История России, на Небесах написанная

Появившийся на рубеже веков трамвай, очень скоро стал и литературным образом – символом жизни. Но если в созданном А.И.Куприным до Первой Мировой войны рассказе «В трамвае» это жизненный путь от рождения до смерти с «главной станцией» в финале, то в произведении Н.С.Гумилёва название говорит сама за себя. Это – путь в пропасть!

В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне.

Она лежала вместе с другими

Там в ящике скользком на самом дне.

«Нету лиц у них и нет имён», – сказала М.И.Цветаева о «революционных войсках» в книге «Лебединый стан». А у таких, как персонаж Н.С.Гумилёва, – тем более. Это – образ не человека, а скота. Но человек не может быть как скот, он может быть только хуже в бессмысленной, не знающей границ жестокости, в разгуле низменных страстей. Это – те, которые отреклись от Бога, а значит, утратили все нравственные ценности. (Об этом, пусть в другом контексте, написано в замечательной книге «Свобода любви или идол блуда» Митрополитом Илларионом (Алфеевым) и другими). И вот один из них перед нами. Потому, это стихотворение тоже можно назвать пророческим, только теперь уже для всей страны. Оттого и образы палача и смерти здесь гораздо ужаснее, чем в стихотворении «Рабочий».

Нельзя также не сказать, что это произведение, пожалуй, одно из самых сложных. В нём очень неоднозначный финал, неоднозначные образы: «панихида» о лирическом герое и «молебен о здравии» его невесты. Есть даже мысль, что Машенька – это образ России. Но свобода, выход из окружающего кошмара – это «только оттуда бьющий свет» и «Исакий» как «верная твердыня Православия». И мысль эта пронизывает всю русскую литературу!

А вот стихотворение «Современность» из книги «Чужое небо», созданное ещё в 1911году:

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,

На губах трепетало последнее слово,

Что-то ярко светило, фонарь или луна,

И медлительно двигалась тень часового.

Всё описанное стало вдруг реальностью, и «тень часового», охранявшего арестованных, и «Илиада», которая была у поэта перед расстрелом. В трагические минуты перед человеком как будто проходит вся жизнь, вся история.

А когда Николай Степанович Гумилёв как участник Кронштадтского мятежа был выведен на расстрел, на стене камеры было написано «Господи, прости, иду в последний путь».

Великий поэт и храбрый русский офицер, Николай Степанович Гумилёв говорил, что на земле ничего не боится, а вот после смерти испугаться очень страшно.

Ему предложили помилование, зная о популярности поэта. Но узнав, что остальные будут расстреляны, Николай Степанович Гумилёв произнёс свои последние слова: «Здесь нет поэта Гумилёва – здесь есть офицер Гумилёв». Он шагнул назад и встал рядом со своими соратниками. Прозвучали выстрелы – и люди стали падать в вырытую яму – мёртвые

и раненые вперемешку. Долгие годы – вплоть до перестроечных времён произведения Николая Степановича Гумилёва не будут печатать, несмотря на все старания самых авторитетных поэтов. Даже мёртвый, он будет представлять угрозу безбожной власти. Николай Степанович Гумилёв принял смерть как истинно русский, православный офицер и дворянин и, упав в ров, шагнул в вечность. Было ему 35 лет.

Но нельзя завершать разговор об одном из великих русских поэтов оборвавшейся земной жизнью. Последняя его прижизненная книга имеет библейское название «Огненный столп», о чём говорилось ранее. (Стоял огненный столп и за спиной избранных русских святых, например, Сергия Радонежского, во время Литургии).

В этой книге собраны созданные поэтом шедевры, что, конечно, не умаляет достоинства других книг. Это – и упоминаемые ранее «Заблудившийся трамвай», и «Шестое чувство» и, конечно, «Слово» и «Память».

В «испепеляющие», по словам А.А.Блока, годы Николай Степанович Гумилёв размышляет о вечных, о высших нравственных ценностях:

Но забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных тревог

И в Евангелие от Иоанна

Сказано, что слово – это Бог.

(Стихотворение «Слово»).

В произведении Слову противопоставлены числа:

А для низкой жизни были числа

Как домашний подъярёмный скот…

И «патриарх седой…», «не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число». «Книга чисел» – одна из книг Ветхого Завета, а известная всем строка «В начале было Слово» – начало Евангелие от Иоанна. Поэтому, возможно, в произведении показана антитеза закона Ветхого Завета и благодати, Божественной любви Завета Нового. А в финале – ответственность за Слово.

И, конечно, одно из главных произведений – это стихотворение «Память», написанное незадолго до трагического 1917 года и гибели поэта. Именно с него начинается статья. Главная мысль, начинающая и завершающая стихотворение: «Мы меняем души – не тела». Это – своего рода заповедь, обращение ко всему человечеству. Может быть, это – воплощение библейской мысль о гибели человека, навредившего своей душе. Но, конечно, это и как будто итог всего жизненного и творческого пути поэта. Он и «лист опавший, колдовской ребёнок, словом останавливавший дождь», и тот, кто «говорил, что жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир», и, наконец, «избранник свободы». Но далее появляется с древних времён почитаемый на Руси образ Святого Великомученика Георгия, который под страшными пытками не отрёкся от веры во Христа и образ которого почти через 30 лет «явится» в одном из лучших произведений Б.Л.Пастернака, о чём уже говорилось ранее:

…Но Святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

(Многим хорошо известно, что сам поэт был дважды награждён Георгиевским Крестом). А ради этого можно перенести и «муки голода и жажды», и «сон тревожный» и «бесконечный путь». Будет небольшим преувеличением сказать, что сам поэт повторит путь святых мучеников.

И вот возникает образ «Нового Иерусалима», как символ Царства Небесного, как описал его Святой Иоанн Богослов. И возникает этот образ на полях родной для поэта страны:

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, пока взойдут ясны

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

А Царство Небесное, как известно, завоёвывается страданиями и подвигом!

Как и в «Заблудившемся трамвае», появляется образ, скорее всего, Страшного Суда, – образ «Страшного Света», который «прольётся с неба».

А далее образ Млечного Пути, часто встречающийся в духовной поэзии разных времён:

Это Млечный Путь процвёл нежданно

Садом неожиданных планет.

И вот в финале возникает образ «Неведомого Путника», о котором было много споров:

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо, но я пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему.

Орёл и лев – символы евангелистов, здесь они вместе, значит, этот образ, скорее всего, – Образ Христа, как утверждал один из дискутирующих писателей.

Невольно вспоминаются и слова из известной песни, написанной уже во второй половине 20-го века:

Тебя там встретят огнегривый лев

И синий вол, «исполненный очей»

С ними золотой орёл небесный,

Чей так светел взор незабываемый.

Может быть, поэтому образы высшего ангельского чина – серафимов, «облака рая» встречаются во многих произведениях Н.С.Гумилёва, даже в стихах о любви к женщине, например, в сборнике, изданном после смерти поэта. В упоминаемых выше произведениях является ему чистая, светлая возлюбленная, спасая от сомнений и грехов. (Это – один из ярких и распространённых образов классической русской литературы).