История одной судьбы

Сегодня Анна решила уделить Авериной побольше внимания. А то послали девчонку в колхоз и предоставили самой себе. Для чего Авериной повторять ошибки Гончаровой?

Отчасти по этой причине Анна и не стала звонить в колхоз. Меньше всего хотела она появиться перед Авериной в виде начальства.

Анна кинула взгляд за окно. Лукин, вероятно, уже у подъезда. Она ждала только Клашу. Но что это привлекло ее внимание? Кто на нее смотрит?…

Ах, это клен! Тот самый клен… Стоит против окна и заглядывает в комнату. Как и в тот страшный день, когда перед конференцией приходил сюда Алексей. Она и сейчас чувствует и боль, и бессильную горечь унижения.

Она выглянула в приемную. Клаши еще не было.

— Вот что, Александр Иванович, — сказала она, обращаясь к Чиркову. — Распорядитесь, пожалуйста. У моего окна дерево. Пусть его сегодня же срубят.

— Есть срубить, Анна Андреевна, — послушно сказал Чирков.

— Загораживает свет, — пояснила Анна, оправдывая свое решение.

Клаша наконец появилась.

— Ой, для чего вы? — сказала Клаша, войдя в кабинет и кивая на окно. — Такой красавец…

— Красив, — сухо согласилась Анна. — Но мешает. Я еду в «Рассвет», если что — звоните…

Она не хотела, чтобы единственный свидетель ее позора продолжал заглядывать к ней в окно.

Клаша с недоумением посмотрела ей вслед, ее глаза даже заблестели от досады…

И Анне вдруг стало стыдно. Клен действительно ни при чем. Мало ли свидетелей ее жизни с Бахрушиным. Одни преступники пытаются избавиться от свидетелей.

Она остановилась.

— Клашенька! — позвала она, указывая на окно. — Будь по-вашему, не будем его лишать жизни.

LXII

Челушкина в конторе не было. Его можно найти в поле, на фермах, на складе, в Суроже, где он добывал что-нибудь для колхоза, но только не за письменным столом…

Он был деятельным председателем, не давал покоя ни себе, ни людям, но колхозники не обижались — жить с Челушкиным беспокойно, зато с деньгами.

В конторе те же столы, те же скамейки, те же портреты, и все же в комнатах светлее, просторнее от вымытых до блеска полов и стен.

За столами сидели девушки — Малинин не работал уже в счетоводах, — тоже аккуратные, веселые, чистые. Анна не знала их, должно быть, недавно со школьной скамьи.

Одна из них побежала искать председателя.

Анна ждала Челушкина и беседовала с оставшейся девушкой — как работает, учится ли, что читает…

Торопливо вошла Милочка Губарева.

— Анна Андреевна!

— Милочка!

Анна любила Милочку, она причисляла Милочку к тем, кто не сегодня, так завтра станет гордостью района.

— А я вижу — Тася. Ты куда? Говорит, Гончарова приехала. Я и побежала…

Милочка стала рассказывать о ферме. Прибежала Тася. Челушкин появился вслед за ней, тоже запыхавшийся, должно быть, тоже бежал.

— К вам, Григорий Федорович.

— Вижу.

— Весна торопится.

— Вижу.

— А у вас как?

— Вот я и боюсь…

Они понимали друг друга с полуслова.

— А как у вас новый агроном?

Челушкин улыбнулся.

— Не обижаюсь.

— Нахалка, а так ничего, — добавила Милочка.

Обе девчонки переглянулись и прыснули. Челушкин поглядел на них строгими глазами, и они разом смолкли.

Анна повернулась к Милочке.

— Что значит — нахалка?

— Очень себя высоко несет… — убежденно сказала Милочка. — Что ни скажешь ей — «я знаю» да «я знаю».

Анна обратилась к Челушкину.

— Ну, а на самом деле — знает?

— Знает, — подтвердил тот. — Только уж больно непростительная.

— Что значит непростительная?

— Поймает кого на ошибке — обязательно просмеет.

— А ну попросите ее сюда, — распорядилась Анна. — Хочу познакомиться с ней.

Челушкин кивнул той девчонке, что бегала за ним.

— Тася!

Тася опрометью помчалась прочь из конторы.

— А к севу-то она готовится? — спросила Анна.

— Вот в этом-то весь вопрос, — задумчиво сказал Челушкин. — Готовиться-то готовится, да только сеять собирается как-то чудно.

Анна знала Челушкина и видела — относится он к Авериной с симпатией, она нравится ему, но что-то его и настораживает…

Тася опять примчалась.

— Сейчас придет, — сообщила она. — Дома была.

С каким-то вывертом — ногу вправо, ногу влево, носки вместе, носки врозь — она проскочила к своему столу.

Милочка прикрикнула на нее:

— Таська, что это за кренделя?

— Новый танец. Люся вчера показывала.

Анна поинтересовалась:

— Это какая Люся?

— Агрономша. Она все танцы знает.

Она опять повернулась к Челушкину:

— Ну, а как сеять — знает?

— Знает. — Это он сказал уверенно. — Но все хочет сделать по-своему.

— Ну, а если поконкретней? Как — по-своему? — Анна вглядывалась в своих собеседников. — Что-то не пойму… Да где же она?

Милочка усмехнулась:

— Не торопится!

— Она у вас всегда так? — опять обратилась Анна к Челушкину.

— Нет, не всегда, но бывает. — Он сердито взглянул на Тасю. — Ты сказала — кто ее ждет?

Тася пожала плечами.

Анна усмехнулась.

— А может, она и не слышала обо мне?

— Ну да! — убежденно воскликнула Тася. — Ах, говорит, это секретарь райкома, что ли? Скажи, говорит, сейчас приду.

За дверью послышались шаги, дверь отворилась, и появилась Аверина.

Высокая… Что она высокая, Анна помнила по первой встрече в Суроже. В коротком модном пальто из голубоватого драпа с начесом… Анна сразу определила — дорогое пальто. Пальто, какое не по карману сельскому агроному. В серых остроносых туфельках. Деревенская улица еще в снегу, в грязи, но Аверина не пожалела туфель. Малиновый шарфик…

Плоское лицо, монгольские черты, скулы слегка выдаются, косой разрез глаз. В общем, довольно простое лицо. Но раскрашена дерзко: и губы, и брови, и глаза подведены…

Очень не похожа на Анну, какой она себя помнит в Мазилове.

Однако Анна заранее готова простить этой девчонке ее заносчивость и даже легкомыслие, лишь бы она оказалась знающей и восприимчивой, лишь бы из нее можно было слепить что-нибудь подходящее для «Рассвета», для Сурожа, для всей этой трудной стремительной жизни.