История под знаком вопроса

Шнирельман наивно надеется на то, что знание деталей трагедий, разыгравшихся в Закавказье, «сможет научить историков с большей ответственностью относиться к предмету своих штудий, а политикам покажет опасность безоглядного некритического оперирования историческими материалами». Мне эта позиция представляется наивной потому, что она противоречит основной (лживой и опасной) парадигме всей «исторической науки», внушающей самой себе и всем читателям исторического чтива, что ей, мол, удается в основном адекватно моделировать прошлое.

Без широкой проповеди многовариантности истории, относительности и субъективности исторического «знания» и в первую очередь хронологии, мифологического характера древней и средневековой истории, мы никогда не прервем смертоносного влияния исторических сказок на примитивное массовое сознание населения, не лишим преследующих корыстные личные цели политиков возможности разыгрывания национальных карт.

Привитое народным массам некритическое восприятие истории как нельзя лучше способствует инструментализации истории как орудия превращения населения в загипнотизированную возбужденную толпу, готовую на самые страшные преступления во имя мифической «исторической правды». Ценным в книге является не этот наивный идеализм автора, а вскрытие им механизмов оболванивания масс националистической идеологией на основе исторического вранья:

«Историк может замалчивать неудобные факты или сообщать о них скороговоркой, искусственно придавать необычайно высокую роль второстепенным свидетельствам и опускать гораздо более значимые, использовать многозначные термины, лишающие информацию необходимой точности и создающие почву для разночтений. Надо также учитывать, что исторические источники сами по себе допускают разные интерпретации, и при прочих равных ангажированный историк выберет ту из них, которая диктуется привходящими вненаучными соображениями. Еще свободнее с историческими значениями обращаются профессионалы, для которых идеологическая функция истории обладает несомненным приоритетом перед ее познавательной функцией» (стр. 13-14).

Если читателю могло показаться, что я навязываю ему свое предвзятое отношение к истории как псевдонауке и куртизанке политики, то данное и приводимое ниже свидетельства маститого ученого, доктора исторических наук, должно бы открыть глаза каждому:

«Специалисты по методологии истории уже давно заметили, что «историческая истина» конструируется историками весьма по-разному в зависимости от их исходных установок. А те в конечном итоге определяются вовсе не требованиями научной методологии, а привходящими моментами, связанными с политическими, социальными, религиозными, культурными, национальными, эпохальными и другими факторами» (стр. 15–16).

К сожалению, шабаш проституирования исторической мифологией не ограничился Закавказьем. Если бы объем книги мне это позволил, я бы остановился на историческом мифотворчестве в новых независимых странах Средней Азии и отдельных национальностей Российской Федерации. За неимением этой возможности, сошлюсь только - в дополнение к названной в предыдущей главе библиографии - на две статьи из московского журнала «Неприкосновенный запас»:

• Владимир Каганский. Россия и миф России. № 3(5) за 1999 г., и

• Василий Костырко. Тыгын Дархан: Идеологические процессы в современной Якутии и история. № 2 (22) за 2002 г., которые можно найти в русской версии нашего сайта www.jesusl053.com

Существует ли право на националистическое искажение истории?

Говоря об историческом национализме на службе политики, Шнирельман подчеркивает, что инструментализация истории политиками в наше время чаще всего обретает именно националистические формы. И он не одинок в этом своем мнении. В предисловии автора к книге Г. М. Герасимова «Прикладная философия» (М., 2001) читаем:

«В истории многих государств, особенно в переходные периоды, бывают этапы всплеска национализма. Одним из направлений, которые в связи с этим обычно развивались, было создание своих версий истории, согласно которым рассматриваемые народы становились в мировой цивилизации «пупами земли», сыгравшими решающую роль в ее формировании. Такие мифы развивались в Германии в эпоху национал — социализма. Сегодня, к примеру, в Туркмении, в школах официально преподают, что мировая цивилизация пошла от туркмен. В Чечне последние несколько лет насаждалась историческая теория о превосходстве чеченцев над другими народами. В общепринятой мировой истории застыли в виде догм подобные легенды о евреях, хотя, если копнуть историю чуть аккуратнее, то становится видно, что это тоже не более чем мифы».

Правда, автор забыл упомянуть Советский Союз, в котором после Второй мировой войны расцвел великорусский шовинизм, кратко характеризуемый распространенной в то время формулой «Россия - родина слонов». В Германии миф о превосходстве собственной нации над другими начал коваться задолго до национал — социалистов, которые лишь взяли на вооружение уже наработанный немецкими интеллектуалами — националистами духовный капитал: весь XIX век прошел под знаком разработки мифа о превосходстве немецкой культуры и всего германского над культурами других народов.

Что касается мифа об особом вкладе евреев в мировую цивилизацию, то за ним кроются как реальные особенности ашкеназийского еврейства (высокий уровень грамотности и образования, распространенность интеллектуальных профессий, широкие международные связи, основанные на существовании связанных друг с другом еврейских общин во многих странах и их вовлеченности в международную торговлю), так и пропаганда роли иудеo-христианской компоненты в мировой цивилизации, осуществляемая многими западными - не только еврейскими - авторами. О некоторых мифах, бытующих в Израиле, я расскажу чуть позже в этой главе.

Включение националистических мотивов в исторические модели делает их неприемлемыми для подавляющего большинства читателей, принадлежащих, естественно, к другой нации (по принципу: каждый из нас иностранец почти везде на земном шаре). Правда, для проникнутых идеологией национализма историков это не явля ется препятствием: они-то пишут свои националистические мифы для избранной аудитории, нуждающейся в идеологической подпитке или остро на нее реагирующей.

Герасимов предостерегает от соблазна националистического греха и представителей новой хронологии. Модели, в основу которых положен тезис, «что цивилизация на планете фактически создана русскими», могут хорошо продаваться в современной России, в которой националистические настроения широко распространены (автор пишет в этой связи про «национальное самосознание великой нации, достаточно ущемленном за последние десятилетия»). Однако с точки зрения подавляющего большинства читателей за рубежом такая националистическая компонента будет приводить к абсолютному неприятию новых исторических моделей, как бы удачно ни был подобран «культурнo-исторический материал, который неплохо ложится в фундамент их ( Фоменко и Носовского.
– Е.Г.) исторической версии».

На основании своего германского опыта могу только подтвердить, что новые модели прошлого резко отвергаются в этой стране, пострадавшей в XX веке из-за собственного национализма и выработавшей устойчивую аллергию ко всем видам национализма вообще, как только в них обнаруживается националистическая компонента. Лично меня уже обвиняли в Германии в русском национализме только из-за того, что я рассказывал о новых моделях прошлого в рамках российской новой хронологии и подчеркивал важность того культурнo-исторического материала, который составляет фундамент этих исторических гипотез.