История петербургских особняков. Дома и люди
Шрифт:
Д. Х. Ливен
Но все это случится в будущем, а в момент приобретения Ливеном дома его юной жене едва исполнилось шестнадцать лет; она отличалась веселым нравом и любила, по собственному ее выражению, «всякую новизну». Даже недавние роковые события 11 марта 1801 года (убийство Павла) графиня рассматривала лишь с точки зрения разнообразия, внесенного ими в повседневную рутину городской жизни.
Дипломатическая карьера означала многолетнее пребывание за границей, петербургский дом оказался не нужен, и около 1817 года строение продали графу Александру Ивановичу Соллогубу. Вспоминая об отце, его сын пишет, что «он с молодых лет славился необыкновенным,
А. И. Соллогуб
Купив дом, Александр Иванович отделал его как игрушку. Нижний этаж занимал он сам, а в верхнем помещались его жена и дети. Здесь 7 ноября 1824 года семья пережила наводнение. Вот как описывает его В. А. Соллогуб: «К утру в доме началась беготня. Все подвалы были уже залиты. На дворе выступала вода. Мы наскоро оделись и побежали в приемные, выходившие окнами на набережную. Ничего страшнее я никогда не видывал. Это был какой-то серый хаос, за которым туманно очерчивалась крепость… Нельзя было различить, где была река, где было небо… И вдруг в глазах наших набережная исчезла. От крепости до нашего дома забурлило, заклокотало одно сплошное, судорожное море и хлынуло потоком в переулок… Вода брызгала уже в уровень нижнего этажа, где, на отцовской половине, находилось много драгоценностей, особенно картин… Но четыре часа пробило. Сутки прошли. Вода стала медленно убывать».
К 1827 году финансовые обстоятельства вынудили А. И. Соллогуба продать дом своему двоюродному брату Кириллу Александровичу Нарышкину, «вельможе большой руки, наружности барской, по уму и остроумию замечательному, но вспыльчивому до крайности». Нарышкин был женат на княжне Марии Яковлевне Лобановой-Ростовской, которой некогда был увлечен будущий декабрист князь Сергей Григорьевич Волконский.
К. А. Нарышкин и М. Я. Нарышкина
В молодости она, по его словам, имела такое хорошенькое личико, что ее называли «головкой Гвидо» (то есть в духе итальянского художника XVII века Гвидо Рени. – А. И.). Приревновав княжну к более счастливому сопернику, Кириллу Александровичу Нарышкину, Волконский нашел повод придраться к нему без всякой причины и вызвал на дуэль. Но, как пишет он в своих воспоминаниях, «мой антагонист мне поклялся, что не ищет руки моей дульцинеи, и год спустя на ней женился». В 1827 году Карл Брюллов на превосходном акварельном портрете запечатлел супругов Нарышкиных во время конной прогулки в окрестностях Рима.
Плодом их брака стала замечательная женщина своего времени Александра Кирилловна Нарышкина, вышедшая в 1834 году замуж за графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова. «Много случалось встречать мне на моем веку женщин гораздо более красивых, может быть, даже более умных… но никогда не встретил я ни в одной из них такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной веселостью, живостью, почти мальчишеской проказливостью», – отозвался о ней В. А. Соллогуб.
< image l:href="#"/>А. А. Орлова-Чесменская
После смерти Кирилла Александровича домом несколько лет владел сын, Лев Кириллович, а в 1845 году он продал его графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, дочери одного из главных сподвижников Екатерины II в начальный период ее царствования. Коренная москвичка, графиня бывала в Петербурге лишь наездами и не жила здесь подолгу. Единственная дочь и наследница огромного состояния, Анна Алексеевна при жизни отца вела не совсем обычный для сверстниц ее круга образ жизни: до упаду танцевала на балах, особенно отличаясь в русских плясках, а в манеже графа изумляла зрителей, «выдергивая на всем скаку ввернутые в стены кольца, а также срубая картонные головы с надетыми на них чалмами и рыцарскими шлемами».
Однако через несколько лет после смерти отца Анна Алексеевна с жаром предалась делам религии и благотворительности, избрав
духовным наставником известного фанатика, архимандрита Фотия. Впоследствии она пожертвовала большую часть своих богатств Юрьевскому монастырю, находившемуся под его началом.Отказав многочисленным претендентам на ее руку и состояние, графиня поселилась возле монастыря и вела строгий и замкнутый образ жизни. Впрочем, приезжая в Петербург, она являлась в большом свете, принимая в своей гостиной избранное общество. По замечанию ее биографа, светские знакомые Орловой и не подозревали, что она проводит изрядную часть времени в молитве и благочестивых трудах.
Анна Алексеевна владела домом недолго. После ее кончины в 1848 году он был куплен богатым петербургским чиновником Владимиром Григорьевичем Алексеевым, ему принадлежал также большой доходный дом на углу Невского и Литейного проспектов. Об этом человеке можно сказать только одно: «Он был титулярный советник…»
В 1880-х годах его наследники продали особняк на набережной, и кому бы вы думали? Опять Нарышкину, и опять двоюродному брату Кирилла Александровича, но на сей раз – Эммануилу Дмитриевичу. Довольно странное, прежде не встречавшееся в роду Нарышкиных имя, означающее в переводе «божественный», дано было по желанию Александра I, фактического отца мальчика. Родился он в результате нашумевшего в свое время романа императора с красавицей полькой Марией Антоновной, супругой обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина. Эммануил Дмитриевич, с которым мы еще не раз встретимся в дальнейшем, прославил свое имя крупными пожертвованиями в пользу народного просвещения.
После мужа, умершего в 1902 году, домом до самой Октябрьской революции владела его жена Александра Николаевна, сестра ученого-юриста, историка и философа Бориса Николаевича Чичерина. Она была хорошо известна петербургскому обществу под именем «тетя Саша»; невоздержанная на язык, резкая в обращении даже с самыми высокопоставленными особами, она нажила себе немало врагов. Александра Николаевна приходилась родственницей большевистскому наркому иностранных дел Г. В. Чичерину, что, однако, не спасло ее от трагической кончины в 1918 году.
Революционные события застали «тетю Сашу» в тамбовском имении, когда ей было уже за восемьдесят. Вот что рассказывает в своих воспоминаниях князь С. М. Волконский: «Старуха Нарышкина, бывшая статс-дама, богатая основательница Нарышкинского общежития в Тамбове, давно мозолила глаза (местной ЧК. – А. И.). Она была родная тетка Чичерина, знаменитого наркоминдела… Высокое родство… не спасло: или Чичерин не пожелал вступиться, или, как неоднократно объявлялось, «приказ опоздал». Ее подняли на телегу, повезли. Она была мужественна, но по дороге у нее сделался разрыв сердца…»
Таков конец последней владелицы дома, со смертью которой завершилась его старая история и началась новая. Некоторое время назад она чуть было не закончилась гибелью старинного здания: его объявили ветхим и предназначили к сносу. Понадобились усилия людей не равнодушных, чтобы спасти дом от разрушения. Отрадно сознавать, что есть беззаветные энтузиасты, но горько думать, что другие, хладнокровные люди, не моргнув глазом, готовы подписать смертный приговор любому зданию, даже не попытавшись его спасти, только на том основании, что оно старо и отслужило свой век. Хочется сказать подобным людям: старость – это не только недостаток, но и крупное достоинство. Надо не убивать стариков, а лечить их, иначе мы никогда не дорастем до понятия «цивилизация».
«Стоящий на Неву реку…»
(Дом № 22/1 по Дворцовой набережной)
На другом углу Мошкова переулка и Дворцовой набережной, напротив дома Соллогуба, стоит двухэтажное здание с небольшим балконом и аттиком. С 1877 года им владели Чертковы: вначале отец – Григорий Александрович, а затем его сыновья, Григорий и Александр. По заказу Григория Александровича архитектор Р. А. Гедике в 1877–1878 годах взамен двух небольших домов в четыре и девять окон по фасаду, давно слившихся внутри в один, возвел ныне существующее здание. Оно выдержано в том умеренном и экономном стиле, который принято называть «стилем Людовика XVI», то есть раннего французского классицизма.