История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I

Собственно эмиграция состояла по большей части из культурных слоев русского общества. Рождаемость была низкой, смертность брала свое, преобладание мужчин вело к смешанным бракам и ассимиляции, 182 тысячи вернулись в СССР. И через 15 лет, к 1937 г., от примерно 900 тысяч осталось 500 тысяч. Часть из них уехала за океан в США, Канаду, Парагвай, Бразилию, Аргентину, Австралию. Те, кто выехал за океан или шел на государственную службу, обычно принимали иностранное гражданство.

Но не все сторонники Белого дела покинули Россию. Многие в силу внешних обстоятельств (невозможность эвакуироваться, желание остаться с семьей), другие – принципиально, по убеждению, остались на родине. Иногда первые и почти всегда вторые выбирали путь сопротивления большевицкой власти. Они ждали благоприятного момента, чтобы продолжить борьбу. Между военными и политическими организациями эмиграции и их сторонниками на родине сохранялись связи. Газеты эмиграции часто публиковали письма, подписанные только инициалами, нелегально привезенные из России. Никто почти не думал, что большевицкий режим продлится многие десятилетия, и борьба с ним за освобождение родины не прекращалась ни в Зарубежье, ни в России.

Литература

П. Е. Ковалевский. Зарубежная Россия. Париж, 1971, 347 с.

Л. П. Решетников. Русский Лемнос: исторический очерк. М.: Новоспасский монастырь, 2009.

А. Б. Зубов. Эмиграция – наш путь в Россию // Новая газета. № 126; № 128 (2413; 2415). 16.11.2015; 20.11.2015. С. 16–17; 20–21.

Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК – ОГПУ, 1921–1923. М.: Русский путь, 2005.

Т. Г. Масарик и «Русская акция» Чехословацкого правительства: К 150-летию со дня рождения Т. Г. Масарика. По материалам международной научной конференции / Отв. ред. М. Г. Вандалковская. М.: Русский Путь, 2005.

Русская акция помощи в Чехословакии: история, значение, наследие. Сост. Л. Бабка и И. Золотарев. Прага: Национальная библиотека Чешской республики, 2012.

2.2.40. Причины поражения Белого движения

Белое движение очень напоминает движение русских людей за освобождение своего отечества в годы Смуты начала XVII века. Оба движения были совершенно добровольными, патриотическими и жертвенными. Пожалуй, в русской истории нет других примеров столь явного проявления свободного коллективного гражданского подвига в обстоятельствах государственного развала, безвластия и мятежа. Но в начале XVII века народное движение завершилось победой, Земским Собором и восстановлением России, а в начале ХХ века Белые добровольцы потерпели поражение. Они не довели страну до гражданского мира, до Учредительного собрания, а были сброшены большевиками в Чёрное море осенью 1920 г. и в Японское море – осенью 1922-го. Почему?

За почти столетие со времени нашей Гражданской войны в попытках ответить на этот вопрос написаны сотни книг и, наверное, десятки тысяч статей. Обсуждались военные причины неудачи, международно-политические, идейно-пропагандистские, нравственно-религиозные. Многие из них названы верно. Главная же причина очень проста и лежит на поверхности – большая часть русских людей Белых не поддержала, к их призывам осталась равнодушной, если не враждебной. В 1919 г. был такой момент, когда Сибирская армия адмирала Колчака освободила всю Сибирь, Урал и подошла к Волге и Вятке; Южная армия генерала Деникина освободила весь Кавказ, Украину, дошла до Царицына, Орла, Воронежа; Северо-Западная армия генерала Юденича стояла на Пулковских высотах и Белые воины видели сияние золота на куполе Исаакиевского собора; Северная армия генерала Миллера освободила Архангельск, Мурманск и подходила к Вологде. Если бы все боеспособное население освобождённых районов встало в ряды Белой армии, то её численность превысила бы численность Императорской армии в Мировую войну, и большевики были бы разбиты за считаные недели. Но Белая армия была добровольческой, а добровольно умирать за Россию пошли очень немногие. Для большинства наших соотечественников Россия оказалась чужой страной. Посулы большевиков построить «новый мир», где вся земля будет у крестьян, заводы – у рабочих, где не будет больше ни господ, ни бар, ни Самого Бога – эти лживые посулы оказались значительно привлекательней честных призывов Белых сложить свои головы за Россию, её честь и славу, за свободу и достоинство человека. Да и не верили мужики генералам-золотопогонникам и дородным архиереям, призывавшим их на борьбу с новой властью – слишком долго такие же генералы и архиереи были их господами, и до самого февраля 1917 г. не хотели возвращать крестьянам землю и оправдывали несправедливый порядок, ссылаясь на Божью волю.

В военно-техническом отношении Гражданская война коренным образом отличалась от предшествовавшей ей Мировой. Реально задействованные в ней силы исчислялись не миллионами, а сотнями тысяч. Она была не окопной, а в высшей степени подвижной: бронепоезда и пулеметные тачанки – характерное ее оружие. И стала она последней в истории войной, в которой ключевую роль играла конница. Но в политическом смысле русская Гражданская война стала продолжением Мировой войны на пространствах одной страны и силами одной нации. Союзниками сторон Гражданской войны выступали противоборствующие в Мировой войне страны – на стороне большевиков – Центральные державы, на стороне Белых – Антанта. Большевики и Центральные державы были силой антинациональной и не скрывали этого – и Брестский мир, и Красный террор, и борьба с Церковью были известны всем и каждому уже в 1918 г. Белые и Антанта были силой национальной – и громко возвещали об этом. Над одними развевался непонятно какой и чей красный флаг, над другими – старый русский бело-сине-красный. Выбор был налицо. Он был прост и понятен. И выбор был сделан тогда русским народом. Выбор не за Россию, а против нее.

Стало общим местом, что Белые разрозненно наступали с окраин, тогда как у Красных были преимущества центральной позиции. Между тем важнее, чем разрозненность географическая, была разрозненность социальная. Исключительно интенсивной в русском обществе оказалась как межсословная ненависть, так и внутрисословные политические антагонизмы. Они заслонили собой любовь к родине. Иностранцы, вызвавшиеся помогать Белому делу, понять такое отсутствие патриотизма у большинства русского народа просто не могли. Многие, разочаровавшись, отходили в сторону, давая себе слово никогда больше не вмешиваться в «странные русские дела». Между тем, ничего удивительного в глухоте народа к призывам Белых нет.

Подавляющее большинство русского народа оставалось неграмотным или малограмотным, оно не было воспитано национально-патриотически, не знало и не любило своей истории, не испытывало благоговения перед отеческими гробами. Потомки, и не очень дальние, крепостных привыкли жить для себя, своих близких. Газета – в то время единственная форма идейного сплочения народа – до большинства не доходила. Понимать газетные статьи простые люди не были научены, даже если и читали по слогам, а телевизора и радио в Гражданскую войну еще не существовало. Крестьяне продолжали жить своей общинной жизнью, совершенно не понимая те политические процессы, участниками которых они стали помимо собственной воли. Они преклонялись перед именем «батюшки-царя», но видели в нём не национального вождя, а, скорее, религиозную фигуру – мессию, хранителя Правды на земле. Свержение царя означало свержение Правды, вседозволенность для очень и очень многих. А вседозволенность так соблазнительна, особенно, когда слаба вера…

В русском народе, особенно среди крепостных, на протяжении веков подавлялось чувство гражданской ответственности – способность к самоорганизации считалась опасной, бунтарской чертой характера. Все решают и устраивают вышестоящие – царь, чиновники, господа. Народу надо только уметь уклоняться от слишком удушающих объятий начальства, а уклоняться незаметно лучше поодиночке. И от большевиков предпочитали уклоняться, чем с ними бороться. И от Белых тоже уклонялись – «моя хата с краю…»

Христианская вера, так долго контролировавшаяся светской императорской бюрократией в собственных своих интересах для сохранения существовавшего несправедливого порядка, потеряла свою силу и привлекательность в сердцах большинства народа, перестала переживаться как сокровище правды и путь спасения. Она превратилась в элемент «старого порядка», отбрасываемый вместе с самим порядком, или в набор ритуальных магических формул «от сглаза», «от бездождия», «от болезней». Вера не уберегла русских от соблазна революцией, как она уберегла, скажем, калмыков. Понятия «можно – нельзя», «добро – зло» оказались очень разрушенными к ХХ веку. Потому убийство, грабеж, обман осуждались и проклинались, если были направлены на тебя и твоих близких, если же сам человек грабил, лгал и убивал, он не усматривал в том часто большого греха, а если и усматривал, то по-распутински прощал сам себя – «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Русскими старообрядцами, протестантами, мусульманами такая позиция отвергалась, но в судьбоносные годы революции и Гражданской войны сознательных и твердых в вере православных христиан в русском обществе оказалось даже меньше, чем сознательных и ответственных граждан.

После реформ Александра II Россия все быстрее шла по пути складывания гражданского общества. Но «быстрее» не значит – «быстро». Старые привычки изживались с трудом и не в одном поколении освобожденных русских людей. Школа, особенно средняя и высшая, прививала своим учащимся чувство национальной и гражданской ответственности, но даже в ней застарелый народнический социально-политический антагонизм, раскол на «мы и они» – «народ и бюрократию» – ослаблял, и ослаблял существенно, чувство национального единства.

Гражданская война расколола русский народ по линии сознательной любви к отечеству. За большевиками пошли те, кто думал в первую очередь не о родине, не о национальной чести и свободе, а о себе – своём куске земли, своей мирной жизни при равнодушии к другим и злобе на тех, кто мешал этому удобному самоустроению. Оказалось, что таких – подавляющее большинство в русском народе.

Крестьянская масса хотела только одного: чтобы ее оставили в покое и не втягивали в Гражданскую войну. Крестьяне защищали свои дворы, но в армию, которая защитила бы всех, не стремились. Особенно неудачно сложились отношения с крестьянством в Сибири, хотя вопрос о помещичьей земле там не стоял. Людские ресурсы Сибири – по сравнению с ресурсами советской России – были невелики, и для противостояния Красной армии Колчаку приходилось выжимать из крестьян сколько можно, включая недоимки за прошлые годы. И крестьянские восстания приняли к лету и осени 1919 г. широкий размах. Это был протест против военных реквизиций, мобилизаций и произвола. О том же, что ради России надо принести жертву собой и своим имуществом – сибиряки большей частью не помышляли. И дело даже не в недостаточном опыте жизни под Красными. Плохо образованные, они просто не умели понять, что на кон поставлена судьба родины, а значит, и их судьба. Уральским казакам-старообрядцам ответ подсказывала их вера, а у «новообрядцев» живой веры часто не хватало, а то и вовсе не было. Белое же командование, а тем более, почти неподвластные ему атаманы Анненков, Калмыков или Семенов, считали повстанцев за большевиков и обходились с ними по-большевицки. В результате крестьяне в Сибирской армии воевали неохотно и легко сдавались в плен.