История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Свой идеал Успенский связывал не с мужицким трудом вообще, а прежде всего с трудом в условиях дружного и крупного общинного хозяйства. Писатель постоянно выступает критиком казенной общины, канцелярских общинных порядков, понимая их искусственный характер. Тягловой и бюрократической общине он противопоставляет свободную общину, не подавляющую личность крестьянина и избавленную от опеки администраторов, от власти кулаков и кабатчиков. Конечно, с точки зрения социально-экономической действительности капитализирующейся России мечтания Успенского о коллективно-трудовых основах жизни крестьянства не выдерживают критики, как не вытекающие из реальных возможностей того времени. Но с точки зрения будущего "лучезарный" образ свободного труда крестьян сообща и обобществленными средствами производства становится истиной. Это значит, что в мечтаниях Успенского отражено обгоняющее время предчувствие реальных потребностей крестьянских масс.

5

Характерная особенность литературно-общественной позиции Глеба Успенского выражалась в активном, творческом отношении к действительности, в стремлении свое слово литератора превратить в живое общественное дело, в средство пропаганды определенной практической программы, отвечающей на вопрос, что нужно конкретно делать ради благополучия трудового народа, во имя преобразования социально-экономического строя жизни. Естественно поэтому, что проблема общественного деятеля, нужного России, возникла перед Успенским начиная с 70-х гг. со всей остротой. Писатель боролся с дряблостью, бесхарактерностью и малодушием, раздвоением мыслей и поступков. Он решительно отвергал бюрократическое мышление российских администраторов, от "заботливой" опеки которых народ только "кряхтел". Отверг писатель и всякого рода утешителей, теоретиков и практиков самосовершенствования, непротивления злу. Речь Достоевского на пушкинских торжествах получила со стороны Успенского резкое осуждение именно за свои "все-заячьи свойства", за проповедь "полнейшего мертвения". Жизнь требует не проповедников "заячьих идей", не упований на бога, не философии непротивления, а активных, творчески мыслящих людей действия, людей совершенно иного закала, чем те, которые воспитались в царстве Растеряевки, в этой страшной школе, где людьми Владели тоска, испуг или злорадство, где "аппетит притеснения" находил благоприятную почву.

Разрабатывая вопрос о том, каким должен быть общественный деятель в России, каким должен быть вообще всякий порядочный человек, Успенский руководствовался как высшим критерием тем типом человеческой личности, который сформировался в среде русских революционеров. Концепция положительного общественного деятеля у Г. И. Успенского складывалась, если иметь в виду главное в ней, под воздействием революционно-освободительного движения его времени.

Писателю казалось, что масса новой, разночинной интеллигенции, освободившая себя от нравственных растеряевских пут, отдавшая себя "деятельной любви" к народу, окажется способной победить зло и восстановить попранную человечность и солидарность людей. В 70-е гг. он создал галерею подобных интеллигентных бойцов с неправдой и служителей "народного блага". У них появилась потребность "идти заступаться, жертвовать, радовать, чтобы радоваться самому", "жить для чужих", а не во имя "собственной берлоги" и "собственного желудка" ("Голодная смерть", "Три письма", "Из записок маленького человека", "Хочешь-нехочешь", "Неизлечимый", "Не воскрес"). В "Трех письмах" (1878) Успенский устами героя декларирует: "Червь любви к ближнему" "проточит" все сердце и "докажет, что сочувствие со стороны - не вся правда". В этих программных словах, перекликающихся с народническими альтруистическими теориями, но самостоятельно выстраданных писателем, сформулирована одна из основополагающих его идей.

Содержание этой идеи никак нельзя истолковывать в духе либерально-примиренческой "теории малых дел", хотя в современной писателю критике иногда и встречалось именно такое понимание. В призыве к служению народу у Глеба Успенского сильно звучат героически-подвижнические, боевые ноты. Они свидетельствуют о враждебности писателя либерализму. В рассказе 1879 г. "Умерла за "направление"", в заметках 1883 г. "В ожидании лучшего" речь идет о "двух родах" деятельности во имя блага народа- о "законных" (в рамках "законного пути") и "незаконных", о "прямолинейном" и "криволинейном" служении. Действия "законные", или "сверху", с помощью государственного аппарата, официального содействия, через городскую думу и гласных ведут не к "благу народа", а к карикатуре на него. Для Успенского неприемлем и тот "миссионерский путь", который избрали некоторые господа, пожелавшие "слиться с народом" и быть для него отцами-благодетелями в роли мировых посредников и земских гласных. Иронизирует Успенский и над барской природой "слития" с народом ("Овца без стада").

Автор "Волей-неволей" (1884) был борцом за новую этику. И в ней также содержались идеи, которые были характерны дня революционеров его времени. Этика Успенского, как и его эстетика, сложилась в атмосфере героических десятилетий. Служение народу сердцем и мечом - источник подлинного счастья человеческой личности. Оно освобождает человека от "свиного" элемента, дает ему возможность почувствовать полноту своей жизни, избавиться от философии "людей среднего образа мыслей", в которой "в кучу сбиты и спутаны и "мне", и "не мне"" (6, 26). В 1876 г. Успенский высказывает очень важную мысль о том, что работа для других должна стать задачей всей жизни, в такой работе источник "счастья", "радости", "в этом все". Автор подчеркивает ряд характерных особенностей своих героев. Им присуще единство слова и дела, они чужды отвлеченному, книжному пониманию жизни. Служение народу для них - не забава, не минутный эксперимент, не обязанность, не "экскурсия в народ" и не искупление грехов с помощью народа, а внутренняя и постоянно действующая потребность, которая осуществляется в будничных делах, в заботах о конкретных людях. Наконец, их деятельность основывается на изучении "самой сути народной жизни". "Реальная работа для реальной справедливости в человеческих отношениях" - это требование Успенского может показаться узкой либеральной программой. В действительности же в нем заложен очень глубокий философско-этический смысл. Дело в том, что вся русская история, по убеждению писателя, научила людей "ни во что не ставить отдельную личность и ее мелкие человеческие интересы". "Во мне самом, - говорит автор записок "Три письма", - та же история воспитала отсутствие уважения к самому себе с моими "ничтожными" интересами..." (4, 328). Российские условия "обработали" людей "для беспрекословного повиновения и служения чему-то", уничтожили "самый зародыш протеста во имя каких бы то ни было человеческих прав". Успенский ставит коренной вопрос общественной этики и практики: способен ли такой человек, превращенный в букашку, привыкший жить, покоряясь чужому приказу, отдаваясь неведомому н не думая о себе, служить другим общественному благу, народу, быть энергичным и мужественным, последовательным борцом? Найдет ли подобный человек "дорогу" или хотя бы "тропинку" между общим и личным, между "эгоизмом личным" и служением человечеству? Успенский отрицательно отвечает на эти вопросы. Если у личности пет собственного "эгоизма", нет дерзости защищать свое "я", то тем самым она лишается возможности понимать и отстаивать чужие интересы ("в другом надобно ценить то, что ценишь в себе, а мы в себе лично не находили ничего цепного..."). У подобного человека, говорит автор, "нет материала для общественного дела".

На почве многовекового господства самодержавно-крепостнического строя, названного Успенским "бесчеловеческой действительностью" ("Волей-неволей"), возник уродливый альтруизм. Сущность его - мертвое и книжное, отвлеченное и казенное служение возвышенным идеям во имя человечества и незнание окружающей реальной жизни, неприязнь к конкретным нуждам конкретных людей, неумение их удовлетворить, бессилие перед ними. Малодушным носителям такого бесплодного альтруизма Успенский противопоставляет людей "простого, прямого, близкого долга", деятелей с "живою любовью к ближнему". Здесь сформулировано одно из правил русских революционеров. Надо уметь не только терпеливо ждать и готовить приход "серьезного времени". Следует и сейчас, в данную минуту приносить "пользу людям", а не сидеть сложа руки. Левицкий (т. е. Добролюбов) из "Пролога" Чернышевского утверждает, что "никакое положение дел не оправдывает бездействия <...> всегда надобно делать все, что можно". [13]

Успенский искал условий для всестороннего развития человеческой личности, ее потребностей. Он понимал, что развитие личности - залог и расцвета ее сознательной, активной и плодотворной общественной деятельности. Автор "Волей-неволей" так формулирует свое основное этическое требование, обращенное к тем, кто призван служить народу: Тяпушкин может "найти собственную свою личность" только "в действительном общественном деле" (8, 584), т. е. в служении тому, чтобы народу было хорошо. Именно такое служение разовьет личность, преобразует ее природу, наполнит ее счастьем высокого общественно-нравственного удовлетворения. Вывод Успенского бил по индивидуализму и "пассивизму", отвергал аскетизм, порывал с теориями и практикой жертвенного альтруизма. Трудность служения народу, предупреждал Успенский, в том и состоит, чтобы суметь не испугаться, не утомиться и не пропасть в обстановке живой, а не выдуманной действительности, в условиях, когда народное горе предстает не вообще и издалека, а рядом, в конкретных и многообразных повседневных страданиях людей.

Для этого необходимы люди особого закала, иной, чем у Тяпушкина, жизненной школы. Вот почему автор "Волей-неволей", произведения очень принципиального, думал противопоставить Тяпушкину "людей воли", черпающих "силу своей мысли и поступков" не в отвлеченном учении о долге, а в "живой действительности". Писателю во всем объеме не удалось осуществить свой замысел. Но его "тяга" к людям типа Германа Лопатина или Веры Фигнер свидетельствует о том, что высшим выражением душевной красоты, идеалом человеческой личности и общественною деятеля в представлении писателя являлся тот русский революционер, характер которого сложился в эпоху революционно-социалистического движения разночинцев. Вместе с тем опыт жизни учил, что революционеры его времени потерпели жестокое поражение, а формирование деятельных натур из народа - процесс медленный и только что начавшийся. Он пока не мог оказать заметного влияния на ход жизни.

Говоря о концепции деятеля в народе, созданной Успенским, необходимо отметить в ней и еще одну черту, ставшую особенно заметной в 80-е гг. Образ интеллигентного работника порой мыслился писателем по аналогии с типом древнего "божьего угодника", "святого человека". В цикле очерков "Власть земли" Успенский впервые обратился к разработке этой аналогии. В главе "Народная интеллигенция* он говорит о том, что крестьянин-земледелец, принимая от земли, от природы указание для своей нравственности и своего поведения, волей-неволей вносил "в людскую жизнь слишком много тенденций дремучего, леса, слишком много наивного лесного зверства, слишком много наивной волчьей жадности" (8, 36). Со скорбью писатель вынужден признать, что в его время нет "народной интеллигенции", которая способна была бы взять на себя тяжелую обязанность освобождения крестьянства от "зоологической правды" и приобщения его к "божеской правде". Между тем в далеком прошлом всегда были люди с отзывчивыми и чуткими сердцами, "божьи угодники", которых следовало бы, как считает писатель, назвать "народными угодниками", "народными заступниками". Они работали в народе "не во имя звериной, лесной правды, а во имя высшей божеской справедливости" (8, 84). Угодники эти не забирались в "дебрь" - в пещеры и леса, - отказываясь во имя личного спасения ж личной святости от мирских дел, а жилтт среди народа, являлись мирскими работниками. Из этого следует формула Успенского: "интеллигенция святых угодников". В этом плане автор говорит о гуманизирующей роли древнего христианства. "Наши интеллигентные прародители, - пишет он, - были так умны, знали, должно быть, так хорошо народную массу, что для общего блага ввели в нее "христианство", то есть взяли последнее слово и притом самое лучшее, до чего дожило человечество веками страданий. И слово это, проповедовавшее высшую степень самоотречения, они не побоялись внести в среду людей, которые "звериным обычаем живяху"" (там же).

Мысль свою об интеллигентном человеке из народа, одушевленном "деятельной любовью" к простым людям, Успенский иллюстрирует в очерке "Народная интеллигенция" ("Власть земли") легендой о Николае и Касьяне (см.: 8, 36-37). К числу "угодников народных" в указанном выше смысле Г. Успенский относил и Тихона Задонского, в котором он виден "прекраснейший образец человечности" (очерк "Школа и строгость" из "В тает земли" - 8, 86). В воображении Г. Успенского воскрес и рте один, как он говорит, "хороший" русский народный тип. Речь идет о Стефане Пермском, христианском миссионере XIV в. у народа коми. О нем писатель рассказывает в очерке "Хороший русский тип" (1885).

Некоторые современные буржуазные исследователи, имея в виду отмеченную выше тенденцию, отводят существенную роль религиозно-моральному началу в концепции образа положительного героя Г. Успенского. Однако присущие ему религиозные образы, понятия и фразеология (толпа с Христом-заступником и толпа без Христа, "безгрешные отношения", "божья правда", жизнь "по-божески" и т. п.) - все это особого рода религиозность; особого рода и в том смысле, что ее образы и сюжеты почерпнуты в народных представлениях, в фольклоре, в древнерусской литературе, и в том смысле, что они, эти образы и сюжеты, переводятся самим писателем на реальный язык общественной борьбы, на язык актуальных задач литературы, интеллигенции.