История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Вывозился не только хлеб, но и другие продукты. «По головам голодавшего русского центра, – писал известный публицист И. И. Колышко, – неслись к Риге, Либаве, Одессе поезда с сибирским маслом, яйцами, мясом… Русским сахаром откармливала Англия своих свиней, а великоросс пил чай вприглядку. В Берлине в дни привоза русского мороженого мяса и птицы немцы обжирались ими до отвала, а великоросс ел мясо лишь по двунадесятым праздникам». [1224] «Лозунг „не доедим, а вывезем“ был не пустым лозунгом, ибо рост внутренних цен был связан с ростом мировых цен, – писал известный экономист Н. П. Огановский. – Не только крестьяне центральных районов перманентно недоедали, не только производители яиц и птицы сами в рот их не брали… Главные сельскохозяйственные продукты шли за границу: половина товарного зерна, 3/4 льна, яиц, половина масла. Отсюда ужасающая смертность детей, отсюда сила эпидемий, отсюда глухое недовольство масс, постоянная борьба всеми доступными крестьянам способами с помещиками и начальством и стихийные вспышки бунтов – предвестники революционной грозы». [1225]

1224

Цит. по: Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 2000. С. 47.

1225

Огановский Н. Равновесие сельского и народного хозяйства СССР в аспекте перспективного плана // Экономическое обозрение. 1927. Июнь. С. 29.

Крупный неурожай, естественно, повышал уровень цен, и вывозить хлеб становилось менее выгодно, чем продавать его на месте. Однако средний уровень цен в Европе почти вдвое превышал средний уровень цен в России. Этот диспаритет цен был вызван не тем, что европейское население больше, чем русское, нуждалось в хлебе, а тем, что в богатой Европе было больше валюты, золота и серебра. В конце XIX века на каждого жителя Франции приходилось 32 доллара в драгоценных металлах, а на каждого жителя России – 7 долларов. [1226] Богатые нации могли платить за хлеб больше, чем русское население, и хлеб, производимый в помещичьих и отчасти в зажиточных крестьянских хозяйствах, уходил за границу, несмотря на то, что бедняки голодали. В 1860-х годах пуд ржи стоил в Германии 93 коп., а на Черноземье – 45 коп., в 1880-х годах соответственно 112 и 65 коп.. [1227] По железнодорожному тарифу 1889 года стоимость перевозки до порта Либавы составляла 23 коп., до германской границы – около 25 копеек. Вследствие разницы цен, намного превосходившей цену транспортировки, хлеб было выгодно вывозить даже в относительно неурожайные годы, до тех пор, пока создавшаяся в результате вывоза нехватка продовольствия не компенсирует разницу в ценах. Рыночный механизм работал таким образом, что в России создавалась нехватка продовольствия. Мировой рынок работал как насос, выкачивающий из России ее богатства: хлеб, масло, лес, лен, пеньку и другое сырье. [1228]

1226

Подсчитано по: Бехтеев С. Хозяйственные итоги истекшего сорокапятилетия и меры к хозяйственному подъему. М., 1902. С. 88.

1227

Подсчитано по: Миронов Б. Н. Хлебные цены… Приложение. Табл. 11; Abel W. Crises agraires en Europe (ХIIe – XXe siecle). Paris, 1973. P. 433.

1228

Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Т. I. СПб., 1902. С. 7.

рис. 6.3. Динамика цен на рожь в Центральном районе (в граммах золота за пуд). [1229]

Таким образом, в России сформировался новый, типичный для восточноевропейской «фольварочной» экономики, круг товарообмена, в котором зерно, производимое на помещичьих полях, обменивалось на импортные предметы потребления. Так, например, в 1907 году было вывезено хлеба на 431 млн. руб.; взамен были ввезены высококачественные потребительские товары для высших классов на 180 млн. руб. [1230] и 150–200 млн. руб. составили расходы «русских путешественников» за границей (многие представители русской знати постоянно жили во Франции). [1231] Для сравнения, в том же году было ввезено машин и промышленного оборудования на 40 млн. руб., сельскохозяйственной техники – на 18 млн. руб. [1232] В 1913 г. было вывезено хлеба на 654 млн. руб., расходы «путешественников» (по минимальной оценке П. Грегори) составили 324 млн. руб., ввоз машин и промышленного оборудования – 110 млн. руб. [1233] Таким образом, на нужды индустриализации шла лишь небольшая часть доходов, полученных от хлебного экспорта.

1229

Подсчитано по: Миронов Б. Н. Хлебные цены… С. 69. Табл. 13.

1230

Подсчитано по: Ежегодник России 1909 г. СПб., 1910. С. 191–193.

1231

Покровский С. Указ соч. С. 383; Сидоров А. Л. Финансовое положение России в годы Первой мировой войны (1914–1917). М., 1960. С. 86.

1232

Ежегодник России 1909 г… С. 191–193.

1233

Грегори П. Экономический рост Российской империи… С. 219; Россия 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 212, 214.

6.2. Уровень производства и потребления

Как отмечалось выше, в первой половине XIX века в соответствии с мальтузианской теорией рост и уплотнение населения сопровождались падением потребления, и в 1850-х годах потребление приблизилось к минимально возможной норме. В стране (в особенности в центральных областях) ощущалась нехватка хлеба, и резкий рост вывоза в таких условиях мог привести к голоду. Однако Россия избежала продовольственного кризиса, и, по-видимому, главной причиной улучшения экономической ситуации стало освобождение крестьян: использование свободного труда стимулировало расширение посевных площадей и совершенствование земледельческой технологии, что приводило к росту урожаев.

Рост производства хлеба был неравномерным по регионам. Наиболее впечатляющий прогресс был достигнут в южном степном Причерноморье. Это был район новой колонизации, и освоение этих земель было одним из важнейших факторов экономического развития пореформенной России. Именно колонизация Юга в значительной степени объясняет не только рост посевных площадей, но и рост средней урожайности по Европейской России. [1234] За полвека хлебное производство этого региона увеличилось в 7 раз и достигло 0,7 млрд. пудов (22 % общероссийского производства). Чистые сборы на душу населения достигали 44 пудов. [1235] В 1895 году 73 % производившегося в этом регионе товарного хлеба вывозилось за границу через черноморские порты. [1236]

1234

Михайловский В. Г. Тезисы доклада «Урожаи в России 1801–1914 гг.» // Бюллетень ЦСУ. 1921. № 50. С. 2.

1235

Нифонтов А. С. Указ. соч. Табл. 23, 28, 40, 47; Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год девятый. Петроград, 1916. Табл. А. 1

1236

Лященко П. И. Очерки аграрной эволюции… С. 204.

Совершенно иной характер имело развитие Центрального региона. Здесь уже давно были освоены все удобные земли, наблюдалось истощение почв, урожайность оставалась низкой, и сбор хлебов сохранялся на уровне 0,2 млрд. пудов. В расчете на душу населения чистые сборы к началу XX века уменьшились до 11 пудов; район не обеспечивал себя продовольствием и жил в значительной части за счет ввоза из других областей. [1237]

В Черноземном районе в 1860–1880 годах наблюдался небольшой рост, который затем сменился стагнацией. Практически все пригодные земли были распаханы, и урожаи не росли вплоть до начала XX века, когда наметилось некоторое оживление сельскохозяйственного производства. Однако, несмотря на это оживление, рост населения привел к уменьшению душевых чистых сборов до 26 пудов. [1238]

1237

Нифонтов А. С. Указ. соч. Табл. 23, 28, 40, 47; Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству… Табл. А. 1.

1238

Там же.

Статистические сведения о посевах и сборах в начале рассматриваемого периода опираются на материалы губернаторских отчетов, а после 1883 года – на данные Центрального Статистического Комитета МВД. Как отмечалось выше, губернаторские отчеты занижали валовой сбор, и некоторые специалисты считали необходимым введение «поправки Фортунатова» в 7 % – таким образом, мы используем эту поправку для данных до 1883 года. Точность данных ЦСК также подвергалась сомнению в отдельных работах, [1239] однако более детальные исследования показали, что во всяком случае с конца XIX века они «устанавливали уровень урожая очень близко к действительности». [1240] Радикальное улучшение статистики было достигнуто с 1893 года, когда ежегодно стал производиться сбор сведений о посевных площадях Что же касается данных за 1880-е годы, то специалисты из «Комиссии 1901 года» считали их несколько заниженными. [1241] Занижение было связано с тем, что в этот период для исчисления урожаев использовались посевные площади, определенные в 1883 году, то есть прирост посевных площадей не учитывался. [1242]

1239

Иванцов Д. И. К критике русской урожайной статистики. Петроград, 1915; Фортунатов А. Ф. Сельскохозяйственная статистика Европейской России. М.,1893.

1240

Wheatcroft S. The Reliability of Russian Prewar Grain Output Statistics // Soviet Studies. 1974. Vol. 26. P. 157–180; Виноградова Н. Русская урожайная статистика // Вестник статистики. 1926. Кн. XXIII. С. 29–84; Кн. XXIV. С. 51 – 104.

1241

Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 3. СПб., 1903. С. 198–199.

1242

Лященко П. И. Очерки аграрной эволюции… С. 193.

Необходимо отметить также, что при построении продовольственных балансов, подобных приведенному в таблице 6 1, исследователи сталкиваются с трудностям, возникающими из-за невозможности учета некоторых факторов. В частности, отсутствуют полные данные о вывозе хлеба в Польшу и Финляндию, о привозе из Сибири, о производстве хлеба на Северном Кавказе и о доле этого хлеба в общем вывозе (которая в 1890-х годах стала существенной). Учет этих факторов (как показывают данные начала XX века), по-видимому, уменьшил бы цифру вывоза из Европейской России примерно на 40 млн пудов, [1243] что привело бы к увеличению душевого потребления в 1890-х годах на 0,4 пуда.

1243

Там же. С. 243.

Табл. 6.1. Продовольственный баланс по 50 губерниям Европейской России. [1244]

В целом чистые сборы хлебов в расчете на душу населения несколько возросли – как отмечалось выше, в основном за счет колонизации земель на Юге. Однако рост хлебного производства сопровождался бурным ростом экспорта (в значительной мере с того же Юга) и не приводил к увеличению потребления в пищу и на фураж, которое оставалось на уровне 19–20,5 млн. пуд. Как отмечалось выше, минимальная норма потребления в пищу составлял 15,5 пудов на душу населения, потребление зерна на фураж в 1850-х годах составляло 4–5 пудов, а норма потребления в пищу и на фураж – 19,5 – 20,5 пудов. Однако к концу столетия в результате распашки пастбищ и нехватки сена потребление зерна на фураж существенно возросло. Л. Н. Маресс по результатам воронежского обследования определял минимальное потребление зерна на фураж в 7,25 пуда на душу сельского населения, [1245] что дает 6,3 пуда на душу всего населения. Нужно учесть, однако, что в Воронежской губернии (и в целом на Черноземье) нехватка пастбищ проявлялась более остро, чем в нечерноземных губерниях, поэтому реально норма потребления зерна на фураж была меньше, на уровне 5–6 пудов. С учетом этой нормы мы получим минимальную норму потребления в пищу и на фураж для 1890-х годов в 20,5 – 21,5 пуд. Реальный уровень потребления (19,9 пуда с учетом Северного Кавказа) немного не дотягивал до этой нормы, и в силу естественного статистического разброса примерно половина населения хронически недоедала.

1244

Подсчитано по: Нифонтов А. С. Указ. соч. Табл. 23, 28, 40, 47. Для 1850 – 60-х годов четверти переведены в пуды исходя из соотношений 1870-х годов: 1 четверть посева равна 7,33 пуда, 1 четверть сбора равна 7,76 пуда (см.: Нифонтов А. Указ. соч. Табл. 32, 43, 42). Данные о вывозе: Сборник сведений по истории и статистике…; Свод статистических сведений по сельскому хозяйству России к концу XIX века. Вып. II. СПб., 1902. С. 132–133. Вывоз взят по хозяйственным годам.

1245

Маресс Л. Н. Производство и потребление хлеба в крестьянском хозяйстве // Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства. Т. I. СПб., 1897. С. 16.

Известный медик профессор Л. А. Тарасевич на Х Пироговском съезде в 1907 году высказал мнение, что русский народ находится в состоянии постоянной болезни – недоедания («хроническое неполное голодание»), причем достаточно небольшого ухудшения, чтобы начались все ужасы голода. [1246]

Поскольку потребление оставалось постоянным примерно на уровне минимальной нормы, то рост населения происходил за счет увеличения урожайности, то есть за счет расширения экологической ниши. Население под действием хронического голода как бы давило на стенки экологической ниши, раздвигая ее. Как отмечает П. Гатрелл, [1247] давление населения приводит к тому, что крестьяне обрабатывают землю более интенсивно и увеличивают применение удобрений. Корреляция между ростом населения и урожайности впервые была отмечена А. Фортунатовым на материалах Казанской губернии; теоретическое обоснование этой зависимости дано в известной работе Э. Босеруп. [1248]

1246

Цит. по: Биншток В. И., Каминский Л. С. Народное питание и народное здравие. М.; Л., 1929. С. 14.

1247

Gatrell P. The Tsarist Economy. 1850–1917. New York, 1986. P. 127. См. также: Кауфман А. А. Указ. соч. С. 164.

1248

Фортунатов А. Урожаи ржи на крестьянских землях Казанской губернии. Б. м. 1889; Boserup E. The Conditions of Agricultural Growth. The Economics of Agrarian Change Under Population Pressure. London, 1965. См. также: Кауфман А. А. Указ. соч. С. 164.

При 686 млн. пудов среднего ежегодного вывоза в 1909–1913 годах помещики непосредственно поставляли на рынок 275 млн. пудов. Эта, казалось бы, небольшая цифра объясняется тем, что крупные землевладельцы вели собственное хозяйство лишь на меньшей части своих земель; другую часть они сдавали в аренду, получая за это около 340 млн. руб. арендной платы. [1249] Чтобы оплатить аренду, арендаторы должны были продать (если использовать среднюю экспортную цену) не менее 360 млн. пудов хлеба. В целом с помещичьей земли на рынок поступало примерно 635 млн. пудов – эта цифра вполне сопоставима с размерами вывоза.

1249

Ковальченко И. Д. Соотношение крестьянского и помещичьего хозяйства в земледельческом производстве капиталистической России // Проблемы социально-экономической истории России. М., 1971. С. 190; Анфимов А. М. Налоги и земельные платежи крестьян Европейской России в начале XX в. (1901–1912 гг.) // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1962. С. 502.