одерживающая в своем росте победу за победой — наша обновленная родина.

Могла ли не измениться в новых условиях и судьба парашюта? Мог ли он не занять того места, которое и получил у нас в этой обстановке заботы о людях, поставленной в вершину угла всех мероприятий партии и правительства великим Сталиным?

Только после февральской революции, в период керенщины, у нас начали учиться прыгать с парашютом. Но занимались этим только воздухоплаватели. Сторонники парашюта — энтузиасты из молодежи старались вызвать доверие к нему у всех людей воздуха и, главным образом, у начальства. Так, например, командир 28-го воздухоплавательного парка доносил начальнику Воздухшколы в мае 1917 года:

«12 сего мая во вперенном мне отряде производились опыты с парашютом Котельникова. Два раза с высоты 200 и 300 метров было сброшено чучело весом в 5 пудов. Оба раза парашют раскрылся и чучело плавно опустилось на землю. Затем в корзине поднялся младший офицер отряда, подпоручик Остратов, который, надев пояс парашюта, с высоты 500 метров выпрыгнул из корзины. Около трех секунд парашют не раскрывался, а затем раскрылся и Остратов вполне благополучно опустился на землю. По словам подпоручика Остратова, он во время спуска каких-либо болезненных явлений не ощущал. О столь положительных результатах испытания парашюта считаю необходимым довести до вашего сведения. Благополучный спуск на парашюте должен вселить в воздухоплавателей большее доверие к парашютам».