История Рима от основания Города

8. (1) Тут был подан знак к бою, Камилл спешился и, схватив за руку ближайшего знаменосца, потащил его с собой на врага, прикрикивая: «Вперед воин! Вперед со знаменем!». (2) При виде самого Камилла, уже слабого по старости лет для телесных трудов и все же идущего навстречу врагу, все разом с боевым кличем ринулись вперед, возглашая «За полководцем!». (3) Передают даже, что по приказу Камилла знамя было брошено в гущу вражеской рати, чтобы знаменный ряд поспешил его отбить. (4) Тут-то антийцы дрогнули и не только голова их строя, но даже обозники оказались охвачены ужасом. (5) Не столь смущала вольсков сила неприятеля, сколько устрашал их вид самого Камилла, едва являлся он перед ними: (6) ведь, куда бы он ни двинулся, нес он с собою верную победу. Это стало особенно очевидно, когда, поспешно вскочив на коня и схвативши щит пехотинца, он устремился к левому крылу, уже почти разбитому, и одним своим присутствием исправил ход сражения, указав бойцам на победу других частей. (7) Конец дела был уже предрешен, но врагов была такая толпа, что и сами они не могли пуститься в бегство, и убивать их оставалось воинам, уже без того утомленным долгою сечей; однако тут нежданно хлынул ливень и прекратил не столько сражение, сколько верное обретение победы. (8) Тут был дан отбой, и наступившая бестревожная ночь завершила для римлян войну, ибо латины и герники, бросив вольсков, разбежались по домам, стяжав от дурных своих намерений столь же дурную участь. (9) Вольски же, увидав, что брошены они теми, кто уговорил их возобновить войну, оставив лагерь, закрылись в стенах Сатрика. Камилл сперва начал окружать город валом и осаждать по всем правилам военного искусства, (10) но, видя, что те не пытаются вылазками препятствовать работам, понял, что боевого духа у противника меньше, чем думал он, ожидая нескорой победы, и посоветовал воинам не изнуряться долгими трудами, как при осаде Вей: победа уже в руках. Охваченные радостным задором, воины со всех сторон с лестницами кинулись на приступ, и город был взят. Вольски, бросив оружие, сдались.

9. (1) Меж тем мысль вождя устремлялась к большему – к Антию: этот город у вольсков главный, он же и затеял последнюю войну. (2) Но такую крепкую столицу никак нельзя было взять без больших приготовлений, без метательных и иных машин, – и вот Камил, оставив при войске сотоварища по должности, отправился в Рим побудить сенат разрушить Антий. (3) Посреди его речи (богам, думаю, было угодно сохранить долее государство антийцев) вдруг входят послы Непета и Сутрия, прося помощи против этрусков и упомянув, что недолго ждать случая оказать эту помощь. Вот куда вместо Антия обратила судьба усилия Камилла. (4) Действительно, римляне всегда заботились отстоять и сохранить эту область, а этруски, стоило им замыслить что-нибудь новое, старались занять ее, ибо эти места расположены как раз при входе в Этрурию, словно ее врата. (5) Поэтому сенат постановил, чтобы Камилл, оставив Антий, вступил в войну с этрусками и дал ему для того городские легионы31, во главе которых был Квинкций. (6) Хотя Камилл предпочел бы испытанное и привыкшее к его власти войско, он нисколько не возражал, только попросил в сотоварищи Валерия. В область эквов на смену Валерию были посланы Квинкций и Гораций. (7) Фурий32 и Валерий, выступив из Рима в Сутрий, нашли часть города уже взятой этрусками; а в другой части жители, перегородив улицы, с трудом сдерживали вражеский натиск. (8) Приход римской подмоги и знаменитое как среди союзников, так и среди врагов имя Камилла поддержали колеблющихся защитников и дали время ввязаться в битву. (9) Итак, разделив войско, Камилл приказывает сотоварищу с отрядом подступить к крепости со стороны, занятой врагом, – не столько в надежде взять город приступом, сколько ради того, чтобы отвлечь врагов и облегчить ратный труд усталым горожанам, а самому улучить время и войти в город без боя. (10) Лишь только войска, насевшие сразу с двух сторон, осуществили этот замысел, внезапный страх обуял этрусков: они увидели, что и укрепления в осаде и внутри стен враги; тут они в страхе гурьбою бросились вон через те ворота, которые одни оказались неосажденными. (11) Бегущих избивали и в городе, и по полям. Большинство их перебили внутри укреплений воины Фурия. Воины Валерия, более скорые в преследовании, лишь с наступлением ночной темноты положили конец резне. (12) Отбив Сутрий и воротив его союзникам, войско двинулось к Непету, который этруски заняли по условиям сдачи и уже вполне им завладели.

10. (1) Казалось, что взятие этого города потребует большего труда не только потому, что он весь находился в руках врагов, но и потому, что сдан был предателями из самих горожан. (2) Тем не менее было решено отправить посольство к старейшинам Непета, чтобы те отложились от этрусков и предпочли соблюсти договор на верность римскому народу, о котором сами просили33. (3) Когда оттуда пришел ответ, что жители ни в чем не властны, что этруски держат стены и охраняют ворота, то сперва горожанам пригрозили разорением полей. (4) Затем, коль скоро клятва при сдаче города оказалась для непетян сильнее союзной клятвы, войско, собрав в окрестностях хворост, двинулось к укреплениям; заполнив вязанками ров, воины приставили к стенам лестницы и с первым же кличем натиском взяли город. (5) Тут же его жителям было приказано, чтобы сложили оружие, а воинам велено было безоружных щадить; этрусков же перебили и вооруженных и безоружных. Потом зачинщиков сдачи города обезглавили; невиновному большинству все возвратили; в городе оставили охрану. (6) Так, отбив у врага два союзных города, трибуны с великою славой воротились с победоносным войском в Рим.

В тот же год от латинов и герников потребовали объяснения и спросили, почему в течение этих лет они, вопреки установленному порядку, не поставляли воинов. (7) От многолюдного собрания обоих народов был получен ответ, что нет в этом общей вины и нет общего замысла в том, что кое-кто из молодежи сражался на стороне вольсков, (8) но они все претерпели наказание за дурной выбор, ибо ни один из них не вернулся; воинов же они не поставляли из-за постоянного страха, внушаемого вольсками: не могут они, сколько ни воюют, справиться с этой напастью, соседствующей с ними бок о бок, с еще новыми войнами сверх тех, какие уже были. (9) Доложенный ответ сенаторы признали достаточною причиной для войны, но время для войны сочли неподходящим.

11. (1) В следующем году [385 г.] при трибунах с консульской властью Авле Манлии, Публии Корнелии, Тите и Луции Квинкциях Капитолийских, а также Луции Папирии Курсоре и Гае Сергии, избранных во второй раз, завязалась тягостная внешняя война и еще более тягостная внутренняя распря: (2) война, к которой добавилось отпадение латинов и герников, была начата вольсками, а распрю против всех ожиданий затеял муж патрицианского рода и доброй славы Марк Манлий Капитолийский. (3) Всех лучших мужей в государстве он высокомерно презирал и одному лишь завидовал – Марку Фурию, столь выдающемуся и почестями, и доблестями. (4) Не мог он спокойно снести, что Фурию нет равных среди должностных лиц, нет подобных в глазах войска, что он превосходит всех и даже товарищи по избранию кажутся при нем не товарищами, а служителями, а между тем (если бы кто-нибудь захотел это правильно оценить!) Марк Фурий не мог бы освободить отечество от осадивших его врагов, если бы прежде он, Манлий, не сохранил Капитолия и Крепости, (5) ведь Фурий напал на галлов во время дележа золота, когда те душою уже чаяли мира, тогда как он, Манлий, отразил их вооруженных и ломящихся в Крепость. И Марку Фурию приходится уделять от славы своей равную долю каждому из воинов, которые вместе с ним победили, его же, Манлия, победе никто из смертных не сопричастен. (6) Распалив душу подобными размышлениями, будучи по некоторому душевному изъяну горяч и необуздан, да притом, заметив, что влияние его среди сенаторов не так велико, как требовала бы, по его мнению, справедливость, (7) он первый изо всех отцов стал угождать народу34, стал совещаться о государственных делах с плебейскими должностными лицами, стал обвинять сенаторов в преступлениях, завлекать простой народ внешним своим обаянием, а не советом и так предпочел широкую славу доброй. (8) Не довольствуясь земельными законами, кои всегда были у народных трибунов поводом к смутам, он стал подрывать доверие в ссудном деле35, ведь и впрямь, говорил он, стрекало долгов тем острее, что грозит не только нищетой и бесчестьем, – оно страшит свободного человека темницею и оковами. (9) Действительно, задолженность была очень велика из-за строительства – дела, разорительного даже для богачей. В таких-то условиях война с вольсками, сама не легкая и отягченная отпадением латинов и герников, была использована как предлог, чтобы домогаться верховной власти. (10) Однако помыслы Манлия о перевороте лишь побудили сенат назначить диктатора. Итак, избранный диктатором Авл Корнелий Косс назначил начальником конницы Тита Квинкция Капитолийского.

12. (1) Диктатор видел, что более упорная борьба предстоит внутри, а не вне государства; однако то ли из-за спешки с войной, то ли из-за надежды, что победа и триумф придадут силы его диктатуре, но только он набрал войско и двинулся в Помптинскую область, куда, как он слышал, вторглось вольское войско. (2) Не сомневаюсь, что читателям, уже пресыщенным столькими книгами о непрестанных войнах с вольсками, уже приходило в голову то же, что казалось чудом и мне, пересказывающему писателей, более близких к времени событий: откуда после стольких поражений брались воины у вольсков и эквов? (3) Но так как об этом древние молчат, могу ли я сам высказать что-нибудь, кроме собственного моего мнения, которое у каждого в его догадках может быть особым? (4) Правдоподобным кажется, что для возобновления войны использовались все новые и новые поколения молодежи, подраставшие в промежутках, как и ныне, при воинских наборах у римлян; а может быть, войско не всегда набиралось из одних и тех же племен, хотя войну начинало всегда то же самое племя; (5) а может быть, неисчислимое множество свободных людей населяло тогда эти места, где сейчас источник пополнения войск невелик, а римские рабы – единственное спасение от обезлюдения. (6) Во всяком случае, все писатели согласны в том, что, несмотря на недавнее поражение от Камиллова войска, воинство у вольсков было огромное; а еще к ним примкнули латины, герники, кое-кто из жителей Цирцеи и даже римские переселенцы из Велитр.

(7) В тот же день диктатор построил лагерь, а назавтра, совершив птицегадание и заклав жертву, испросил благоволения богов и, радостный, вышел к воинам, которые с первым светом стали, согласно приказу, вооружаться при виде уже выставленного знака к битве36. (8) «Воины!– сказал он.– Победа за нами, если боги и их прорицатели что-нибудь видят в будущем37. Сложим копья у ног и обнажим мечи, как подобает мужам, твердо уверенным в победе и идущим в рукопашный бой с противником, их недостойным. Итак, я велю: неукоснительно блюсти строй, ни на шаг не сходить с места и твердо встретить натиск врага. (9) А когда, тщетно метнув дротики и копья, они кинутся на вас, неподвижно стоящих, тут пустите в дело мечи; пусть каждый помнит, что боги помогают римлянам и посылают их в бой при счастливых предзнаменованиях. (10) Ты, Тит Квинкций, выжидай и сдерживай конницу до начала схватки, а как увидишь, что рукопашная задержала врагов и строй их дрогнул, тогда добавляй страху конницей и с налету рассеивай боевые порядки противника». И всадники и пехота сражались, как велено: вождь не обманул легионы, а счастье – вождя.

13. (1) Полчища врагов, на глаз сравнив оба строя и полагаясь только на свою численность, безрасчетно вступили в бой и безрасчетно же отступили. (2) Лихие только в метании копий, в кличе и первом натиске битвы, они не сумели устоять перед мечами, рукопашною схваткой, перед видом одушевленного яростью неприятеля. (3) Первые ряды нападавших были отражены, и ужас достиг даже обозных отрядов, а тут добавила страху конница. Боевые порядки нарушились во многих местах, все пришло в движение, и строй уподобился мятущимся волнам. А когда передовые бойцы пали и тут уже каждый начал думать о надвигающейся смерти, враги обратились в бегство. (4) Римляне наседают: пока те отступали сомкнутым строем, преследование было делом пехоты, но когда преследователи заметили, что повсюду вражеские воины бросают оружие и рассеиваются по полям, сразу по данному знаку посланы были конные отряды, чтобы не дать всему множеству разбежаться, покуда пехота медлит, добивая врагов поодиночке: (5) достаточно было дротиками и запугиванием препятствовать бегству, конными объездами держать на месте толпу, пока не подоспеет пехота и не покончит с противником, как положено. (6) Бегство и преследование завершились не раньше ночи; в тот же день был взят и разграблен лагерь вольсков; всю добычу, кроме свободных людей, уступили воинам. (7) Больше всего пленных было из латинов и герников, причем отнюдь не все из простого народа, чтобы счесть их сражавшимися за плату, обнаружились тут и знатные молодые люди – это было явное доказательство помощи от их властей враждебным вольскам. (8) Узнаны были и некоторые из жителей Цирцеи, и поселенцы из Велитр. Все они были отосланы в Рим и, допрошенные старейшинами сената, недвусмысленно изъяснили им, как прежде диктатору, каждый измену своего народа.

14. (1) Диктатор держал войско в лагере, меньше всего сомневаясь, что сенат прикажет начать войну38-39 с этими народами, когда страшная внутренняя угроза заставила его поспешить в Рим. Со дня на день разгоралась смута, которую неизменный ее зачинщик делал все более опасной. (2) Уже не только речи, но и дела Марка Манлия, направленные по видимости к пользе народной, однако мятежные, обнаруживали со всей очевидностью, что он замыслил. (3) Однажды увидев, как ведут осужденного за долги центуриона, знаменитого своими подвигами, он посреди форума налетел с толпою своих людей, наложил на него руку40 и стал кричать о высокомерии сенаторов, жестокости ростовщиков и бедствиях народа, о доблестях и участи этого мужа: (4) «Затем ли я спас этой рукою Капитолийскую крепость, чтобы видеть, как гражданина и моего соратника, словно победили галлы, хватают и уводят в рабство и оковы?» (5) Тут же при всем народе он заплатил заимодавцу и, освободив должника от долга, отпустил на волю41, а тот призывал в свидетели богов и людей, чтобы отблагодарили они Марка Манлия, его освободителя и отца римских плебеев. (6) Центурион, сразу же попав в волнующуюся толпу, еще больше увеличил волнение, показывая рубцы ран, полученных им в вейской, галльской и других позднейших войнах. (7) Он говорил, что, пока воевал, пока восстанавливал разоренный дом42, он не раз уже выплатил самый долг; но лихва поглотила все, ею он раздавлен; (8) и если он видит белый свет, этот форум и сограждан – это благодаря Марку Манлию; все отеческие благодеяния лишь от него; Марку Манлию он посвятит все оставшиеся свои силы, жизнь и кровь; все, что связано для него с отечеством, с государственными и семейными пенатами, – все это теперь связывает его с одним человеком.

(9) Хотя подстрекаемый этими словами простой люд и так принадлежал одному человеку, Марк Манлий добавил к этому и другое дело, еще более способное возмутить умы. (10) Он назначил к продаже главную часть своего наследственного имущества – поместье под Вейями, объявив: «Квириты, покуда хоть что-то у меня остается, я не потерплю, чтобы кого-либо из вас уводили по приговору суда в кабалу»43. Это так воспламенило сердца людей, что, казалось, во всем – в праведном и неправедном – они последуют за этим защитником свободы.

(11) Вдобавок у себя дома, совсем как на сходках, он произносил речи, полные обвинений патрициям; не различая, бросает ли он обвинение истинное или ложное, он заявил, что отцами припрятано галльское золото: мало им владеть общественной землею, они еще и не возвращают общественных денег! Если бы эти деньги были налицо, простой народ мог бы освободиться от долгов. (12) Надежда была заронена, и тотчас стало казаться, что совершено постыдное преступление; ведь золото собирали, чтобы всей общиной откупиться от галлов, для того вносили этот налог – и то же самое золото, отобранное у врагов, перешло в добычу немногих. (13) И вот к Манлию подступают, спрашивая, где сокрыта такая огромная кража, а он откладывает ответ, говоря, что скажет, когда придет время. Все думали только об этом золоте, забыв все остальное, так что стало ясно, что если объявленное правдиво, то велика будет благодарность, а если лживо – то велик будет гнев.