История одного крестьянина. Том 1
Шрифт:
Верьте, друзья, люди долго будут поминать 1789 год. Вот пока и все, что я хотел рассказать вам нынче. Постарайтесь поскорее сообщить мне о новостях. Мы хотим знать, что происходит в провинции, — мои собратья осведомлены об этом лучше, чем я. Пусть Мишель каждый день посвящает мне часок после работы — пишет, что творится в Лачугах и в окрестностях, и высылает мне свои записи в конце каждого месяца. Таким образом, мы всегда будем как бы вместе, как в прежние дни, и нам будет казаться, словно мы беседуем у камелька.
Кончаю письмо и всех вас обнимаю. Маргарита просит передать, чтобы Вы ее не забывали, а она-то о Вас всегда помнит. Ну, еще раз обнимает Вас
Ваш друг
Шовель».
Пока я читал письмо, дядюшка Жан, великан Матерн и кюре Кристоф молча переглядывались. Еще несколько месяцев тому назад тот, кто позволил бы себе так отзываться о короле, королеве, о дворе и епископах, тут же на всю жизнь угодил бы на галеры. Но все на этом свете так переменчиво, и то, что считалось невероятным, в один прекрасный день становится естественным. Я кончил, а все присутствующие молчали,
— Ну, что ты думаешь об этом, Кристоф? Что скажешь? Пишет не стесняясь!
— Да, — ответил Кристоф, — уже его ничто не стесняет! И раз такой осмотрительный и умный человек, как Шовель, пишет в таком духе, значит, третье сословие силу забрало. Верно он говорит про мелкое духовенство — как нас называют наши владыки — князья церкви — мы вышли из народа и держимся заодно с народом. Наш божественный учитель, Иисус Христос, родился в яслях; он жил ради бедняков, среди бедняков и умер ради них.
Для нас он — высокий пример! Мы в своих наказах, как и третье сословие, требуем конституционной монархии, где законодательная власть принадлежала бы Генеральным штатам; мы требуем, чтобы было установлено равенство всех перед законом и свобода: чтобы злоупотребление властью, даже церковной, строго преследовалось; чтобы первоначальное образование было всеобщим и бесплатным; и чтобы во всем государстве были установлены единые законы. А знать требует, чтобы дворянки имели право носить ленты, отличающие их от простолюдинок! Знать занята только вопросами этикета, а до народа ей дела нет; сеньоры не признают за нами никаких прав и не делают нам никаких уступок, разве вот только в неравномерности налогов — да ведь это такая подлость! Наши епископы почти все из дворян и держатся заодно с дворянами, а мы — дети народа и идем с народом; значит, ныне существуют только две партии: привилегированные и не привилегированные, аристократия и народ.
Во всем этом Шовель прав. Но говорит он о короле, принцах и дворе чересчур уж вольно. Монархия — это наш оплот. Вот и видно закоренелого кальвиниста. Он воображает, что уже прижал к стене потомков тех людей, которые истязали его предков. Не думай, Жан, что Карл IX [89] , Людовик XIV [90] и даже Людовик XV [91] так ожесточились против реформаторов из-за религии. Они внушали это народу, потому что народ интересуется только делами религии, отчизны, своими личными делами. Народу плевать на династии, и он не станет ломать себе шею ради выгоды первого встречного. Короли внушили народу, что он якобы защищает веру от кальвинистов, а те под предлогом религии на самом деле стремились основать республику, наподобие швейцарской, и, свив гнездо в Ла-Рошели, стали распространять оттуда идеи равенства и свободы по всему югу Франции. Народ воображал, что борется за религию, а боролся он против равенства, за деспотизм. Теперь-то тебе все ясно? Надо было изгнать и истребить кальвинистов, иначе они учредили бы республику. Шовелю это хорошо известно. Я уверен, что в душе он лелеет эту мысль, и тут мы с ним не сходимся.
89
Карл IX (1550–1574), французский король (с 1562 г.), В годы его правления шла ожесточенная борьба между католиками и гугенотами. В 1570 году Карл IX заключил мир с гугенотами, сблизился с их вождем адмиралом Колиньи и выдал свою сестру Маргариту замуж за одного из вождей гугенотов, короля Генриха Наваррского. Католическая партия, возглавлявшаяся королевой-матерью Екатериной Медичи и герцогами Гиз, использовала эту свадьбу (на нее съехалось много гугенотов-дворян), чтобы попытаться одним ударом уничтожить гугенотов. В ночь на 23 августа 1572 года в Париже было произведено массовое избиение гугенотов — так называемая «Варфоломеевская ночь». Одной из первых жертв явился Колиньи. К полудню было убито две тысячи человек. Резня продолжалась несколько дней; она происходила и в провинциальных городах (Орлеан, Труа, Руан, Тулуза, Бордо). Следствием Варфоломеевской ночи явилась новая гражданская война (1572–1573).
90
Людовик XIV (1638–1715) — король Франции (с 1643 г.). В период его несовершеннолетия (до 1651 г.) страной правила его мать Анна Австрийская (фактический ее советник — кардинал Мазарини). В годы регентства было подавлено оппозиционное движение Фронды, что привело к укреплению и расцвету французского абсолютизма (Людовику XIV приписывались надменные слова: «Государство — это я», его величали «Король Солнце»). В основу государственного управления был положен принцип строгой бюрократической централизации: всеми делами ведали королевский совет и министры, а в провинции — интенданты. Королевский двор в Версале поглощал огромные средства, выжатые из закабаленного народа. Беспрерывные войны, огромные налоги, гонения на гугенотов — все это вызывало сильное недовольство в стране. Следствием его были частые народные восстания, жестоко подавлявшиеся войсками (самым крупным из них было восстание камизаров в 1702–1705 гг.).
91
Людовик XV (1710–1774) — король Франции (с 1715 г.), внук Людовика XIV. До его совершеннолетия страной правили герцог Филипп Орлеанский, герцог Бурбон, кардинал Флери. В дальнейшем вся власть перешла в руки фавориток короля (маркизы Помпадур, графини Дюбарри). Совершенно не интересуясь государственными делами, Людовик XV проводил время в развлечениях и празднествах, на которые тратились огромные средства. «После нас хоть потоп», — отвечал король людям, предостерегавшим его об угрожающей катастрофе. Расточительность короля и придворной знати привела к полному расстройству государственных финансов. Кризис французского
абсолютизма резко обострился.— Но ведь до чего же гнусно обращаются принцы и вообще вся знать с депутатами третьего сословия! — воскликнул дядюшка Жан.
— Ничего не поделаешь, — возразил кюре. — Гордость повергла в пучину сатану. Гордость ослепляет тех, в кого вселяется, толкает на несправедливые и нелепые поступки. Поистине, ныне первые стали последними, а последние — первыми Одному богу ведомо, чем все это кончится. Мы же, друзья мои, будем по-прежнему выполнять свой христианский долг, а это лучше всего.
Все слушали его внимательно.
Немного погодя кюре и его брат в раздумье вышли из дома.
Конец первой части.
Часть вторая
Отечество в опасности
Глава первая
Я рассказал вам о том, в каком бедственном положении был французский народ накануне 1789 года, рассказал о непомерном бремени налогов, отягчавшем его, об отчете Неккера, из которого стало известно, как огромен ежегодный дефицит; поведал я и о том, как Парижский парламент объявил, что одни лишь Генеральные штаты имеют право устанавливать налоги путем голосования, рассказал о финансовых аферах Калонна и Бриенна, и двух собраниях нотаблей, отказавшихся обложить налогами свое имущество, и о том, как в конце концов, когда стало ясно — или плати, или становись банкротом, в Версале после стасемидесятипятилетнего перерыва созваны были Генеральные штаты.
Я уже говорил вам, что наши депутаты получили письменный наказ: уничтожить все внутренние барьеры стесняющие торговлю [92] , упразднить ремесленные цехи с их старшинами [93] , стесняющие промышленность, упразднить налоги и феодальные права, стесняющие земледелие, уничтожить продажу должностей и служебных мест, противную справедливости, пытки и прочие зверства, противные гуманности, монашеские обеты, противные семейным устоям, добрым нравам и здравому смыслу.
92
Речь идет о внутренних таможенных пошлинах, которые взимались со всех провозимых товаров на заставах, установленных внутри страны, при переезде из одной провинции в другую, из одного монастырского или помещичьего имения в другое. Эта система приносила большие доходы королевской власти, помещикам, духовенству, но сильно затрудняла развитие торговли внутри страны и чрезвычайно удорожала стоимость товаров. В начале революции внутренние таможенные пошлины — этот пережиток феодализма — были упразднены.
93
До революции во Франции не существовало свободы торговли, не существовало и свободы промышленности. Заниматься производством тех или иных товаров мог лишь тот, кто был записан в том или ином цехе — ремесленной корпорации, вступление в которую было ограничено рядом стеснительных условий и уплатой денежных взносов. Внутри цеха подмастерья и ученики были подчинены мастерам, пользовавшимся определенными привилегиями. Чтобы стать мастером, подмастерье должен был выполнить ряд обязательных условий (денежный взнос, подарок мастеру, пробное изделие и т. п.). Вначале революции цеховая система, тормозившая развитие промышленности, была упразднена.
Вот чего требовали все наказы третьего сословия.
Но король созвал депутатов третьего сословия лишь для того, чтобы утвердить расходы двора, вельмож и епископов, чтобы уладить дело с дефицитом, взвалить его на плечи горожан, ремесленников и крестьян. Потому-то дворяне и священнослужители, увидя, что представители третьего сословия в первую очередь стараются уничтожить привилегии, отказались соединиться с ними и осыпали их такими оскорблениями, что наши депутаты пришли в негодование, поклялись не расходиться до тех пор, пока не будет принята конституция, и объявили себя Национальным собранием.
Обо всем этом и писал нам Шовель; его письмо вы читали.
Когда новости долетели до наших краев, голод еще свирепствовал вовсю, и бедняки питались полевыми травами, отваривали их в воде со щепоткой соли. В дровах, по счастью, недостатка не было. Гроза уже надвигалась, и телохранители его преосвященства кардинала-епископа притаились и не выходили из дома, чтобы избежать встречи с мятежниками. Да, грозное то было время, грозное для всех, а особенно для чиновников фиска, судей — тех, кто жил на жалованье короля. Все важные особы — прево, советники, синдики, прокуроры, нотариусы, занимавшие должности по наследству, теперь засели в старых савернских домах — эти прокопченные, обветшалые и неказистые зданья могут простоять века, зато рушатся от первого же удара кирки. Важные особы все это понимали, чувствовали, что надвигается гроза и посматривали на нас косо, с тревогой; они даже забывали пудрить свои парики и уже не приходили в Тиволи танцевать менуэты.
Новости из Версаля долетали до самых глухих деревень. Все чего-то ждали, а чего, никто не знал. Шли слухи, что солдаты окружили наших депутатов, не то припугнуть хотели, не то уничтожить. Посетители харчевни «Трех голубей» только и говорили об этом. Дядюшка Жан возмущался:
— Да что это за выдумки? Неужели же наш добрый король способен на такие мерзкие поступки? Да разве не он сам созвал депутатов своего народа, желая узнать правду о наших нуждах и заботясь о нашем благе? Выкиньте эти бредни из головы.