История России в занимательных рассказах, притчах и анекдотах IX - XIX вв
Шрифт:
Вражду твою пусть Тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь... Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет.
1869 году московская городская дума выступила с политическим адресом (заявлением), притом довольно умеренным. Однако и на него правительство прореагировало крайне раздраженно. По этому поводу Тютчев сказал: «Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла».
еперь истории об актерах
и театре. Начнем с великого русского драматурга Александра Николаевича Островского (1823—1885).
Один провинциальный актер, совершенно бездарный,
сандром Николаевичем Островским в Московском артистическом кружке.
— Здравствуйте, батюшка, — приветливо поздоровался с актером Островский, — в Москву пожаловали?
— Да так, мимоездом остановился на ваших хваленых актеров посмотреть.
— Вот как! А знаете, какой со мной случай вышел. Нанял я извозчика. Лошаденка у него оказалась никуда не годная. Он ее и лаской, и кнутом, — а она ни с места.
Говорю я ему: «Чего она у тебя такая?» А он мне: «Чего только, барин, с ней ни делал — даже на бега ее, подлую, два раза водил, рысаков ей показывал, а она, подлая, ни в какую: как была клячей, так и осталась».
(S^/еликий русский актер Михаил Семенович Щепкин (1788—1863) — основоположник реализма на отечественной сцене, играя с 12 лет сначала на любительской, а потом и на профессиональной сцене, был по рождению крепостным и лишь 34 лет оказался свободным, так как его выкупили у его господ графов Волькенш-тейнов по подписке. Вскоре после этого он был принят в труппу Малого театра, где и развернулся во всю силу его необычайный талант. Московское окружение Щепкина самым благотворным образом влияло на него, ибо рядом с ним были Пушкин и Гоголь, Белинский и Герцен, Тургенев и Сухово-Кобылин.
Беря многое от этих писателей и драматургов, Щепкин немало давал и им.
Особенно любил актер рассказывать услышанное, узнанное и прочувствованное им Гоголю.
Внук Михаила Семеновича сообщал, что из рассказов его деда Гоголь брал «иногда новые черты для лиц в своих рассказах, а иногда целиком вставлял целый рассказ его в свою повесть. Это делалось по просьбе Михаила Семеновича, который желал, чтобы характерные выражения или происшествия не пропали бесследно и сохранились в рассказах Гоголя...».
Так, например, именно от М. С. Щепкина Гоголь впервые услыхал полюбившуюся ему фразу, которую он вложил в уста Чичикова в одной из редакций романа «Мертвые души». Анекдот, рассказанный Чичиковым, оканчивался так: «Не стыдно ли тебе так поступать с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
Именно последняя фраза была передана Гоголю Щепкиным, и именно она стала крылатой после того, как «Мертвые души» были опубликованы.
(^нажды к Щепкину подошел монах и попросил дать что-нибудь Богу. Щепкин ответил:
— До сих пор все, что давал мне Господь, я брал, но сам предложить ему что-нибудь не смею!
е слишком известная, одна-
ко талантливая певица Махина переезжала из Москвы в Петербург и попросилась дебютировать на сцене Мариинского театра.
Вакансий там не было. Начальник репертуарной части петербургских императорских театров некто Лукашевич, прослушав Махину, обнаружил у нее хороший голос, но должен был придумать какую-нибудь причину, по которой ей следовало бы отказать
в просьбе. ,— Голос ваш хорош, — сказал Лукашевич Махиной, — да жаль, ростом вы очень уж малы.
— Да помилуйте, ваше превосходительство, я ведь не в Преображенский полк прошусь.
(З^еликая русская балерина Анна Матвеевна Павлова, позднее для благозвучия переменившая себе отчество на Павловну, родилась в Петербурге в семье отставного солдата и прачки. Отец ее умер, когда Ане было два года, и им с матерью нередко приходилось голодать. Случались, однако, и светлые дни. Так было, когда Ане исполнилось 8 лет и мать повезла ее в Мариинский театр на балет «Спящая красавица». «С первых же нот оркестра, — писала потом Павлова, — я притихла и вся затрепетала, впервые почувствовав над собой дыхание красоты. Но когда взвился занавес, открыв раззолоченную залу дворца, я тихонько вскрикнула от радости. И, помню, закрыла лицо, когда на сцену выехала старая злая волшебница в карете, запряженной крысами.
Во втором акте толпа мальчиков и девочек танцевала чудесный вальс.
— Хотела бы ты так танцевать? — с улыбкой спросила меня мама.
— Нет, не так. Я хочу танцевать так, как та красивая дама, что изображает Спящую красавицу. Когда-нибудь и я буду Спящей красавицей и буду, как она, танцевать в этом самом театре.
Мама засмеялась и назвала меня глупенькой...»
И все же права оказалась восьмилетняя девочка, а не любящая ее мать.
Павлова поступила в балетную школу среди 11 претенденток из числа 60 конкурсанток.
«Поступить в Императорскую балетную школу — это все равно что поступить в монастырь, — писала Павлова впоследствии, — такая там царит железная дисциплина». Сходство с монастырем дополнялось частыми молитвами, почти постоянным чувством голода и ужесточалось, по сравнению с монастырем, ежедневными обливаниями холодной водой и многочасовыми занятиями в репетиционных залах, перемежающимися обычными уроками за партой.
Павлова сформировала для себя несколько заповедей и на первое место ставила следующие из них:
«Красота не терпит дилетантства. Служить ей — значит посвятить себя ей целиком, без остатка.
Даже балерина, имеющая успех, не может позволить себе лениться.
Не пытайтесь рабски подражать великим балеринам, выражайте свои чувства по-своему».
'ледующие пять театральных
анекдотов относятся к выдающимся актерам XIX века, братьям Каратыгиным — Василию Андреевичу (1802— 1853) и Петру Андреевичу (1805—1879). Петр Андреевич,
будучи членом театрально-литературного комитета, усердно просматривал поступающие туда рукописи пьес. Не находя ничего достойного внимания, он написал однажды:
Из ящика всю выбрав требуху,
Я двадцать пять пиес прочел в стихах и прозе.
Но мне не удалось, как в басне петуху,
Найти жемчужину в навозе.
етр Андреевич Каратыгин был плешив и иногда подтрунивал над этим. Однажды он заметил толпу зевак, собравшуюся возле железной дороги.
— Что здесь произошло? — спросил Каратыгин.
— Да вот человек чуть под поезд не попал. На волосок был от смерти, — отвечали ему.
— На волосок? Слава Богу, что это был не я, а то конечно же был бы уже покойником, — сказал Каратыгин и, сняв шляпу, показал голову, на которой не было ни единого волоска.