История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

– Беги, Томми, - наказал мистер Костиган маленькому посланцу, - и приведи сюда мистера Гарбетса, он живет над лавочкой, где торгуют требухой, да ты, верно, помнишь, а заодно передай, пусть из "Винограда" пришлют два стакана грога, погорячей.
– И Томми побежал со всех ног, а вскоре появились и грог и мистер Гарбетс.

Капитан Костиган не стал посвящать его во все события, уже известные читателю; с помощью горячего грога он сочинил угрожающее письмо к майору Пенденнису, в коем призывал его не чинить препятствий браку между мистером Артуром Пенденнисом и его, капитана Костигана, дочерью мисс Фодерингэй, а также назначить ближайший возможный срок их бракосочетания; в противном же случае требовал сатисфакции, как то принято между джентльменами. А буде майор Пенденнис попытается увильнуть от дуэли, намекал капитан, он заставит его принять вызов, приведя особу майора в соприкосновение с плеткой. Точных выражений этого письма мы не можем привести по причинам, о которых будет сказано в своем месте; но мы уверены, что оно было составлено в самом изысканном штиле и старательно запечатано большой серебряной печатью Костиганов - единственным образчиком фамильного серебра, каким владел капитан.

Итак, Гарбетсу было поручено доставить это письмо по назначению; генерал пожелал ему удачи, стиснул его руку и проводил его до дверей. А затем достал свои заслуженные дуэльные пистолеты с кремневым замком, от которых в Дублине погиб не один смельчак; осмотрев их, убедился в удовлетворительном их состоянии и стал выгребать из комода стихи и письма Пена, которые он всегда прочитывал прежде, нежели передать своей Эмили.

Минут через двадцать Гарбетс воротился, вид у него был встревоженный и удрученный.

– Видели его?
– спросил капитан.

– Видел, - отвечал Гарбетс.

– Ну и когда?
– спросил Костиган, пробуя замок одного из пистолетов и поднимая это смертоносное оружие на уровень своего налитого кровью глаза.

– Что когда?
– спросил мистер Гарбетс.

– Да встреча, милейший.

– Неужто вы имеете в виду поединок?
– спросил ошеломленный Гарбетс.

– А что же иное, черт побери, я мог иметь в виду? Я застрелю этого негодяя, оскорбившего мою честь, или сам паду бездыханным.

– Не хватало еще, чтобы я вручал вызовы на дуэль, - сказал Гарбетс.
– Я человек семейный, капитан, от пистолетов предпочитаю держаться подальше. Вот ваше письмо, возьмите.
– И, к великому изумлению и негодованию капитана Костигана, его гонец бросил на стол письмо с кривыми строчками надписи и расползшейся печатью.

– Вы что же, видели его, а письмо не передали?
– в ярости вскричал капитан.

– Видеть-то я его видел, капитан, а поговорить с ним не мог.

– Проклятье! Это еще почему?

– Да у него там сидел один, с кем мне не хотелось встречаться, отвечал трагик замогильным голосом.
– И вам бы не захотелось. Стряпчий у него там сидел, Тэтем.

– Трус и негодяй!
– взревел Костиган.
– Испугался, хочет показать под присягой, что я грозил его убить!

– Меня в эту историю не впутывайте, - упрямо сказал трагик.
– Лучше бы мне было не попадаться на глаза этому Тэтему, а еще бы лучше - не подписывать...

– Стыдно, Боб Акр! Вы мало чем лучше труса, - процитировал капитан, не раз исполнявший роль сэра Люциуса О'Триггера как на сцене, так и в жизни; и, обменявшись еще несколькими словами, друзья расстались нельзя сказать чтобы очень весело.

Беседа их приведена здесь вкратце, ибо суть ее читателю известна; но теперь ему также стало ясно, почему мы не можем подробно изложить письмо капитана к майору Пенденнису; ведь оно так и осталось нераспечатанным.

Когда мисс Костиган в сопровождении верного Бауза воротилась с репетиции, она застала своего родителя в сильнейшем волнении: он шагал из угла в угол, распространяя вокруг себя аромат спиртного, которым ему, как видно, не удалось утишить свою смятенную душу. Письма Пенденниса громоздились на столе вокруг пустых стаканов и чайных ложечек, коими в них еще недавно помешивали капитан и его приятель. Едва Эмили переступила порог, как он схватил ее в объятия и с полными слез глазами, прерывающимся голосом воскликнул:

– Приготовься, дитя мое, бедное мое дитя!

– Вы опять выпивши, папаша, - сказала мисс Фодерингэй, отводя его руки.
– А обещали мне, что до обеда не будете пить.

– Бедняжечка моя, да я одну каплю, только залить горе!
– вскричал безутешный отец.
– В вине заботы я топлю.

– Не так-то, видно, легко утопить ваши заботы, - в тон ему сказал Бауз.
– Что случилось? Уж не обидел ли вас этот сладкоречивый джентльмен в парике?

– Коварный злодей! Он от меня не уйдет!
– заорал Кос, в то время как Милли, высвободившись из его объятий, убежала к себе и уже снимала шаль и шляпку.

– Я так и думал, что у него недоброе на уме, - сказал Бауз, - очень уж он был любезен. Что он вам наговорил?

– Ох, Бауз, он меня разбил наголову. Против моей бедной девочки затеваются дьявольские козни. Оба эти Пенденниса, и дядюшка и племянник, адские заговорщики и предатели, верно вам говорю. Стереть их с лица земли!

– Да в чем дело? Что тут произошло?
– спросил Бауз, теперь уже не на шутку встревоженный.

Тогда Костиган пересказал ему слова майора - что у младшего Пенденниса не будет ни двух тысяч, ни даже двухсот фунтов годового дохода, - и стал горько сокрушаться, что позволил такому самозванцу улестить и завлечь его невинное дитя и что пригрел такую змею на своей, капитана Костигана, груди.

– Но я отшвырнул от себя эту ядовитую тварь, - добавил он яростно, - а что до дядюшки, так я еще ему отомщу, будет знать, как оскорблять Костиганов!

– Что вы задумали, генерал?
– спросил Бауз.

– Я задумал его убить, Бауз, убить этого двоедушного негодяя.
– И он свирепо и грозно постучал по видавшему виды ящику с пистолетами. Бауз уже неоднократно слышал, как он взывал к этому вместилищу смерти, готовясь поразить своих врагов; но поскольку капитан умолчал о том, что послал майору Пенденнису вызов, мистер Бауз и на сей раз не придал пистолетам большого значения.

Тут в гостиную воротилась мисс Фодерннгэй, всем своим видом, здоровым, довольным, безмятежным, составляя разительный контраст с отцом, совсем потерявшим голову от горя и гнева. Она принесла с собой пару когда-то белых атласных туфель, намереваясь по возможности отчистить их с помощью хлебного мякиша, дабы лишиться в них рассудка в ближайший вторник, когда ей опять предстояло играть Офелию.

Она увидела гору бумаг на столе, остановилась, словно хотела о чем-то спросить, но передумала и, подойдя к буфету, выбрала там подходящий кусок хлеба, чтобы поколдовать над атласными туфлями; а потом, воротившись к столу, удобно уселась, оправила юбки и спросила у отца самым своим домашним ирландским голосом:

– Вы зачем это, папаша, вытащили письма и стихи мистера Артура? Неужто захотели перечитывать эту чепуху?

– Ох, Эмили!
– вскричал капитан.
– Бедная моя! Этот юноша, которого я любил, как родного сына, оказался гнусным обманщиком.
– И он обратил трагический взор на мистера Бауза, а тот, в свою очередь, с некоторой тревогой поглядел на мисс Костиган.

– Это он-то? Полноте!
– сказала она.
– Он, бедняжка, еще глупенький. Вы разве не знаете - все мальчики любят писать стихи.