Чтение онлайн

ЖАНРЫ

История русского романа. Том 2
Шрифт:

В сохранившейся корректуре «Инженеров» для XVIII сборника «Зна ние» имеется зачеркнутый Горьким — очевидно, по цензурным соображе ниям — и не вошедший в печатный текст отрывок, в котором Савинский довольно подробно развивает перед Маней сущность марксизма — этого единственно правильного, научно обоснованного материалистического учения об обществе. Как показывают этот отрывок, а также статья «К со временным событиям» (1906) и письма 900–х годов, автор «Инженеров» подходил к пониманию того, что решающей силой исторического развития является рабочий класс — «единственный элемент в нашем обществе, не заинтересованный в нашем буржуазном строе, а напротив, заинтересованный в обратном», — и что привести мир к лучшему будущему могут лишь социал — демократы, «действующие по законам, выработанным Марксом». [582]

582

Институт

мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР, Архив Горького, № 54658.

Есть все основания предполагать, что если бы повесть была доведена, как намеревался автор, до «эпопеи войны», а значит и революции, и работа над ней не была бы прервана преждевременной смертью писателя, то несомненно соответственно эволюционизировал бы и образ центрального героя. Вполне возможно, что Карташев в своих напряженных поисках истины в конечном итоге пришел бы к признанию марксизма. Показательно, что в «Инженерах», именно после разговора с Савинским, Маня советует Тёме, чтобы он не входил в их компанию, не торопился. «Перед тобой, — говорит она ему, — такой путь, который рано или поздно, а откроет тебе глаза, и тогда уже иди сознательно, проверивши, имея возможность проверить, а мы ведь, собственно, лишены этой возможности» (II, 399). А в черновом автографе, являющемся, по — видимому, одним из последних набросков финала «.Инженеров», имеются такие характерные в этом отношении слова Карташева: «Если к концу жизни можешь сказать себе: вот дорога, по которой я должен идти, то главный вопрос жизни решен. И кто мне запретит идти по этой дороге? Кто запретит моей душе?.. кто заградит ей путь к обновленью?». [583]

583

Рукописный отдел ИРЛИ, ф. 69, ед. хр. 35. л. 120 об.

Гарин, как и его великий современник Горький, также обратившийся в те годы в своем творчестве в пьесах «Мещане» (1901), «Дачники» (1904) и в других произведениях, к теме интеллигенции и несомненно оказавший влияние на автора «Инженеров», говорит в своей тетралогии о духовном вырождении и моральном разложении интеллигенции — прислужницы буржуазии и духовном оздоровлении и нравственном обновлении той ее части, которая шла к народу. Заслуга Гарина в том и состоит, что он показал всю сложность «перековки» русского интеллигента, те изгибы и повороты, которые сопровождали его путь в революцию.

Рисуя в своих повестях процесс духовного развития типичного представителя своего поколения, изображая обстоятельства и отношения, формирующие личность, писатель воссоздал широкую эпическую картину русской жизни предреволюционной эпохи. В его построенной на автобиографическом материале тетралогии «отразилась… и сверкнула» «вся река» современной ему русской жизни. [584]

Поэтизация детства и юности, критическое изображение воспитания и образования молодого поколения, социально — экономических условий жизни того времени, семейной и общественной жизни, сочетание социальной проблематики и глубокого психологического анализа, эпического повествования и публицистики, драматизма, лирики и юмора — все это, данное в едином художественном синтезе, говорило о движении тетралогии Гарина от повести к жанру романа. Это своеобразие гаринского романа, в котором давалось широкое полотно жизни во всем многообразии ее экономических и идеологических аспектов, и имел, вероятно, в виду Горький, отзываясь о тетралогии как о «целой эпопее». [585]

584

Рукописный отдел ИРЛИ, ф. 69, ед. хр. 1 (письмо к Н. В. Михайловской от 7 июня 1906 года).

585

М. Горький, Собрание сочинений, т. 17, стр. 80.

6

За исключением «Воскресения» Л. Толстого, в 80–90–е годы не появлялось романов, которые стояли бы на уровне высших достижений русского классического романа XIX века.

В то же время малые прозаические жанры беспрерывно обогащались новыми классическими произведениями. Их авторами были как прославленные романисты — Л. Толстой, Тургенев, так и молодые писатели — Чехов, Гаршин, Короленко.

По сравнению с предыдущими двумя десятилетиями бросается в глаза невероятное увеличение количества печатающихся новых романов. Естественно, что рядом с отдельными, порою яркими произведениями появлялись сотни менее значительных и в идейном, и в художественном отношениях.

Среди авторов такого рода романов 80–90–х годов можно назвать, помимо рассмотренных выше писателей, имена М. Н. Альбова, А. К. Шеллера — Михайлова, Вас. Ив. Немировича — Данченко, И. Н. Потапенко, А. Лугового, К. Баранцевича.

Названные романисты отнюдь не равнозначны по таланту и

по своей роли в истории русского романа. Н. о в целом они характеризуют ту эпоху обостренных социальных противоречий и дают представление о состоянии и путях развития русского романа на рубеже двух веков.

М. Н. Альбов был одним из талантливых прозаиков 80–90–х годов. Когда в 1879 году появилась его повесть «День итога», критика отметила, что Достоевский оставляет после себя многообещающего наследника. Сходство было не в концепции, а в ярко выраженном специфическом даре чувствовать и понимать мир больной, смятенной, жаждущей и не находящей счастья человеческой души.

Своих героев он характеризовал как «серых и тусклых людей, что живут изо дня в день, удручаемые осетившими их отовсюду мелкими житейскими дрязгами; людей, у которых есть и свои малые радости, а еще больше неярких, невидных, но тяжких скорбей… О сколько их, этих серых, тусклых людей, движущихся непрерывным потоком по грохочущим, блещущим золотыми буквами вывесок улицам, провождающих сумеречное свое бытие и вверху и внизу огромных каменных ящиков, что называют домами, и средь бесконечных заборов тихих окраин, и в недрах шумных и людных дворов, и в подвалах, под ногами снующей толпы, и в чердаках, под железными крышами, с их неподвижным полчищем труб, едва не касающихся плывущих над городом туч! Они всюду, везде, — и некуда, некуда от них нам уйти». [586]

586

М. Н. Альбов, Сочинения, т. 8, СПб., [1908], стр. 436–437.

Альбов поставил перед собой интереснейшую и труднейшую задачу — написать большой роман о действительно «серых и тусклых людях». В их «сумеречном бытии» он увидел своеобразное эпическое содержание — неудержимую жажду счастья, не находящую удовлетворения.

В трактовке этого социально — психологического мотива Альбов достиг замечательных результатов. Его описания петербургских дворов, мещанской обстановки, быта и нравов создают полнейшую иллюзию реальности, они реалистичны до осязаемости и в то же время лишены натуралистической фотографичности, так как продиктованы не добросовестностью бытописателя, а высокопоэтическим настроением. Реализм Альбова одухотворен такой неизбывной жаждой счастья, что временами начинает казаться, будто «сумеречное бытие» людей, придавленных бытом, — это тяжелый сон или кошмарное воспоминание.

Альбов мог бы претендовать на более видное место в истории русской литературы конца XIX века. И если он такого места не занял, то это объясняется особо сложившейся литературной судьбой писателя. Свой основной труд — трилогию «День да ночь» (1890–1902) — Альбов печатал отрывками в течение более чем десяти лет, с большими перерывами. И все же этот труд остался неоконченным. В этом была определенная закономерность. Завершить роман, видя в жизни лишь «неуловимую сеть нам неизвестных и от нас независящих причин и последствий», [587] было, конечно, непосильным делом.

587

Там же, т. 7, стр. 225.

Одним из самых популярных и читаемых романистов 80–90–х годов был А. К. Шеллер — Михайлов. Его романы искренни и задушевны. Он неизменно сам увлекался рассказываемым, и это передавалось читателю. У него был особый дар повествователя.

Шеллер — Михайлов сосредоточил свои усилия на создании романов из жизни средних слоев общества. В течение нескольких десятилетий в этих романах демократы сталкивались с аристократами и сначала высмеивали последних, а затем, в позднейших произведениях, заражались их пороками. Все это многократно повторялось, и в конце концов выработался устойчивый тип романа, с определенным кругом персонажей, с неизменно одинаковым конфликтом и настроением, с особой поэтикой.

В противопоставлении испорченных бездельников честному и доброму труженику проявлялся наивный демократизм Михайлова. Весь мир делился для него на две половины: с одной стороны, простые труженики, а с другой — богатые бездельники. Наивно — демократическое мировосприятие глубоко проникло в сознание Михайлова. Оно определило и эстетику его романов. «Друг — читатель, — писал Михайлов в «Гнилых болотах», — моя история не художественна, в ней многое не договорено, и могла бы она быть лучше обделана; но нам ли, труженикам — мещапам, писать художественные произведения, холодно задуманные, расчетливоэффектные и с безмятежно — ровным, полированным слогом? Мы урывками, в свободные минуты, записываем пережитое и перечувствованное и радуемся, если удастся иногда высказать накипевшее горе и те ясные, непризрачные надежды, которые поддерживают в нас силу, к трудовой чернорабочей жизни». [588]

588

A. K. Шеллер—Михайлов, Полное собрание сочинений, т. I, СПб., 1904, стр. 146.

Поделиться с друзьями: