История Петербурга в городском анекдоте
Шрифт:
Каратыгину приписывают анекдоты, адресованные плодовитым, но бездарным авторам театральных водевилей.
Об одном авторе Каратыгин сказал:
— Лучше бы он писал год и написал что-нибудь ГОДное, чем писал неделю и написал НЕДЕЛЬНОЕ.
Третьестепенный автор, некий Семенов, зашел однажды за кулисы к Каратыгину:
— А помнишь ли ты мою пьесу «Царская милость»?
— Еще бы! Я ведь злопамятный, — ответил Каратыгин.
По поводу драмы «В стороне от большого света» Каратыгин сказал: —
Острый на язык Каратыгин не щадил никого и был находчив в любых, даже самых неподходящих обстоятельствах.
Однажды Каратыгин присутствовал на похоронах одного известного картежника, казачьего офицера.
— Ну, — спросили его, — как вам похороны?
— Великолепно! Сначала ехали казаки с пиками, потом музыканты с бубнами, затем духовенство с крестами, потом покойник с червями, а за ними шли дамы, тузы, валеты, и в конце двойки, тройки, четверки.
Известна легенда о похоронах и самого Каратыгина. Будто бы он был положен в гроб живым и перед смертью поднялся в гробу. Как утверждают жизнерадостные театралы, это будто бы и была последняя искрометная шутка талантливого актера и неуемного остроумца.
В 1888 г. в Петербург на гастроли приехал знаменитый цирковой артист и дрессировщик животных А. Л. Дуров. Сохранилась, скорее похожая на анекдот, легенда о рекламной, как сказали бы сейчас, акции, которую успешно провел Дуров в Северной столице.
Перед выступлением Дуров ездил по улицам, разбрасывая листовки с призывами посетить его представления. Его вызвал петербургский градоначальник Гроссер и запретил это делать.
— Есть у вас еще эти штучки? — спросил генерал, показывая на подобранные полицией листовки.
— Есть, ваше превосходительство.
— Так потрудитесь выбросить их.
— Слушаюсь.
На следующий день Дуров снова занялся разбрасыванием листовок. Его снова вызвал Гроссер.
— Вы что же, издеваетесь надо мной?
— Помилуйте, Ваше превосходительство, я счел должным выполнить ваше распоряжение.
— ???
— Вы приказали выбросить листовки, вот я и выбросил все, что было.
Цирковые, театральные или концертные гастроли были для Петербурга явлением давним, традиционным и привычным. Мы уже рассказывали анекдот, связанный с выступлениями в Северной столице при Екатерине II знаменитой итальянской певицы Габриели. Особенно запомнились петербуржцам гастроли австрийского композитора, скрипача и дирижера, «Короля вальсов», как его окрестили в народе, Иоганна Штрауса. Популярность Штрауса дошла до того, что питерские парикмахеры даже придумали и ввели в моду прическу «А-ля Штраус».
Концерты Штрауса, которые проходили в Павловском курзале, пользовались ошеломляющим успехом. Он был кумиром публики, особенно ее женской половины. Летняя жизнь Штрауса в Павловске сопровождалась легкими романтическими приключениями и страстными влюбленностями. Если верить фольклору, порой это заканчивалась маленькими светскими скандалами. Однажды его даже вызвали на дуэль. Некий офицер будто бы поставил ему в вину что его жена каждый день посылала композитору роскошный букет цветов. Говорят, Штрауса спасло только его врожденное остроумие. Он пригласил молодого человека к себе в комнату которая была полностью завалена цветами. «Все это мне подарили в последние два дня, — весело сказал композитор. — Я готов дать вам удовлетворение, если вы покажете букет, подаренный вашей женой».
Штраус становился героем дружеских шаржей, где его изображали играющим на скрипке в окружении пылающих сердец в кринолинах, и анекдотов, где его немецкая фамилия
превращалась в русскую двусмысленность:— Посмотрите, Аннете, какие огромные яйца у этого страуса, — сказала маменька своей дочке, прогуливаясь по академическому музею.
— Ах, маменька, это у того самого страуса, что играет так мило вальсы в Павловском вокзале?
Надо напомнить, что в концертных программках и на афишах имя и фамилия композитора печатались в русской транскрипции: Иван Страус. Да и в народе его называли не иначе как «Иван Иванович», или «Танцующий Страус», по манере дирижировать пританцовывая. Приведем и второй анекдот на ту же тему. Вовсе не для того, чтобы посмаковать ее, а для того, чтобы показать, сколь широкое распространение она имела в Петербурге. И еще одно напоминание. В Павловском курзале выступали два Штрауса, оба одинаково любимые и знаменитые: отец и сын.
Матушка с дочкой приехали летом в Петербург и осмотрели все достопримечательности, в том числе и музей Академии наук, где они видели кости допотопных животных, яйца огромных птиц и так далее. Вечером они поехали в Павловск слушать оркестр Штрауса.
Дочь спросила у матери:
— Это молодой Штраус?
— Молодой! Это сын…
— Это и видно, что еще очень молод.
— Это почему?
— Потому что яйца еще не так велики, как те страусовы яйца, что мы видели сегодня в Академии.
Из отечественных композиторов XIX в. в петербургский городской анекдот попали в основном два из них: Глинка и Чайковский. И у того, и у другого были на то довольно веские причины.
Родоначальник национальной русской оперы Михаил Иванович Глинка приобрел всеобщую известность как композитор в 1836 г., после представления патриотической оперы «Жизнь за царя», более известной в широкой публике под советским вариантом названия «Иван Сусанин». Именно тогда Глинка почувствовал прикосновение богини Славы. Однако вторая опера композитора «Руслан и Людмила», представленная публике в Мариинском театре в 1842 г., большинством современников сразу оценена не была. Например, император Николай I демонстративно ушел из театра, не дождавшись конца представления, а великий князь Михаил, если верить фольклору, стал посылать провинившихся офицеров в оперу слушать «Руслана и Людмилу» в наказание. Правда, вскоре настроение капризной публики переменилось. Но время до полного признания оперы было отмечено появлением несправедливых и неприятных для композитора анекдотов. Некоторые из них дошли до наших дней.
На одном из представлений публика неожиданно потребовала автора, и смущенный, ничего не понимающий Глинка топтался за кулисами, не зная, что делать. Великий князь доброжелательно похлопал композитора по плечу:
— Иди, Христос страдал более тебя.
Сейчас уже трудно разобраться, что не удовлетворило взыскательную петербургскую публику в опере: сама музыка, ее исполнение или постановка спектакля. Известно только, что многие современники характеризовали произведение композитора, как «музыку для кучеров». В арсенале городского фольклора сохранился обидный анекдот:
На первом представлении оперы Глинки «Руслан и Людмила» в Мариинском театре один из постоянных посетителей покинул ложу после первого акта.
— Не понравилось? — осторожно спросил директор.
— Я прослушал первый акт и боюсь, что остальные написаны тем же композитором, — услышал он в ответ.
У Петра Ильича Чайковского были совсем иные основания стать героем городских анекдотов. Отношения к его божественной музыке они не имели. Но от этого вовсе не становились менее обидными и оскорбительными. «Весь Петербург» живо обсуждал его нетрадиционную сексуальную ориентацию.