История России с древнейших времен. Том 13. От царствования Феодора Алексеевича до московской смуты 1682 года
Шрифт:
Когда же и где именно, при каких условиях начались эти определения? От уяснения этих вопросов зависит уяснение всего последующего хода истории. Мы видели, что история сначала выбирает всегда лучшие земли, и отсюда постепенность исторического движения в Европе с юга на север или с юго-запада на северо-восток. То же самое видим и у нас, на восточной равнине. История начинается здесь, на западе, на водном пути из Балтийского моря в Черное; начинается на северо-западе, но уже второй князь переселяется с севера на юг, в среднее Приднепровье, в лучшие страны, где и образуется собственная в древности Русь. Здесь, в западной части равнины, по великому водному пути, остается главная историческая сцена при первых князьях и сто лет спустя по смерти Ярослава Великого. Но мы видели, что изначала славянам суждено было двигаться на северо-восток, в страны, более и более обделенные природою: какой-то сильный враг когда-то потеснил славян с Дуная и заставил часть их поселиться по рекам восточной равнины; но и тут, в лучших юго-западных частях этой равнины, они не могли долго оставаться в покое даже и тогда, когда русские князья соединили их и в челе дружин своих стали на стороже русской земли, обстроили ее городками со стороны степи: ни русские князья с их дружинами, ни русские городки не могли сдерживать наплыва кочевников; города и села лежали пустые, обгорелые, пахарь не смел выехать на работу, половецкие вежи наполнялись русскими рабами, и походы князей в далекие степи на разгром хищников приносили только минутное облегчение. Черниговский князь объявил, что его волость опустошена, что в его городах живут только псари да половцы; другие пограничные со степью княжества не могли быть в лучшем положении. Усобицы княжеские происходили преимущественно в этих же странах, и князья приводили тех же половцев.
Такое несчастное положение юго-западной украйны необходимо заставляло часть
В каких же условиях нашлось народонаселение в этой новой стране?
Если в старой, западной или юго-западной, Руси племенное деление имеет так мало исторического значения, то в новой, северо-восточной, Руси о племенах нет и помину. Летопись до прихода варяго-русских князей указывает здесь финские племена; но в половине XII века мы имеем здесь дело уже со славяно-русским народонаселением. Прибытие одних русских князей с их дружинами не могло ославянить туземцев: мы знаем, как обыкновенно господствующий класс сохраняет одну народность, а низшее народонаселение – другую; для ославянения северо-восточной Руси необходим был сильный приплыв славянского народонаселения в города и села. Но этот приплыв совершился не целыми особыми племенами, а вразброд; стекались поодиночке или небольшими толпами из разных местностей, сталкивались с чужими, с иноплеменниками, без возможности, следовательно, сейчас же составить крепкий союз, приходили с сознанием своей слабости, зависимости. В западных областях славяне были старые насельники, старые хозяева, князья были пришельцы; на востоке, наоборот, славянские поселенцы являются в страну, где уже хозяйничает князь; князь строит городки, призывает насельников, дает им льготы; насельники всем обязаны князю, во всем зависят от него, живут на его земле, в его городах. Эти-то отношения народонаселения к князю и легли в основу того сильного развития княжеской власти, какое видим на севере. Разумеется, многое зависело здесь от того, воспользуются ли князья своими выгодными отношениями к новому народонаселению, к новым своим городам, не встретят ли в других частях народонаселения сильных препятствий. Явился именно такой князь, который как нельзя лучше воспользовался своими выгодными отношениями к новому народонаселению, именно Андрей Боголюбский. Он переселяется жить из старого города Ростова Великого в новый Владимир на Клязьме, где нет веча, где власть княжеская не встретит преград. Андрей понимает очень хорошо значение слов мое, собственность и не хочет знать юга, где князья понимают только общее, родовое владение. Андрей, как древний богатырь, чует силу, получаемую от земли, к которой он припал, на которой утвердился навсегда; он не покидает этой земли, не переезжает в Киев, когда тот достался ему и по родовым правам, и по правам победы. Этот первый пример привязанности к своему, особому, первый пример оседлости становится священным преданием для всех северных князей, и отсюда начинается новый порядок вещей.
Мы сказали: при начале утверждения нового порядка вещей многое зависело от того, воспользуются ли князья своим выгодным положением, не встретят ли препятствий в других частях народонаселения? Дело не обошлось без борьбы. Южные князья-богатыри, привыкшие смолоду никого не бояться, кроме бога одного, встали, увидав, что Андрей, северный самовластец, стал обходиться с ними не по-прежнему, не как с родственниками, но как с подручниками; они разбили большое войско Андреево, высланное против них на юг, но этим оборонительным действием князей дело и кончилось на юге; север с зачавшимся в нем новым порядком остался не тронут. Новгород Великий с храбрым князем, приехавшим к нему с юга, отбился от полков Андреевых, видел бегство их от стен своих, но этим оборонительным действием со стороны сильнейшего самовластительного города на Руси дело и кончилось; Новгород Великий не помог Ростову Великому, в который Андрей ударил пятою, по тогдашнему выражению, переехал жить в пригород и украшал этот пригород как стольный город назло старому Ростову. Мы видели, как привыкли жить дружинники с князем, не как с повелителем, но как со старшим, товарищем, как с вождем, которому служат по любви, из охоты и покидают при первом неудовольствии. Андрей не ужился с этими обычными требованиями дружины и погнал из своей волости старых бояр отцовских: что же бояре остальных волостей русских? Встали за обиду товарищей? Нисколько.
Повсюду ограничились только обороною от наступательных действий северного самовластца; он остался нетронутым в своей волости. Здесь борьба не кончилась: Андрей пал жертвою нового порядка, им введенного, бояре убили его. Но это воровское дело, это ночное нападение, ночное убийство сурового господина показывает лучше всего слабость в людях, совершивших преступление. Однако человека, сжимавшего все в сильной руке, не было более, следовательно, теперь все, что было сжато только, а не изгибло, могло подняться, выпрямиться. Поднимается старый вечевой город Ростов, хочет низложить дерзкий пригород Владимир, взявший первенство по воле князя; со старым городом по единству выгод соединяются бояре; но пригороды побеждают, Ростов окончательно теряет свое значение, и князья утверждаются в пригородах, где нет веча, где власть их ничем не стеснена.
Исход борьбы между старым городом и новыми имел решительное влияние на дальнейший ход событий на севере, а следовательно, и в целой России, ибо север получает преобладающее значение. Мы видели, что вследствие родовых княжеских отношений, перемещений и усобиц власть княжеская являлась чем-то непостоянным, изменяющимся, и во сколько она ослабела чрез это, во столько выиграло значение старшего города в волости, который представлял власть постоянную. Таким образом, в земле подле власти княжеской являлась другая власть, и чем чаще в которой земле менялись князья, чем с меньшими силами приходили они как искатели волости, стола, тем более поднималось значение другой, постоянной власти, города: так, Новгород Великий поднялся до значения государя, хотя не исключил и власти княжеской, остался при выработанном историею двоевластии, не постаравшись о более точном юридическом определении. Такое двоевластие было более или менее и в других областях, в других землях во время господства родовых княжеских отношений. Но как скоро на севере князь сделал первую попытку установиться, сделаться властию постоянною, то, естественно, он прежде всего должен был столкнуться со властию старшего города. Исход столкновения легко было предвидеть на севере, где князь явился повелителем страны, строителем городов, где князь, следовательно, создал себе силу, опираясь на которую мог начать поведение, каким отличался Андрей Боголюбский. Андрей, впрочем, как видно, не вступал в открытую борьбу со старым городом Ростовом, он только оставил его и устроил себе свой стольный город в пригороде Владимире, он точно так же поступил и с Киевом, старшим городом во всей Русской земле; племянник его Ярослав Всеволодович хотел точно так же поступить с Новгородом, покинувши его и утвердивши свое пребывание в пригороде Торжке. Только когда по смерти Боголюбского ростовцы высказали свои требования, началась открытая борьба между ними и братьями Андрея, кончившаяся поражением ростовцев. Не удивительно, что борьба была непродолжительна; обратив внимание на положение Ростова, трудно предположить, чтоб этот город был силен, имел многочисленное народонаселение вследствие большой торговой деятельности; трудно предположить, чтоб этот город, запрятанный своими строителями, финскою мерею, от живого пути, от Волги, к печальному мертвенному озеру, – чтоб этот город процветал, подобно Новгороду, Смоленску, Полоцку.
Низложен был старый вечевой город, и на севере водворилось однообразие: все города новые, назначительные; Ростов заброшен, Владимир не успел еще подняться в значении столицы великокняжеской, как был разорен татарами и также заброшен; великие князья живут в своих опричнинах, в своих наследственных городах: то в Переяславле, то в Твери, то в Костроме, то в Москве. Нельзя не заметить в русской истории относительно городов важной по своим последствиям односторонности:, в западной половине, где была главная историческая сцена в древности, мы видим ряд значительных городов, процветавших именно потому, что они были на дороге из варяг в греки, т. е. из Северной Европы в Южную; в северо-восточной части, которая теперь выступает на первый план, по другим, менее благоприятным природным условиям, значительных городов нет, и потому не обнаруживают они влияния на последующий ход событий, которые совершаются мимо их. Города являются здесь преимущественно большими огороженными селами, и государство, здесь сложившееся, окрепнувшее, получает преимущественно характер государства земледельческого.
Вообще движение русской истории с юго-запада на северо-восток было движением из стран лучших в худшие, в условия более неблагоприятные. История выступила из страны, выгодной по своему природному положению, из страны, которая представляла путь из Северной Европы в Южную, из страны, которая поэтому находилась в постоянном общении с европейско-христианскими народами, посредничала между ними в торговом отношении. Но как скоро историческая жизнь отливает
на восток, в области верхней Волги, то связь с Европою, с Западом, необходимо ослабевает и порывается не вследствие мнимого влияния татарского ига, а вследствие могущественных природных влияний: куда течет Волга, главная река новой государственной области, туда, следовательно на восток, обращено все. Но Западная Россия, что же с нею сделалось? Она осталась на своем месте, не могла передвинуться на восток! Западная Россия, потеряв свое значение, потеряла способы к дальнейшему материальному, государственному и нравственному развитию, способы иметь влияние на Восточную Россию результатами своего общения с европейскими народами. Мы видели, чему подвергалась она вследствие соседства своего со степью, с хищными кочевниками, половцами. Татары и литва разорили ее вконец. Киев, в старину вторая Византия, являлся путешественнику в виде ничтожного городка с окрестностями, похожими на кладбище. Запустелая, лишенная сил, раздробленная, юго-западная Русь подпала под власть князей литовских. Галич, счастливый уголок, где было сосредоточились последние силы юго-западной Руси, быстро поднялся и процвел, но скоро и пал вследствие своего уединения от остальной, живой Руси, т. е. Великой, ибо Малую Русь в описываемое время нельзя было назвать живою. Политическая связь между восточною и западною Русью рушилась; мало того, возникла вражда вследствие соперничества правителей, которые постарались разрушить церковное единство: явилось два особых митрополита, в Киеве и Москве.Кровный союз был нарушен, родные братья разделились, разошлись; сколько от этого разделения потеряно было материальных сил – об этом говорить нечего. Деньги – дело нажитое, говорит пословица; так и вообще материальные силы; но сколько от этого раздела, от этой долгой жизни особняком потеряно было нравственного, духовного богатства! Русский человек явился в северо-восточных пустынях бессемеен во всем печальном значении, какое это слово имело у нас в старину. Одинокий, заброшенный в мир варваров, последний, крайний из европейско-христианской семьи, забытый своими и забывший о своих по отдаленности, разрознившийся и от родных братьев – вот положение русского человека на северо-востоке: и целые века предназначено было ему двигаться все далее и далее в пустыни востока, жить в отчуждении от западных собратий. Но если для развития сил как отдельного человека, так и целого народа необходимо общество других людей, других народов, если только при этом условии возможно движение мысли, расширение сферы деятельности, то понятно, какие следствия для русского народа должно было иметь отсутствие этого условия.
Другие, благоприятные, условия могли бы, хотя отчасти, восполнить недостаток главного условия, необходимого для успешного развития народной жизни, например благоприятный климат, плодоносие почвы, многочисленное народонаселение в обширной и разнообразной стране, что делает возможным разделение занятий, обширную внутреннюю торговлю, беспрерывные сообщения различных местностей друг с другом, процветание больших городов. Ничего подобного не могло быть в Северо-Восточной России. Печальная, суровая, однообразная природа не могла живительно действовать на дух человека, развивать в нем чувство красоты, стремление к украшению жизни, поднимать его выше ежедневного, будничного однообразия, приводить в праздничное состояние, столь необходимое для восстановления сил. Малочисленное народонаселение было разбросано на огромных пустынных пространствах, которые беспрестанно увеличивались без соответственного умножения народонаселения. Все это было бедно и слабо без возможности к самостоятельной жизни, без возможности защиты при встрече с какою бы то ни было силою. Посмотрим, что иногда происходило в городе относительно довольно значительном? Жители прячутся, затворяются ставни домов, запираются лавки: в город въехал приказчик соседнего богатого землевладельца, окруженный толпою подвластных ему крестьян, и похваляется всякою похвальбою на горожан. Эта слабость отдельных частей вела к тому, что все они и во всем обращались к Москве, туда посылали свои жалобы, оттуда ждали защиты. Сила, широта взгляда, сознание своего положения и отсюда могущественные побуждения упорно охранять одно и отвергать другое зависят от сосредоточения больших масс в одной местности с сильною и разнообразною деятельностью. Когда народ сплочен внутренно вследствие достаточного числа жителей соответственно обширности страны; когда народ сплочен разделением занятий, поставившим различные местности, различные части народонаселения в неразрывную связь и зависимость друг от друга; когда эти местности и части народонаселения находятся в беспрерывном общении друг с другом, связаны общими интересами, принимают горячее участие в судьбе друг друга, одним словом, живут сознательно общею жизненею, – то такая внутренняя сплоченность, связь, условливает возможность децентрализации, возможность самоуправления частей без вреда политическому единству; когда разбитый член организма внутренно сросся, тогда внешние повязки и лубки более не нужны. Наоборот, когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнею, не связаны разделением занятий; когда нет больших городов, кипящих разнообразною деятельностью, когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет, – то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственною централизациею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь; централизация восполняет недостаток внутренней связи, условливается этим недостатком и, разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось: это хирургическая повязка на больном члене, страдающем потерею внутренней связи, внутренней сплоченности.
Мы видели, в каком выгодном положении с самого начала нашелся князь на северо-востоке и как он воспользовался этими выгодами. Преемники Боголюбского, брат его Всеволод III и потомки последнего, неуклонно верны преданию, полученному от первого самовластца. Каждый князь, ставши по родовым счетам великим или старшим, не оставляет своей прежней волости для столицы великокняжеской, Владимира, который, таким образом, после татарского погрома не имел возможности поправиться, получить значение, принять участие в княжеских спорах, усобицах, его роль страдательная, все делается мимо его. Каждый великий князь стремится воспользоваться теперь своим значением, своею силою, чтоб увеличить свою волость, свое владение на счет других княжеств. Вместо прежнего движения из одной волости в другую, какое мы видели в древней, Юго-Западной, России, в России новой, Северо-Восточной, видим оседлость князей в одной волости, князь срастается с волостью, интересы их отождествляются, усобицы принимают другой характер, имеют другую цель, именно усиление одного княжества на счет всех других; при такой цели родовые отношения необходимо рушатся, ибо тот, кто чувствует себя сильным, не обращает более на них внимания. Одно княжество наконец осиливает все другие, и образуется государство Московское.
При этом образовании московский князь, теперь государь всея Руси, утверждает за собою то выгодное положение, в котором являются первые северные князья. Соответственно тому отношению, в каком мы нашли вначале северное народонаселение к князю как хозяину, населителю страны, создателю городов, в соответствие этому отношению в Московском государстве свободный человек называет себя человеком великого князя. Но что же дружина? Дружина во все то время, пока образовывалось государство на севере, сохраняет свой прежний характер: единственное право, которое она ревниво бережет, право, вынесенное ею из старой Руси, – это право свободного перехода от одного князя к другому: «Боярам и слугам вольным воля». Таким образом, князь опередил дружину: в то время как он начал новый порядок вещей, уселся, припав к земле, и, как богатырь, получил отсюда новые силы, дружина продолжает еще бродить, кружиться, и в этой способности двигаться полагает свое единственное право или ручательство всех прав; дружина, следовательно, страшно отстала от князя, отстала на целый период. Если некоторые дружинники усаживаются и получают от этого силу, то движение остальных мешает дальнейшему их усилению, мешает определению отношений. У сильнейшего князя выгодно служить, и по праву свободного перехода дружинники отовсюду стремятся в Москву, идут туда бояре с опустошенного юга с многочисленными дворами, новые пришельцы заезжают старых, по местническому выражению, начинается борьба, усобица в боярстве, и, если один боярин через меру усилится и станет опасен, князь найдет против него всегда опору в его соперниках. Так погиб опасный Алексей Петрович Хвост от вражды со своими собратиями. Опасен становится важный сан тысяцкого, грозивший стать в одной знатной фамилии, – и Димитрий Донской уничтожает этот сан. Тщетно сын последнего тысяцкого, Вельяминов, хлопочет и в Твери, и в Орде, поднимая грозу против московского князя: его ревностный союзник – богатый купец московский, и никто из бояр: голова Вельяминова надает под топором палача на Кучкове поле, народ плачет; о боярах ни слова не говорится в летописи, не говорится, чтоб они показали сочувствие к судьбе собрата; точно так же при внуке Донского безуспешно кончилось восстание боярина Ивана Дмитриевича Всеволожского. Таким образом, в это важное время. когда московский князь собирал русскую землю, становился государем, самовластным хозяином всей Северо-Восточной России, в дружине мы видим одиночные попытки того или другого сильного лица, того или другого сильного рода подняться; но при столкновении с властию великокняжескою, при борьбе, силы оказываются далеко не равными: восставший боярин действует во имя своего личного интереса, не поддерживается внутри всеми собратиями, действует посредством других князей или хана. Дружина остается при прежнем: «Боярам и слугам вольным воля».