История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II
Шрифт:
Благодаря средоточию там культурной элиты – профессуры, социалистических деятелей, высшего духовенства, Соловки вошли в историю, и такие их отделения, как привилегированный Савватьевский скит или страшный остров Анзер, откуда не было возврата, стали легендарными. Немногие с Соловков вышли живыми, но «лишь на Колыме и в Соловках / Россия та, что будет жить в веках», – писал поэт Георгий Иванов.
Свидетельство очевидца
«Секирная гора(Анзера)… для тех, кто сидел на Соловках, не было страшнее слова. Именно там, в церкви на Секирной горе, достойные выученики Дзержинского изобретательно применяли целую гамму пыток и изощренных мучительств, начиная от «жердочки» – тоненькой перекладины, на которой надо было сидеть сутками, удерживая равновесие, без сна и без пищи под страхом зверского избиения, до спуска связанного истязуемого
В 1925 г. все политизоляторы (Верхнеуральский, Суздальский, Тобольский, Челябинский и Ярославский) были подчинены Тюремному отделу Административно-организационного управления ОГПУ. На фоне готовившегося сталинского наступления на крестьянство численность заключенных в СССР возросла, составив в 1927 г. 200 тыс. человек. В лагерях ОГПУ по состоянию на 1 июля 1929 г. находились 22 848 человек, на 1 января 1930 г. – 95 064 человека, а к 1 июня 1930 г. – 155 тыс.
19 декабря 1926 г. Высший совет народного хозяйства принял постановление «Об использовании на лесозаготовках труда заключенных». Заготовленный новыми рабами лес Кремль продает за границу и вырученную валюту вкладывает в создание военно-промышленного комплекса. 11 июля 1929 г. Совнарком принял решение о создании сети лагерей в отдаленных районах для «эксплуатации их природных богатств». Зимой 1930 г. в СССР насчитывалось уже более 400 тыс. заключенных.
В это время началась трансформации лагерей ОГПУ в крупнейший хозяйственный наркомат СССР. Именно тогда появляются распоряжения чекистских органов «доарестовать» столько-то представителей такой-то профессии для нужд лагерного комплекса.
Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960: Справочник / Сост. М.Б. Смирнов; Ред. Н.Г. Охотин, А.Б. Рогинский. М., 1998.
А.Л. Литвин. Красный и белый террор в России, 1918–1922. М., 2004.
А.М. Плеханов. ВЧК – ОГПУ в годы новой экономической политики 1921–1928. М., 2006.
В.С. Измозик. Глаза и уши режима. Государственный политический контроль за населением Советской России в 1918–1928 годах. СПб., 1995.
И.Л. Солоневич. Россия в концлагере. М.: Римис, 2005. 536 с.
3.1.12. Русское общество в 1923–1928 гг. в России
Никогда ещё за всю свою тысячелетнюю историю русское общество не было столь подавлено и деморализовано, как в середине 1920-х гг. Как бы ни были тяжелы испытания монгольского ига или Смуты начала XVII в., они не переламывали хребет русской государственности, русских традиций и русского быта, так, как это произошло за несколько лет после октябрьского переворота. Приход к власти вчера еще никому не известных Ленина, Троцкого, Каменева, Зиновьева, Сталина, переименование городов и улиц с исконно русскими названиями, введение новых должностей (нарком, комдив и пр.) и упразднение прежних, жесточайший удар по религии вообще и, прежде всего, по Русской Православной Церкви, гибель или разлука (надолго или навсегда) с родными и близкими, чудовищный городской быт коммунальных квартир и необходимость к нему приспосабливаться – всё это превращало жизнь в кошмарный сон. Для сотен тысяч учителей, врачей, инженеров, писателей, земских деятелей, ученых вставал во всей неотвратимости вопрос о том, как существовать при победившем строе, при том, что возможность его свержения или перерождения откладывается на неопределенный срок.
Представим себе типичных русских интеллигентов, изображенных Чеховым в его пьесах. Дяде Ване и Гаеву в середине 1920-х гг. было бы лет 70, Вершинину из «Трех сестер» – 60 с небольшим. Чем кормить семью в новых условиях и не позавидовать ли судьбе барона Тузенбаха, убитого в честной дуэли и не думающего о том, как защитить жену или дочерей от изнасилования, издевательств, эпидемий, голода и холода.
Переименование Петрограда в Ленинград (1924) и Царицына в Сталинград (1925) оскорбляло национальное достоинство русских людей. Характерно суждение одного из идеологов той поры: «Термины «русская литература», «история русской литературы» не лишены еще прав гражданства в обиходе школьных программ, методических пособий и учебников».
Однако и в эти годы создавались в России произведения, не только отвечавшие на запросы не утерявших нравственное
чувство современников, но и ставшие вкладом в сокровищницу культуры. Поздняя лирика Есенина, чья безвременная смерть в 1925 г. потрясла читающую и мыслящую Россию, проза С. Клычкова, произведения Михаила Булгакова, рассказы Михаила Зощенко, романы Андрея Платонова, поэзия Максимилиана Волошина, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка свидетельствовали о том, что жива и свободна, несмотря на все репрессии и бедствия, творческая душа русского народа.В 1920-е гг. русский театр увидел последние шедевры режиссёрского гения Станиславского: «Горячее сердце» Островского (1926) и «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (1927); эксперименты режиссёра Мейерхольда – «Ревизор» Гоголя и «Горе уму» по Грибоедову, а также полный мистических глубин, иррациональный образ Гамлета в исполнении Михаила Чехова. Дерзновенный одним своим заглавием, роман Михаила Булгакова «Белая гвардия» и рождённая на его основе пьеса «Дни Турбиных», поставленная во МХАТе в 1926 г., вызывали благодарные слёзы у тех, кто оплакивал судьбу России, и злобную ненависть завистливых врагов.
Чуть раздвинулись рамки цензуры при переходе от военного коммунизма к НЭПу, только стали выдаваться разрешения на создание частных издательств – и тут же в середине 20-х годов появились шедевры искусства и гуманитарной науки, и ныне вызывающее благодарный отклик у читателей и исследователей. Стоит отметить несомненные достижения отечественного литературоведения, работы Б. Томашевского и В. Жирмунского в области изучения русского стихосложения, метрики и ритмики, рифмы и теории литературы. Труды М. Бахтина («Проблемы творчества Достоевского»), Ю. Тынянова («Архаисты и новаторы»), а также В. Проппа, В. Виноградова были принципиально чужды пролетарской идеологии. Выдающимся памятником этой эпохи является книга А.Ф. Лосева «Философия имени», читая которую думаешь, что она напечатана в эмиграции, в Париже или в Берлине, а не в СССР. Все эти произведения свободного духа художников и мыслителей создавались не благодаря, а вопреки новому коммунистическому порядку, в бессознательном, а часто и вполне сознательном противлении ему.
Гражданская война отнюдь не закончилась в сфере мысли, свидетельством чему являлись и действовавший в течение 1920-х гг. в Москве богословский кружок, в центре которого был философ А.Ф. Лосев, и существовавшее в Петрограде «Братство святого Серафима Саровского» во главе с одним из немногих невысланных русских философов Сергеем Алексеевичем Аскольдовым (1871–1945). В это братство входил будущий выдающийся литературовед Д.С. Лихачёв, попавший за участие в нём на Соловки.
Некоторая свобода творчества до конца 1920-х гг. всё же сохранялась. Юмористы Ильф и Петров вложили в уста своему герою характерные для эпохи задиристые слова: «Советская власть хочет строить социализм, а я социализма строить не желаю!» Но с каждым годом такой свободы становилось всё меньше. При всем беспримерном сопротивлении некоторых деятелей культуры тлетворному духу большевицкого режима побеждала в борьбе за умы и сердца людей агрессивная идеология, поддерживаемая всей силой государственного аппарата. Лирика Ахматовой и повести Булгакова становились чтением немногих, замещаясь в сознании современников скульптурой Шадра «Булыжник – орудие пролетариата» и романом Николая Островского «Как закалялась сталь».
В конце Гражданской войны и в первые годы НЭПа в народе и образованном обществе резко повышается интерес к вере. Сводки ОГПУ полны сообщениями о собраниях, часто многотысячных, в местах, где «обновляются» (т. е. сами собой чудесным образом очищаются от копоти и ржавчины) иконы, храмы и кресты. Многочисленны сообщения о явлениях Богородицы и святых (Серафима Саровского, князей Бориса и Глеба) с призывами к покаянию и усиленной молитве. Немало случаев выхода из комсомола и возвращения в церковь молодых людей. Некоторые комсомольцы принимают в эти годы священный сан. После 1925 г., видимо, когда память об ужасах голодомора и военного коммунизма немного затихает, а НЭП вступает в полную свою силу, эти тенденции идут на убыль (они вновь усилятся в 1930-е гг.)
Свидетельство очевидца
«1923 г. был годом, когда прокатилась целая полоса великих чудес, которыми испытывались окончательно сердца людей. Я видел, как, один за другим, комсомольцы уходят из комсомола и становятся в ряды самых горячих верующих. Многие из них, никогда не певшие в церковном хоре, но певшие в кружках хат-читален, бросали последние и шли петь в церковь. Можно было наблюдать, с какой любовью принимали их верующие». – Д. Гойченко. Сквозь раскулачивание и голодомор. М., 2006. С. 29.