История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта

Русские, заняв такую наступательную позицию, защищались; одни лишь их ядра атаковали Евгения. Началась канонада, грозная с их стороны и почти ничтожная с нашей. Евгений, раздраженный их огнем, принял следующее решение: он вызвал 14-ю французскую дивизию, расположил ее по левую сторону большой дороги и указал ей на покрытые лесом высоты, на которые опирался неприятель и которые составляли его главную силу; это был самый важный пункт, центр операций, и чтобы покончить с остальным, нужно было отбить его. Евгений не надеялся на удачу, но этот маневр отвлек бы силы и внимание неприятеля, правая сторона дороги стала бы свободной, и тогда можно было воспользоваться ею.

Только триста солдат, образовавших три отряда, решились отправиться на этот приступ против неприятеля. Батарея Итальянской гвардии двинулась вперед, прикрывая их, но русские батареи тут же сбили ее, и она досталась неприятельской кавалерии.

Между тем триста французов, на которых сыпалась картечь, продвигались вперед; и они уже достигли неприятельской позиции, как вдруг с обеих сторон леса бросились галопом прямо на них кавалеристы и перебили их. Они все погибли, унося с собой то, что осталось от дисциплины и храбрости в их дивизии!

Тогда-то показался генерал Гильемино. От принца Евгения, располагавшего четырьмя тысячами обессилевших солдат, оставшихся от сорока двух тысяч, надо было ожидать, что он не растеряется и в таком критическом положении сохранит прежнюю отвагу; но до сих пор непонятно и удивительно для нас, почему русские, видевшие наше бедственное положение и так быстро добившиеся успеха, предоставили ночи оканчивать сражение. Победа была для них явлением столь новым, что, даже держа ее в руках, они не сумели воспользоваться ею: окончание сражения они отложили до следующего дня. Вице-король заметил, что большинство русских, привлеченных его маневром, перешло к левой стороне дороги, и ждал, что ночь, эта союзница слабейших, прекратит все их действия. Тогда, оставив на своей стороне костры, чтобы обмануть неприятеля, он отошел назад и тихо обошел по полям слева позиции Милорадовича, в то время как этот генерал, слишком уверенный в своем успехе, грезил о славе.

Во время этого опасного перехода была одна ужасная минута. В самый критический момент, когда эти люди, жалкие остатки стольких битв, тихо продвигались вдоль русской армии, сдерживая дыхание и шум своих шагов, когда все они зависели от одного взгляда или малейшего крика, вдруг луна, выйдя из-за тучи, осветила их движение. В то же время раздался русский голос, приказывающий им остановиться и спрашивающий, кто они такие. Они подумали, что погибли! Но Клицкий, один поляк, подбежал к этому русскому и тихо сказал ему на его родном языке: «Молчи, несчастный! Разве ты не видишь, что мы из Уваровского полка и идем по секретному предписанию?»

Обманутый русский умолк.

К флангам нашей колонны постоянно подъезжали казаки и возвращались к центру своего войска. Несколько раз их эскадроны приближались, чтобы открыть огонь, но они молчали — потому ли, что не были уверены в том, что видели, потому ли, что их продолжали обманывать, или из осторожности, так как наша колонна часто останавливалась и повертывалась лицом к неприятелю.

Наконец после двухчасового перехода мы вышли на большую дорогу; и принц Евгений был уже в Красном, когда 17 ноября Милорадович, спустившись со своих высот, чтобы захватить его, нашел на поле битвы одних лишь отставших французов, которых никакими силами нельзя было заставить накануне покинуть костры.

Глава V

Император, со своей стороны, в течение всего предыдущего дня ждал вице-короля. Шум сражения волновал его. Была сделана бесплодная попытка пробить себе путь назад, к нему; когда же наступила ночь, а Евгений всё не показывался, то беспокойство его приемного отца усилилось. Неужели и он, и Итальянская армия, и этот длинный день обманутых ожиданий — всё разом исчезло?! Наполеону оставалась только одна надежда: что вице-король, оттиснутый к Смоленску, соединится там с Даву и Неем и на следующий день все трое попытаются нанести решительный удар.

В тоске император созвал оставшихся при нем маршалов: Бертье, Бессьера, Мортье, Лефевра. Они спасены, они миновали опасность, Литва перед ними, им остается только продолжать отступление; но оставят ли они своих товарищей среди русской армии? Нет конечно; и они решили вернуться в Россию, чтобы спасти их или пасть вместе с ними!

Когда было принято это решение, Наполеон приступил к обсуждению диспозиции. Его не смущало, что вокруг него происходит большое движение, которое указывало, что Кутузов приближается, желая окружить и схватить его самого в Красном. Уже предыдущей ночью, с 15-го на 16-е, он узнал, что Ожаровский, во главе авангарда русской пехоты, опередил его и расположился в селе Малееве, позади его левого фланга.

Несчастье раздражало его, но не усмиряло; он позвал Раппа и крикнул: «Отправляйтесь немедленно!» Потом, позвав тотчас же своего адъютанта, он продолжал: «Нет, пусть Роге и его дивизия одни отправляются! А вы оставайтесь; я не хочу, чтобы вас убили здесь: вы мне будете нужны в Данциге!»

Рапп, отправившись, передал этот приказ Роге, удивляясь тому, что его командир, окруженный восьмьюдесятью тысячами солдат, с которыми ему предстояло сражаться на следующий день и располагая всего лишь девятью тысячами человек, слишком мало сомневается в своем спасении, если думает о том, что он будет делать в Данциге — городе, от которого его отделяла зима, две неприятельских армии и расстояние в сто восемьдесят лье.

Ночная атака на Ширково и Малеево удалась. Роге судил о расположении неприятеля по их огням: русские занимали два села, между которыми находилась плоская возвышенность, защищенная оврагом. Генерал разделил своих солдат на три колонны: правая и левая без шума и как можно ближе подошли к неприятелю; затем по сигналу, данному им самим из центра, они бросились на русских не стреляя, врукопашную.

Тотчас же в бой вступили оба крыла гвардии. В то время как русские, застигнутые врасплох, не знавшие, с какой стороны надо защищаться, бросились врассыпную, Роге со своей колотой врезался в их центр и произвел там переполох.

Неприятель, рассеявшись в беспорядке, успел только побросать в соседнее озеро большую часть артиллерии и поджечь свои прикрытия; но пламя это, вместо того чтобы защитить его, только осветило его поражение.

Эта стычка остановила движение русской армии на двадцать четыре часа; она дала императору возможность остаться в Красном, а принцу Евгению — соединиться с ним в следующую ночь. Наполеон встретил принца с большой радостью, но вскоре впал в еще большее беспокойство за Нея и Даву.

Вокруг нас лагерь русских представлял собой то же зрелище, что и в Винкове, Малоярославце и Вязьме. Каждый вечер вокруг генеральской палатки выставлялись на поклонение солдатам мощи русских святых, окруженные множеством свечей. В то время как солдаты, следуя своим обычаям, выражали благочестие крестным знамением и коленопреклонением, священники распаляли фанатизм этих воинов поучениями, которые показались бы смешными и дикими любому цивилизованному народу.

Однако, несмотря на великую силу этих средств, большую численность русской армии и нашу слабость, Кутузов, находившийся на расстоянии всего лишь двух лье от Милорадовича, оставался недвижимым, когда последний бил принца Евгения. В течение следующей ночи Беннигсен, подстрекаемый пылким Вильсоном, напрасно пытался призывать старика к деятельности. Обращая недостатки своего возраста в достоинства, Кутузов называл медлительность и осторожность здравым смыслом, гуманностью и благоразумием; если позволительно сравнивать малые вещи с великими, то его слава основывалась на принципе, прямо противоположном наполеоновскому: один был баловнем судьбы, другой ее творцом.