История одного озарения
Шрифт:
«Экскурсоводом» взялся быть деревенский паренёк по имени Вадим. Его дом стоял недалеко от заброшенного кладбища, и очень часто Вадиму приходилось гнать через него коров, которые любили уходить на поле перед кладбищем.
– Ничего интересного там нет, – говорил Вадим. – Обыкновенный лес, так что не стоит ожидать от этого приключения каких-то сильных эмоций.
Но, несмотря на слова Вадима, было страшновато. Со стороны юго-запада ползла огромная туча; она буквально разрасталась на небе с каждым шагом навстречу ей, и, когда компания вошла в кладбищенский лес, туча практически нависла над головами, из-за чего в лесу стало темно, как в предсумеречный час, хотя был только июнь и до захода солнца оставалось ещё очень много времени.
Могилы на этом кладбище
– Что, маловато могил? – говорил Вадим, видя на лицах спутников недоумение. – А вы внимательнее смотрите под ноги: они здесь всюду!
– Ой! – воскликнула одна девчонка, указывая пальцем на коровий череп.
– Да-да, – закивал Вадим. – Есть тут и такие. Но настоящее кладбище крупнорогатого скота находится чуть правее, там, где старая дорога. Раньше туда сносили всю скотину, разодранную волками. А в последние десятилетия несут прямо сюда.
– Так нельзя. Ведь здесь же люди, – сказал кто-то.
– В деревне всё можно.
Кое-где были даже примитивные ограды. Но на большинстве могил не было даже минимального холмика, и определить, что это могила, можно было только по табличке. Имена и годы. Годы и имена. Маша недавно приехала в деревню, а в первые дни своего пребывания в деревне она по обыкновению много думала о своей родне: так человек, приезжающий надолго в гости, поначалу много думает о хозяевах. Когда-то эти люди, лежащие в могилах, тоже были хозяевами; возможно, они даже общались с людьми из фоторамок на стене, возможно, вся их жизнь прошла в этих краях. А Маша приехала из Москвы, чтобы посмотреть на них. Мертвецы всегда воспринимаются как хозяева – какой-то местности, какого-то уклада жизни, какого-то временного промежутка, а люди, смотрящие на их могилы, всегда ощущают себя гостями.
Они как раз вышли на тропинку, рассекающую кладбищенский лес на две части, когда прозвучал первый раскат грома. Стало совсем страшно.
– Вадим, пойдём отсюда!
– Сейчас-сейчас. Мы будем возле могилы сына Амирхана уже через полторы минуты, если срежем вот здесь.
– Нет, давай мы не будем здесь срезать. Надоело ходить прямо по могилам. Пошли по тропинке.
– Хорошо, я учту ваши пожелания.
И они шли по тропинке ещё минуты три – до тех пор, пока Вадим не указал на относительно свежий холмик.
– Вот он, – сказал «экскурсовод».
Могилка была совсем крошечной. Казалось, даже та могилка, в которой Маша с Ритой похоронили скворца, найденного матерью, была больше.
Тут раздался оглушительный раскат грома, и тяжёлые, но пока ещё редкие капли дождя посыпались на листву и на спутников. А где-то справа послышался звук ломаемых сучьев.
Вся компания побежала в сторону деревни. Побежала и Маша, оглядываясь на холмик. Дождь усиливался, тропинка размокла. Чтобы срезать, Вадим сошёл с тропинки. Остальные побежали за ним. За пеленой дождя и деревьями уже начинал виднеться скотный двор, примыкавший к дому Вадима, когда Маша поскользнулась и упала, да так неудачно, что угодила прямо на могилу. О том, что это могила, Маша узнала по табличке. На ней было только имя без фамилии и годы жизни. Имя Маша даже не запомнила. Не запомнила и год рождения, а вот год смерти был 1901. Значит, с тех пор прошло ровно сто лет. Маша знала, что именно в этот год родился её прадед – отец московской бабушки, которого звали Григорием. В голове девочки мелькнула мысль, что душа человека, похороненного в этой могиле, могла переселиться в тело её прадеда. Но, уже выходя из леса, Маша забыла эту свою мысль. Огромная туча удалилась так же быстро, как и приблизилась к деревне. Появилось солнце и радуга.
– Ты чего отстала-то? – подбежала одна девчонка к Маше.
– Я упала – да слишком неудачно, – ответила отряхивающаяся Маша.
Вместе они догнали всю компанию, навстречу которой шёл
тот самый Амирхан, отец рождённого мёртвым ребёнка.– Вы оттуда? – указал он на кладбищенский лес.
– Да, – ответил Вадим.
– Коров там наших нэ видели?
– Нам было не до коров.
– А это кто? Нэ видишь – корова?
И вправду, из леса выходили коровы. Видимо, они-то и были источником шума на кладбище.
Теперь Маше предстояло пойти к бабе Тоне, у которой они покупали молоко и которая уже должна была подоить свою корову. Но, засунув руку в карман шорт, Маша обнаружила, что пятирублёвая монета пропала. О пропаже денег она сообщила друзьям.
– Ты же упала в лесу, – вспомнила девчонка. – Помнишь, где?
– Помню. Это была могила. Туда я больше не сунусь.
– Мертвец уже забрал твой пятачок.
– Тебя сестра двоюродная не убьёт? – выказал участие Вадим. – А то мы можем подоить чью-нибудь корову. – И Вадим хитро посмотрел в сторону своего соседа Амирхана, подгоняющего коров.
– Нет, я больше не хочу связываться с коровами.
Баба Тоня внимательно выслушала рассказ Маши о том, как она потеряла деньги. Маша только умолчала о том, что упала она прямо на могилу. Баба Тоня была доброй женщиной, она переживала, боялась, что Маше достанется дома за грязную одежду и потерянные деньги, и всячески старалась её утешить. В итоге договорились о том, что деньги Маша принесёт в следующий раз.
В тот день в клубе-бане было не так тоскливо, как обычно: столкновение со смертью обострило праздник жизни, смягчило его недостатки.
Это было в начале лета, поэтому воспоминание об этом приключении было особенно приятным. Если бы оно произошло ближе к концу августа, то, скорее всего, только усилило тоску, связанную с приближающимся отъездом из деревни.
В конце августа всегда было тоскливо. В июне даже затяжная пасмурная погода вызывала радость, но, когда дожди шли в августе, это было ужасно. А они шли, казалось, каждый август, проводимый Машей в деревне.
В августе обыкновенно в деревне было много народа: родители приезжали за детьми, а заодно и отдохнуть. Приезжали все родственники и в их дом, поэтому обыкновенный распорядок жизни нарушался. Да и без кучи родственников в августе хотелось как-то по-особенному проводить время – так, чтобы лето запомнилось на всю жизнь. В общем, хотелось по максимуму насладиться жизнью в деревне. И Маша любила уходить куда-нибудь на речку, туда, где была когда-то мельница; её крылья долго валялись прямо в воде, но затем куда-то пропали.
В том месте было мелко, и можно было в шортах пройти по речке сотню метров и попытаться выловить что-нибудь интересное. Маша мечтала найти какой-нибудь обломок мельницы. Но выловила она там только металлическую коробку из-под чая – в таких деревенские мужики обыкновенно носили табак. А ещё там было много-много голубой глины. Кто-то даже предположил, что, если бы на том участке речки обитали раки, они бы были голубыми.
В первые годы Маша ходила «на мельницу» вместе с Ритой, затем одна, а затем стала брать с собой дочку двоюродной сестры. Она пыталась делать вид, что развлекает ребёнка, хотя на самом деле ей самой, даже в пятнадцать-шестнадцать лет, было интересно, как маленькому ребёнку, возиться в речке.
Ещё Маша любила пасмурными августовскими днями бродить по липовой аллее и представлять, как это место выглядело раньше. В одном она не сомневалась: речка когда-то была намного глубже и шире, и с липовой аллеи было видно, как её воды катятся в сторону того конца деревни, где был аэропорт. Наверняка это было потрясающее зрелище. Маша искала в бурьяне и крапиве какие-нибудь признаки скамеек, ведь наверняка люди любили сидеть здесь подолгу. Но никогда ничего не находила.
Ещё в конце августа всегда ходили за яблоками – в так называемый барский сад и в сад Золотовых, которые больше не ездили в деревню. Ощущение своей причастности к миру деревни Маше нравилось больше самих августовских яблок. Она любила скороспелый сорт яблок, созревающий уже в июле и называющийся в этих краях аркадкой. Их вязкий вкус был ни с чем не сравним.