История русского романа. Том 2

На том же пути возникает у Толстого и обширный замысел романа из эпохи Петра Первого, к изучению которой он приступил в 1872 году. «Вы говорите, — писал Толстой в июне этого года А. А. Толстой, — В1ремя Петра не интересно, жестоко. Какое бы оно ни было, в нем начало всего. Распутывая моток, я невольно дошел до Петрова времени, — в нем конец» (61, 291).

Однако и этот замысел остался неосуществленным. В марте 1873 года под впечатлением случайно перечитанного прозаического отрывка Пушкина «Гости съезжались на дачу…» Толстой бросил работу над романом из эпохи Петра и обратился к созданию совершенно другого произведения. 19 марта 1873 года С. А. Толстая сообщила своей сестре, что «вчера» Толстой «вдруг неожиданно начал писать роман о современной жизни. Сюжет романа — неверная жена и вся драма, происшедшая от этого» (20, 577). Так началась работа Толстого над романом «Анна Каренина». Она продолжалась пять лет. С 1875 по 1877 год роман печатался в журнале «Русский вестник», а в 1878 году вышел отдельным изданием.

Неожиданный для окружающих замысел романа из современной жизни на сюжет «неверной жены» вызревал у Толстого довольно длительное время. Он вобрал в себя все то, над чем билась мысль писателя в поисках решения волновавших его вопросов личной и общественной жизни пореформенных лет. Общие очертания образа будущей Анны Карениной возникли у Толстого еще задолго до того, как он начал работать над одноименным романом, и в процессе размышлений о другом, занимавшем его тогда художественном замысле. Свидетельством того служит широко известная, но недостаточно еще прокомментированная дневниковая запись С. А. Толстой от 24 февраля 1870 года. «Вчера вечером, — читаем мы здесь, — он (Толстой, — Ред.) мне сказал, что ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей

I себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой». [367]

Справедливо видя в упомянутом «типе» прообраз будущей Анны, исследователи и возводят к нему начало творческой истории романа «Анна Каренина». [368] По они странным образом не принимают во внимание сказанное С. А. Толстой дальше и непосредственно относящееся если не к истории, то к предыстории замысла «Анны Карениной». [369] Дальше сказано следующее: «… как только ему представился этот тип, так все лица и мужские типы, представлявшиеся прежде, нашли себе место и сгруппировались вокруг этой женщины. „Теперь мне все выяснилось“, — говорил он. Давно придуманный им характер из мужиков образованного человека, вчера он решил сделать управляющим». [370] Спрашивается: что именно «выяснилось» Толстому, после того как ему представился образ «потерявшей себя» женщины из высшего общества? какие это «лица и мужские типы» сгруппировались вокруг этого образа? что это за «давно придуманный им характер из мужиков образованного человека»? Все эти законно возникающие вопросы ведут нас к другому и в высшей степени своеобразному художественному замыслу Толстого, занимавшему его на рубеже 60–70–х годов.

367

С. А. Толстая. Дневники 1860–1891 годов. М., 1928, стр. 32.

368

Она подробно рассмотрена в книге: В. А. Жданов. Творческая история «Анны Карениной». Изд. «Советский писатель», М., 1957.

369

На неразрывную связь этой второй части записи С. А. Толстой с тем, что (казано ею о прообразе Анны Карениной, указано Б. А. Базилевским в статье «К творческой истории незавершенного романа Л. Н. Толстого из времен Петра I» («Ученые записки Калужского государственного педагогического института», вып. 4, 1957, стр. 143–145), но суть дела не раскрыта и им.

370

C. А. Толстая. Дневники 1860–1891 годов, стр. 32.

В «Моих записях…» С. А. Толстой под 14 февраля 1870 года читаем следующее: «Сказки и былины приводили его в восторг. Былина о Даниле Ловчанине навела его на мысль написать на эту тему драму. Сказки и типы, как, например, Илья Муромец, Алеша Попович и мног[ие] друг[ие], наводили его на мысль написать роман и взять характеры русских богатырей для этого романа. Особенно ему нравился Илья Муромец. Он хотел в своем романе описать его образованным и очень умным человеком, происхождением мужик, и учившийся в университете». [371] Справедливость этого свидетельства подтверждается рукописью Толстого, опубликованной под редакторским заглавием «Заметки к роману о русских богатырях» (90, 109–110).

371

Там же, стр. 30.

Рукопись содержит краткое изложение ряда былинных сюжетов с переосмыслением их применительно к обстоятельствам и явлениям современной писателю общественной жизни. Например: «Снятие (Ильей Муромцем, — Ред.) осады Чернигова]. — Освобождение] рабочих от иностранного] ига. Соловей — это либералы». Или: «Борьба (Добрыни, — Ред.) с 3[меем]. Борьба с вольнодумством за границей» (90, 109). Наибольшее количество записанных сюжетов относится к Илье Муромцу. Самый первый из них и вообще первый в рукописи — «Приобретение силы — отдают в университет. Он слабеет от оторванности, а то бы мир перевернул» — несомненно связан с «характером из мужиков образованного человека». Из последующих сюжетов выясняется, что этот «характер» рисовался воображению Толстого в качестве носителя положительных чарт народного сознания, которые возвышают его над обществом и заставляют вступить с ним в конфликт. Последнее связывается с боем Ильи с Идолищем: «Илья и И[долище]. — Философия. Из удаления узнает, ч[то] ф[илософия] одолевает, он смеется и убивает его. Известие получает от Митиньки, т. е. от того, кто дал ему образование]…

«После уничтожения] фил[ософии] ссорится с обществом. Неурядиц[а] мысли опять вызывает его, [372] и он дает свои основы жизни и исчезает» (там же). Здесь далеко не все ясно, не все поддается расшифровке, но отчетливо проступают некоторые мотивы, развернутые впоследствии в образе Левина и точно так же, как и этот образ, во многом автобиографические. Так бой с философией (Идолищем) и победа над ней — это борьба Толстого с охватившим его философским пессимизмом, усугубленным чтением Шопенгауэра, под сильным, хотя и не долгим влиянием которого находился и Левин. «Свои основы жизни» — это основы народнокрестьянской морали, к которым только подходил тогда Толстой, к которым приходит в романе Левин после беседы с работником Федором и которые и Левин и Толстой противопоставляют «тщете» западной философии. Ссора с образованным обществом отражает назревавший разрыв Толстого с идеологией его среды, т. е. тот самый психологический процесс, который отражен в исканиях и прозрении Левина. Следует указать, что в сюжетном отношении характер образованного человека «из мужиков», как он намечается в записи былинных сюжетов, имеет мало общего с развитием образа Левина. Если нравственный конфликт с обществом приводит Левина к обретению истины народного сознания, то у Ильи он выражается в форме бунта его сообственного народного сознания против приобретенной «образованности» и завершается, очевидно, возвращением в народную среду, из которой он вышел («исчезает»). Тем не менее идейная сущность того и другого образа одна и та же.

372

В тексте юбилейного издания после «мысли» стоит точка с запятой. Этот знак, отсутствующий на приложенном тут же воспроизведении рукописи, искажает смысл записи, который состоит в том, что «неурядица мысли» возвращает Илью из его «уединения» в «общество».

Связь замысла романа на былинные сюжеты с будущим замыслом «Анны Карениной» не ограничивается сказанным выше. Из 19 былинных сюжетов, записанных Толстым, 8 посвящены теме «соблазна похоти» и борьбы с ним. В числе других былинных образов, связанных с этой темой, Толстой отмечает как образы «двоемужницы», так и «верной жены». Наибольший интерес в этом отношении вызвала у писателя былина о Даниле Ловчанине. Ее сюжет — попытка князя Владимира отнять жену у Данилы, самоубийство жены, а вслед затем и Данилы — записан Толстым так: «Дан[ила Ловчанин], Жена его, свояченица Добр[ыни], верна мужу; и он и она гибнут от похоти кн[язя]» (90, 110).

Из цитированной выше записи С. А. Толстой известно, что Толстой собирался в начале 1870 года писать драму на этот сюжет. Нравственная дилемма этого сюжета, очевидно и привлекшая внимание писателя, формулируется стихом: «А можно ли от жива мужа жену отнять?». Это та самая дилемма, которая ляжет впоследствии в основу трагической истории двух браков Анны и решение которой будет непосредственно выражено словами Каренина: «…жене… не может быть брака, пока муж жив» (18, 454), а также и словами самой Анны: «Разве есть выход из такого положения? Разве я не жена своего мужа?» (18, 198).

Сказанное свидетельствует о том, что тип женщины из высшего общества, «потерявшей себя», равно как и замысел романа «Анна Каренина» в целом, возникли у Толстого отнюдь не внезапно и не случайно, а в процессе длительного уяснения, художественной конкретизации того самого круга вопросов, которым был посвящен неосуществленный замысел романа на былинные сюжеты с его центральным героем «из мужиков образованного человека». Более того, самый замысел «былинного» романа уточнился, как это казалось писателю, после того, как им был най ден женскии «тип», уравновешивающий по контрасту центральный и давно придуманный характер образованного человека из крестьян. В действительности же возникший прообраз будущей Анны Карениной направил мысль писателя по другому пути, подсказав ему формы более глубокого художественного решения тех проблем, которым был посвящен замысел романа на былинные сюжеты.

Идейная преемственность замысла романа о «неверной жене» от былинных истоков неосуществленного романа об образованном человеке «из мужиков» явственно проступает в первой редакции «Анны Карениной», начерно в течение нескольких дней набросанной в марте 1873 года. Здесь нет еще линии Левина, но некоторые его идейные функции приданы образу обманутого мужа, будущего Каренина. Что же касается того нравственно — философского аспекта, в котором рисовался Толстому сюжет «неверной жены», то он выступает в первой редакции значительно более обнаженно, чем в окончательном тексте. Отношения обманутого мужа и неверной жены развертываются в первой редакции в плане поединка между христианским самопожертвованием и смирением мужа и «дьявольским» наваждением любовной страсти, охватившей жену. Поединок кончается самоубийством жены, нравственно уничтоженной охлаждением любовника и великодушием мужа.

«Соблазну», «обману» чувственной любви противопоставлена в первой редакции та самая религиозно — нравственная «истина», которую в окончательной редакции обретает Левин. Но в первой редакции она излагается от лица обманутого мужа, в тот момент, когда он пытается нравственно воскресить изменившую ему и «потерявшую себя» жену: «… живите для других, забудьте себя — для кого? — вы сами узнаете — для детей, для него, и вы будете счастливы» (ср. слова Левина: «Не для нужд своих жить, а для Бога… для правды»). Непосредственно вслед за этим идут слова, намечающие будущую сцену примирения Каренина с Анной и Вронским у постели тяжело больной Анны: «Когда вы рожали, простить вас была самая счастливая минута жизни. Когда вдруг просияло у меня в душе… — Он заплакал. — Я бы желал, чтобы вы испытали это счастье» (20, 46).