История Рима от основания Города

(4) Со всем рвением готовя флот, претор Гай Ливий мало-помалу втянулся в распрю с жителями приморских колоний. (5) Дело было в том, что когда он стал принудительно набирать их во флот, они обратились с жалобой к народным трибунам. Трибуны переслали их к сенату, а тот при полном единодушии постановил, что никакого освобождения от морской службы этим колонистам не полагается. (6) Об освобождении тягались с претором Остия, Фрегены, Новая Крепость, Пирги, Антий, Таррацина, Минтурны и Синуэсса.

(7) Затем консул Маний Ацилий по решению сената запросил коллегию фециалов, следует ли объявлять войну самому царю Антиоху или достаточно возвестить о том какому-нибудь гарнизону; (8) далее, нужно ли этолийцам объявить войну отдельно и полагается ли предварительно расторгнуть с ними союз и дружбу14. (9) Фециалы ответствовали, что они уже ранее, когда с ними совещались насчет Филиппа15, вынесли решение, что нет никакой разницы, самому ли царю объявить войну или какому-нибудь гарнизону; (10) дружеские отношения с этолийцами, по мнению фециалов, были уже прерваны; ведь к ним столько раз являлись послы с требованиями об удовлетворении, но получили отказ. (11) Этолийцы сами объявили себе войну, силой захватив союзный римлянам город Деметриаду, осадив с суши и с моря Халкиду, (12) приведя в Европу царя Антиоха для войны с римским народом16.

(13) Когда все уже было достаточно подготовлено, консул Маний Ацилий приказал, чтобы те воины, каких набрал Луций Квинкций, а также собранные им латинские союзники, коим предстояло идти с консулом в провинцию, а равно и военные трибуны первого и третьего легионов17, – чтобы все они в майские иды собрались в Брундизий. (14) Сам же он в военном плаще отбыл из города за пять дней до майских нон. В те же дни отбыли к провинциям и преторы.

4. (1) Тогда же в Рим прибыли и послы от двух царей, Филиппа и Птолемея Египетского18. Филипп обещал военную помощь, деньги и продовольствие; (2) Птолемей прислал тысячу фунтов золота и двадцать тысяч фунтов серебра. (3) Этих даров не приняли; обоим царям выразили признательность. И тот и другой обещали прибыть со всеми их силами в Этолию и участвовать в войне; Птолемею передали, что в этом нет нужды, (4) послам же Филиппа ответили, что он окажет услугу сенату и народу римскому, если присоединится к консулу Манию Ацилию. (5) Прибыли также послы от карфагенян и от царя Масиниссы. Карфагеняне обещали доставить войску пятьсот тысяч модиев пшеницы и пятьсот тысяч – ячменя, причем половину этого – в Рим; (6) они просили, чтобы римляне приняли это от них как дар. За свой счет они готовы были снарядить и флот, (7) а также выплатить сразу всю дань, которую должны были выплачивать много лет в рассрочку19. (8) Послы Масиниссы сообщили, что царь собирается отправить войску в Греции пятьсот тысяч модиев пшеницы и триста тысяч – ячменя, а в Рим – триста тысяч модиев пшеницы и двести пятьдесят тысяч – ячменя; наконец, консулу Ацилию – двадцать слонов. (9) Относительно зерна и тем и другим был дан ответ, что римский народ воспользуется им только за плату. По поводу флота карфагенян просили не беспокоиться, разве что какие-то корабли они задолжали по условиям договора20. По поводу денег им тоже ответили, что римляне не примут ничего раньше срока.

5. (1) Покуда все это происходило в Риме21, Антиох, находясь на зимних [192/191 гг.] квартирах в Халкиде, не хотел терять времени даром: он и сам рассылал послов возбуждать города, и к нему прибывали посольства. Так, явились к нему, с единодушного одобрения всего племени, послы от эпирцев, а также элейцы с Пелопоннеса. (2) Элейцы просили помощи против ахейцев: когда те объявляли войну Антиоху, элейцы-де были против, почему и уверены, что их город подвергнется вооруженному нападению. (3) Им была послана тысяча пехотинцев во главе с Эвфаном Критянином. Но вот эпирские послы отнюдь не были столь же откровенны и прямодушны. Им хотелось войти в милость к царю и вместе обезопасить себя от недовольства римлян. (4) Поэтому они просили царя, чтобы он не втягивал их, не подумавши, в свое предприятие22, ибо их побережье глядит на Италию и они, прикрывая собою всех греков, первыми примут на себя римский натиск. (5) Но если бы сам он со своими сухопутными и морскими силами стал на защиту Эпира, то все эпирцы с ликованием приняли бы его в своих городах и гаванях. Если же он сделать это не в силах, они просят его не ввергать их, нагих и безоружных, в войну с римлянами. (6) Ясно было, что у эпирских послов цель двойная: полагая более вероятным, что царь будет держаться в стороне от Эпира, они хотели в глазах римских войск выглядеть ни во что не замешанными, в то же время снискав милость и у царя своей готовностью принять его, если он придет. (7) Ну а приди он на самом деле, у эпирцев оставалась бы надежда добиться от римлян прощения, ведь их помощь была далеко, а царские силы – под боком. (8) Царь не нашелся, что отвечать на столь хитро сплетенные речи, и обещал отправить к ним послов для обсуждения дел, равно касающихся и их, и его.

6. (1) А сам царь отправился в Беотию; видимой причиной гнева беотийцев против римлян было то, о чем я рассказывал раньше23, а именно: гибель Брахилла и война, начатая Квинкцием против Коронеи из-за убийства римских солдат. (2) В действительности же все дело было в том, что строгий порядок, коим некогда славилось это племя, уже в течение многих поколений подтачивался как в общественной, так и в частной жизни, и положение многих стало столь неустойчиво, что потрясения были неизбежны24. (3) Антиох прибыл в Фивы, где был встречен сошедшимися отовсюду беотийскими старейшинами. Хотя он уже совершил нападение на римский отряд у Делия25 и под Халкидой, положив тем самым нешуточное и недвусмысленное начало войне, тем не менее на народном собрании в Фивах он произнес ту же речь, что и на первых переговорах под Халкидой, (4) и – через послов своих – на сходке ахейцев26: он, мол, просит об установлении дружбы с ним, а не об объявлении войны римлянам. Ему никого не удалось обмануть насчет своих намерений, (5) и все же принято было такое решение, в котором за мягкостью слов скрывалось расположение к царю и неприязнь к римлянам.

(6) Склонив на свою сторону и этот народ, Антиох вернулся в Халкиду. Затем, разослав наперед письма, приглашавшие этолийских старейшин собраться в Деметриаде, чтобы обсудить с ними наиважнейшие дела, он и сам прибыл туда на корабле в назначенный для совещания день. (7) Участвовали в совещании также и Аминандр, вызванный для совета из Афамании, и пуниец Ганнибал, которого давно уже не приглашали27. (8) Говорили о фессалийцах, чьи намерения всем присутствующим представлялось необходимым выяснить. (9) Мнения разделились лишь в том, что одни настаивали на немедленных действиях, а другие предлагали отсрочку до начала весны – ведь половина зимы уже почти что прошла, одни предлагали отправить только послов, (10) а другие считали нужным идти со всеми войсками, чтобы припугнуть, если понадобится, колеблющихся.

7. (1) Все обсуждение сосредоточилось было на этом одном, но Ганнибал, прямо спрошенный о его мнении, обратил мысли царя и всех присутствующих к судьбам войны в целом. Вот что он сказал28: (2) «Даже если бы меня стали приглашать на совет с того времени, как мы переправились в Грецию, то я и при обсуждении вопросов о Евбее, об ахейцах, о Беотии высказал бы то же самое мнение, что и сегодня, когда речь идет о Фессалии. (3) Я считаю, что прежде всего следует любыми средствами вовлечь в военный союз Филиппа и македонян. (4) Ибо в том, что касается Евбеи, беотийцев, фессалийцев, никаких сомнений и нет: как все, у кого мало сил, они заискивают всегда у тех, кто сейчас с ними рядом; такие и на совете высказываются несмело, и потом с той же радостью испрашивают себе пощаду. (5) Лишь только завидев в Греции римское войско, они вновь прибегнут под сень привычной им власти, и никто им даже не попеняет за то, что, пока римляне были далеко, они не посмели противостоять тебе и твоему войску. (6) Насколько ж важнее и безотлагательнее привлечь на нашу сторону Филиппа, нежели их! Во-первых, если он уж ввяжется в это дело, обратной дороги ему не будет; во-вторых, он приведет с собою такие силы, которые могут быть не только подспорьем в войне, но которые недавно и без посторонней помощи выдерживали римский натиск. (7) Если эта сила присоединится к нам, то – не во вред будь сказано – разве можно будет усомниться в успехе, видя, как те, с чьею помощью римляне взяли верх над Филиппом29, теперь сами на них ополчились: (8) ведь всем известно, что этолийцы победили Филиппа, а теперь они заодно с ним станут воевать против римлян. (9) Плечом к плечу с нами станет и Аминандр с афаманским племенем, которое сыграло вторую после этолийцев роль в этой войне. (10) Тогда Филипп вынес на своих плечах всю тяжесть борьбы, ты же оставался в стороне. А теперь вы оба, могущественнейшие цари Азии и Европы, пойдете войною против одного народа, который – чтобы не говорить мне о своем переменчивом счастье – еще во времена отцов наших уступал даже одному лишь царю эпирцев (которому разве сравниться с вами двумя?).

(11) Итак, что сообщает мне веру в возможность присоединения к нам Филиппа? Во-первых, общая выгода – прочнейшая скрепа любого союза; во-вторых, ваши уверения, этолийцы. (12) Это же ваш посол Фоант, повторяя все, что привык говорить, когда вызывал Антиоха в Грецию, прежде всего утверждал, что Филипп ропщет и тяготится тем рабством, какое навязали ему под видом мира. (13) По крайней мере, Фоант сравнивал в своих речах разгневанного царя с диким зверем, посаженным на цепь или запертым в клетку и жаждущим разбить замки30. Если его чувства действительно таковы, так освободим же его от оков, сломаем же запоры, дадим возможность столь долго сдерживаемому гневу обрушиться на общего врага! (14) Если же наше посольство ни на что его не подвигнет, то давайте, коль невозможно присоединить его к себе, так по крайности обезопасим себя от того, чтобы он переметнулся к нашим врагам. (15) Твой сын Селевк находится в Лисимахии. Если с тем войском, какое есть у него, он вторгнется через Фракию в ближайшие пределы Македонии и станет разорять их, то с легкостью отвлечет Филиппа от оказания помощи римлянам, заставив оборонять его собственные владения. (16) Теперь ты знаешь, что думаю я о Филиппе. Что же касается моих суждений о войне в целом, то я не скрывал их от тебя с самого начала. Если бы ты тогда меня выслушал, то римляне узнавали бы сейчас не о взятии евбейской Халкиды, не об осаде еврипской крепости – война сейчас полыхала бы в Этрурии, а также на побережье Лигурии и Предальпийской Галлии. Мало того, римляне услышали бы, что в Италии находится Ганнибал, а страшнее этого для них нет ничего. (17) Я и сейчас считаю, что тебе нужно вызвать все морские и сухопутные силы; за флотом должны следовать грузовые корабли с продовольствием, ибо если нас слишком мало здесь для войны, то для скудных запасов съестного, напротив того, чересчур много. (18) Когда ты стянешь все свои силы, раздели флот на части. Одну поставь у Коркиры, дабы у римлян не было там свободной и надежной переправы; (19) другую переведи к италийскому побережью, туда, где оно обращено к Сардинии и Африке, сам же со всеми сухопутными силами ступай в буллидские земли31: (20) оттуда ты будешь господствовать над Грецией и покажешь римлянам, что ты собрался переправляться в Италию, и, если потребуется, действительно туда переправишься. Это советую тебе я, который если не понаторел в войнах вообще, то уж во всяком случае на собственных удачах и промахах научился воевать с римлянами. (21) То, что я тебе присоветовал, обещает верный и скорый успех. Боги же да благословят то решение, которое тебе покажется наилучшим».

8. (1) Вот какова была примерно речь Ганнибала. Присутствовавшие ее похвалили, но ей не вняли. Ни один из советов Ганнибаловых не был выполнен, разве что царь послал Поликсенида вызвать из Азии флот и военные силы. (2) В Ларису на собрание фессалийцев отправлены были послы, а этолийцам и Аминандру назначили день для сбора войск в Ферах. Туда же со своими силами без промедления прибыл и царь. (3) Ожидая там Аминандра и этолийцев, он послал мегалополитанца Филиппа32 с двумя тысячами человек к Киноскефалам, где в свое время произошло решающее сражение с Филиппом-царем, – собирать кости македонян. (4) То ли это и придумал сам Филипп Мегалополитанец, желавший снискать себе расположение македонского племени и внушить неприязнь к царю, оставившему воинов непогребенными, а может быть, это решение, по видимости великодушное, а на самом деле суетное, было внушено Антиоху тщеславием, которое свойственно царям. (5) Рассеянные по полю кости были снесены в одно место, и из них был насыпан холм. У македонян это не вызвало благодарности, а царя Филиппа привело в бешенство. (6) До этого он только-только собрался вверить себя судьбе, но теперь послал к пропретору Марку Бебию, извещая его о нападении Антиоха на Фессалию: пусть-де пропретор, если тот сочтет нужным, снимается с зимних квартир, а он, Филипп, выйдет к нему навстречу, чтобы держать совет о дальнейшем.

9. (1) Антиох уже стоял лагерем подле Фер33, где к нему присоединились этолийцы и Аминандр; прибывшие из Ларисы послы спрашивали его, за какие проступки или речи фессалийцев идет он на них войной. (2) Они просили царя отвести назад войско и, если он чем-нибудь недоволен, разобраться с ними через послов. (3) Одновременно в Феры было послано подкрепление из пятисот воинов под командой Гипполоха – этот отряд не смог пройти в город, поскольку все подходы были уже перекрыты царскими воинами, и отступил в Скотусу. (4) Послам же ларисцев царь кротко ответил, что вступил в Фессалию не ради войны, но во имя сохранения и упрочения свободы фессалийцев. (5) То же самое говорил человек, которого царь уполномочил иметь дело с ферейцами. Не дав ему никакого ответа, те сами отрядили послом к царю начальствовавшего у них Павсания. (6) Он заявил примерно то же, что в сходных обстоятельствах говорили за халкидян на переговорах у Еврипского пролива34; кое в чем он был даже более резок. (7) Царь на это велел им хорошенько подумать, как бы в самое ближайшее время не пришлось им раскаяться в своей чрезмерной предусмотрительности и излишней осторожности насчет будущего. С этим он отослал Павсания. (8) Когда о посольстве узнали в Ферах, там без колебаний решили претерпеть ради верности римлянам все, какую бы участь ни принесла горожанам война. (9) Таким образом, и они всеми силами принялись готовиться к обороне города, и царь сразу со всех сторон подступил к его стенам. Он достаточно понимал (в этом не могло быть сомнений), (10) что от того, как сложится судьба этого города, первым подвергшегося его нападению, зависит будущее отношение к нему всего фессалийского племени: станут они царя презирать или же бояться. Поэтому Антиох всеми средствами старался внушить страх осажденным. (11) Первый натиск те выдержали стойко, но затем, когда многие защитники пали или были ранены, стало распространяться уныние. (12) Укоряя горожан, предводители вновь их призвали к упорству, и так как сил уже не хватало, те оставили внешнюю стену и отступили во внутреннюю часть города, окруженную не столь длинной стеной. Но в конце концов невзгоды сломили их, и, опасаясь, что, если город будет взят приступом, победители не пощадят никого, ферейцы сдались. (13) Пока общий страх еще не улегся, царь не мешкая послал четыре тысячи воинов на Скотусу. Там город сдался незамедлительно: подействовал свежий пример ферейцев, (14) которые сначала упорно сопротивлялись, но в конце концов все равно покорились своему несчастью. Вместе с самим городом сдался и Гипполох с отрядом ларисцев. (15) Все они были невредимы отпущены царем, который считал это очень важным, чтобы снискать расположение ларисцев.

10. (1) На десятый день после прихода в Феры, покончив свои дела, Антиох со всем войском двинулся к Кранону35 и взял его с ходу. (2) Затем он захватил Киерий, Метрополь и окружающие их крепости. Таким образом, вся эта область, за исключением Атрака и Гиртона, оказалась в его власти. (3) Тогда царь решил идти на Ларису, полагая, что горожане не станут уж очень упорствовать: на них должны были подействовать либо страх, внушенный захватом других городов, либо благодеяние царя, отпустившего ларисский отряд, либо, наконец, пример стольких покорившихся общин. (4) Для пущего устрашения Антиох велел поставить впереди слонов и четырехугольным строем двинулся к городу. Большинство ларисцев пребывало в растерянности и колебаниях: верх брал то страх перед неприятелем, который был рядом, то верность далеким союзникам.