История Рай-авеню

Глаза дона Сантини вспыхнули. Конечно, ты будешь отвечать мне. Куда ж ты денешься. Было противоречие между мягким голосом, которым он говорил, и жестким выражением его взгляда.

Вопрос оказался неожиданным:

— Почему ты пошел служить в морфлот, а не в армию? Тебя комиссовали бы в любом роде войск.

Данте отвечал, осторожно подбирая слова.

— Я думал о том, где буду служить. Была возможность — и так оно и случилось с некоторыми моими друзьями — попасть в Италию, где шли боевые действия. Так как родственники моего отца и моих дядей все еще живут в Сицилии, я не хотел встречаться со своими двоюродными братьями и стрелять в них, — он пожал плечами. — В качестве морского офицера я служил сначала в Вашингтоне, округ Колумбия, а потом был отправлен на Тихий океан.

Сантини приложил пальцы к губам и кивнул:

— А почему ты решил учиться в Колумбийской высшей юридической школе, а не в Фордхэмской?

«Но почему у меня есть чувство, что вы знаете обо всем том, о чем спрашиваете?»

— Потому что всю жизнь учился в католических школах. Только в морфлоте впервые оказался в нерелигиозном окружении. Я чувствовал, что мое образование было слишком ограниченным, и я не готов вступать в большой мир.

Снова последовала легкая улыбка и кивок.

— А к какой жизни в большом мире ты себя готовишь? В какой области юриспруденции хочешь работать?

— Еще не знаю. Как вам известно, я подрабатываю в одной адвокатской конторе в Бронксе, где мне обещают место после окончания высшей школы. У меня будет пара лет на то, чтобы сделать выбор.

— Но ты не хочешь работать в суде в качестве прокурора.

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Я не хотел бы делать там карьеру, но поработать в суде с год, чтобы набраться опыта… Вообще мне это не нравится.

— Может быть, ты хочешь заняться политикой?

Данте напрягся. Казалось, этот человек проникает в те сферы его сознания, куда он сам боялся заглядывать.

— Да, я думал, что интересно было бы участвовать в предвыборной кампании. Поддерживать какого-нибудь кандидата. На местном уровне.

— Сначала — на местном уровне.

Данте кивнул:

— Да, сначала на местном уровне.

Теперь они оба понимали, что Сантини заглянул в подсознание Данте, и все, что было спрятано там, вышло наружу.

— С этого надо начинать, — сказал ему Сантини. — Очень осторожно. Тщательно готовить базу для своей карьеры. Учиться повседневной работе. Ты умный парень. И тщеславный.

Данте пожал плечами. Ему никогда в голову не приходило, что он тщеславный.

— Да, да, — продолжал Сантини, — тщеславный. Это качество присуще только тем людям, которым сопутствует удача. Не отказывайся от него. А теперь мы обсудим кое-что другое.

Данте забеспокоился:

— Дон Сантини, сейчас я не могу содержать вашу дочь, так как учусь и помогаю семье, но…

Сантини поднял вверх правую руку, отбрасывая доводы Данте как малозначимые: все это можно уладить. Одним жестом руки он устранял все препятствия.

Данте наблюдал перемены, происходящие в этом человеке. Он как бы уходил в себя, глаза его сузились, он обдумывал какое-то решение. Длинные руки сомкнулись на груди, потом расцепились. Не двигаясь с места, Сантини одними только интонациями голоса дал понять Данте, чтобы тот сел поближе и слушал его очень внимательно.

— Сейчас я хочу сообщить тебе кое-что по секрету. Я доверяю тебе. Ты должен понять меня и выполнить два моих условия, — он помолчал, потом сообщил свои условия. — Первое: что бы ни случилось в будущем, женишься ты на моей дочери или нет, все, о чем я расскажу тебе здесь, должно остаться строго между нами. Навсегда.

Сердце Данте бешено стучало в груди. Мысли его путались. Боже, что ему должны были рассказать? Неужели какую-нибудь страшную тайну?

— Да, я обещаю вам. Верьте моему слову.

Сантини едва заметно кивнул. Он ожидал, что Данте скажет это.

— И второе условие. Слушай, пожалуйста, внимательно и подумай хорошенько, прежде чем дать ответ. Я доверяю тебе, но и ты должен довериться мне. В жизни каждого человека, даже если это молодой человек, есть какой-то поступок, какое-то событие, которые он держит в секрете. Ты должен доверять мне, точно так же как я доверяю тебе.

Данте открыл рот от удивления. О Боже. Кто же этот человек? Он все знает. Знает. Он вспомнил, что произошло тем вечером, когда они били лопатой по окровавленному телу. Холод того декабрьского вечера сковал его тело.

Сантини повел плечами — элегантный жест человека, который знает, что может ошибаться.

— Тебе решать, Данте. Доверие за доверие.

Данте кивнул:

— Я обещаю вам. Доверие за доверие.

— Итак, я расскажу тебе то, что ты должен знать, если хочешь жениться на моей дочери. Тебе она кажется молодой, красивой, умной девушкой, хорошо устроенной и обеспеченной. Она учится в высшем учебном заведении, у нее есть друзья. Она невинна и хорошо воспитана. Такой и должна быть дочка, о которой заботятся в семье. Тем более, что она пережила трагедию. Ты знаешь, что у нее нет матери?

— Да. Люция-Бианка сказала мне…

— Что она сказала тебе? — вопрос был резкий и, несмотря на то, что на лице человека ничего не отразилось, он был явно обеспокоен.

— Сказала, что мать умерла, когда она еще была маленькая.

— Что еще?

— Что она умерла при родах вместе с мальчиком, которого родила.

— И как она выглядела, когда рассказывала про это?

Данте показалось, что вопрос не имеет смысла.

— Думаю, что она была печальна. Я… грустно, когда умирает твоя мать.

— Да. Ты тоже потерял свою мать. И это все, что она тебе рассказала?

— Она только сказала, что ей тогда было три года. Вот и все.

— А теперь я расскажу тебе, что случилось тогда. И ты скоро поймешь, почему я это делаю. Муж моей дочери должен знать об этом.

И Альдо Сантини рассказал Данте следующую историю.

— Моя жена, Бианка, была красивой молодой женщиной родом из северной Италии. У нее была светлая кожа, голубые глаза. Она получила хорошее воспитание. Семья заботилась о ней, у нее было много подруг, которые любили ее. Я женился на ней в Риме и привез ее сюда, где она никого не знала. Но у нас был не типичный иммигрантский дом. Я старше ее, у меня был хороший бизнес, я поставлял церковное вино. Привез ее сюда, в это дом. Здесь было все, к чему она привыкла. В первый год после нашей свадьбы родилась Люция-Бианка. У нас жила родственница Бианки, которая стала няньчить ребенка. Моя жена чувствовала себя одиноко. Я весь день пропадал на работе, но не пренебрегал ею. Радовался, если у меня выпадало время побыть вместе. К тому времени, когда Люции исполнилось три года, мы дважды съездили на родину. Она регулярно ходила в церковь и стала активисткой какой-то церковной организации, куда входили молодые женщины. Но постоянно грустила. Я чувствовал, что она грустит по дому. Когда Люции было три года, моя жена забеременела, и нам сразу же сказали врачи, что у нее родятся близнецы. Она была хрупкая женщина, неширокая в кости. Ей пришлось много времени проводить в постели. Многие приходили навещать ее, но никому она не говорила о своей озабоченности, своих страхах. Просто грустила, как и раньше. Врач сказал, что в таких случаях это нормальное состояние.

Роды проходили ужасно, это было тяжкое испытание. Первый младенец был абсолютно здоровый, розовый и крепкий. Второй родился мертвым. Он запутался в пуповине и задохнулся. Две сестры моей жены приехали специально из Италии на время родов, няня заботилась о первом новорожденном. Жену ничего не интересовало. Она игнорировала как младенца, так и Люцию. Врач сказал, что это пройдет. Женщинам свойственно такое состояние после родов, а грустит она оттого, что потеряла одного ребенка.

Он умолк и стал рассматривать свои пальцы, сложенные домиком перед лицом.