История сексуальных запретов и предписаний

Но и с теми женщинами, которые не были отбракованы дотошными учителями, можно было заниматься далеко не всеми видами любви, хотя даосские трактаты и предлагают бесчисленные варианты совокуплений. Учитель Разливающаяся Гармония предостерегал своих учеников от секса с открытыми глазами и разглядывания форм тела партнера. Он уверял, что это ведет «к потере зрения и ослаблению чувств», особенно если нарушители после близости еще и начнут читать книги при свете лампы. Впрочем, мудрец предлагал и нехитрый способ лечения: «интимную близость ночью с закрытыми глазами».

Нежелательными, с точки зрения Учителя Разливающаяся Гармония, были и некоторые позиции. Так, поза, при которой женщину «кладут на живот и, поддерживая ее за талию, входят в нее сзади», могла привести «к ломоте в пояснице, натужности в животе, усталости в ногах, искривлению спины». А совокупление лежа на боку, когда партнершу обнимают обеими руками, приводило, по мнению учителя, к закупорке сосудов. Впрочем, в обоих этих случаях для того, чтобы вылечиться, достаточно было принять классическую позу и «забавляться, вытянувшись всем телом». Вообще, Учитель Разливающаяся Гармония не баловал своих учеников разнообразием рецептов, уверяя, что «такого рода болезни можно вылечить посредством совокупления же, подобно тому, как похмелье лечится вином».

Учитель Дун Сюань, в отличие от Учителя Разливающаяся Гармония, не накладывал ограничений на какие-либо позы, напротив, он призывал своих последователей к возможному разнообразию. «Тщательные изыскания», проведенные дотошным учителем, привели его к мысли, что «для совокупления существует не более тридцати поз», которые, если не вдаваться в мелкие отличия, «исчерпывают все существующие возможности». Для того чтобы подрастающее поколение не упустило ни одну из этих возможностей, учитель пунктуально перечислил их все. Наиболее простые и известные любому неофиту, такие, как «Выставленные жабры» или «Рог единорога», он привел списком. Более изысканные, такие, например, как «Утки-мандаринки», «Бамбук близ алтаря», «Козел перед деревом», «Ослы в третью весеннюю луну» и «Собаки в девятый день осени», описаны подробнее. Не обойдены вниманием и позы, в которых участвуют сразу трое: «Танец двух самок феникса» и «Кошка и мышка в одной дыре». Дун Сюань приводит и вариант, в котором одна из женщин помогает мужчине удовлетворить вторую, а вторая тем временем удовлетворяет первую. Это называется «Птица в зарослях».

Учитель Дун Сюань описал и разнообразные виды движений во время соития. Наставник подчеркивает, что «каждое из них следует применять в нужный момент, а не ограничиваться только одним, которое больше всего нравится». Причем все это разнообразие следует применять в строгом соответствии с компасом, календарем и часами:

«Что же касается ориентации тела по сторонам света и благоприятного времени при сексуальном союзе, то они таковы. Весной: лежать головой к востоку. Летом: лежать головой к югу. Осенью: лежать головой на запад. Зимой: лежать головой на север. Положительные, то есть нечетные, дни месяца благоприятные. Отрицательные, то есть четные, дни месяца пагубны для полового акта. Положительные часы, то есть от часа утра до полудня, благоприятные. Отрицательные часы, то есть от полудня до одиннадцати вечера, пагубны для полового акта».

По поводу допустимого возраста партнеров у Дун Сюаня была своя точка зрения на вопрос: «Если мужчина вдвое старше женщины, то их совокупление пойдет женщине во вред. Если женщина вдвое старше мужчины, их совокупление пойдет мужчине во вред».

Даос по имени Зеленый Буйвол считал крайне нежелательной супружескую верность, в ней он видел опасность для обоих супругов. Мудрец заявил: «Если постоянно менять женщин, то для мужчины будет огромная польза. Лучше всего, если за одну ночь он сменит более десяти женщин. Если же все время совокупляться с одной и той же, то жизненная энергия такой женщины иссякнет и она не сможет быть полезной для мужчины. Более того, и сама женщина окажется изможденной».

В течение многих столетий даосские трактаты по «искусству внутренних покоев» были неотъемлемой частью повседневной культуры китайцев. И только в эпоху Сун (конец первого — начало второго тысячелетий), под влиянием неоконфуцианства, эти трактаты стали понемногу исчезать, а эротические традиции даосизма стали все больше вытесняться строгой конфуцианской моралью.

Вообще говоря, конфуцианская мораль в Китае начала распространяться уже при жизни самого учителя Куна, то есть в шестом — пятом веках до н. э., — Конфуций и Лао-цзы были современниками. В каком-то смысле мораль эта даже предшествовала самому Конфуцию — ведь он был ревнителем старины и не столько внедрял новые нравы, сколько пытался упрочить старые. В течение долгих веков конфуцианство и даосизм, а позднее и буддизм сосуществовали в достаточной степени мирно. Поскольку истины, провозглашаемые Конфуцием, являлись скорее не религией, а этико-политическим учением, китайцы не видели никакого противоречия в том, чтобы следовать пути дао или поклоняться Будде, выполняя при этом в семейной и общественной жизни заветы учителя Куна. Но с даосским отношением к сексу добродетельные конфуцианцы никак не могли согласиться. Впрочем, и здесь противоречия нельзя назвать полностью непримиримыми: ведь конфуцианцы отнюдь не выступали за воздержание, напротив, они считали семью (включая законных наложниц) важнейшей ячейкой общества, а рождение многочисленных детей (прежде всего мальчиков) — важнейшей обязанностью членов этой ячейки. При этом конфуцианцы отлично понимали, что детей без секса не родишь, и вынуждены были с этим сообразовываться.

Центральная книга конфуцианского канона «Ли цзи», приписываемая в основном самому Конфуцию и его ближайшим ученикам (но включающая и несколько более поздние тексты), устанавливает строжайшую очередность посещения мужем своих жен и наложниц и должную частоту совокуплений с каждой из них. Так, с наложницей, не достигшей пятидесятилетнего возраста, супруг обязан был совокупляться раз в пять дней. Только трехмесячный траур по родителям давал мужу право на передышку. А отказ от супружеских обязанностей дозволялся конфуцианцам лишь по достижении семидесятилетнего (в некоторых текстах — шестидесятилетнего) возраста. Однако, уступая необходимости иметь детей, Конфуций, а вслед за ним и его последователи женщин и все, что с ними связано, не жаловали и никаких вольностей ни им, ни с ними даже в постели не дозволяли. Входя на женскую половину, мужчина должен был соблюдать сдержанность — ему не следовало напевать или делать какие-либо жесты руками. Даже в моменты интимной близости мужу и жене запрещалось называть друг друга по имени. Конечно, эта непростительная фамильярность возбранялась и за пределами спальни. Впрочем, за пределами спальни добрые конфуцианцы со своими женами почти не виделись — на этот счет «Ли цзи» дает четкие предписания:

«…Мужчины живут во внешних покоях, а женщины — во внутренних. Последние пребывают в задней части дома, двери в них запираются на ключ и охраняются евнухами. Без уважительной причины мужчины туда не заходят, а женщины оттуда не выходят. Мужчина и женщина не пользуются одними и теми же вешалками. Жена не должна вешать свои одежды на подставку мужа; она не может положить их и в один ящик с ним. Муж и жена никогда не моются вместе…»

Не то что мыться, даже ходить к одному и тому же колодцу мужчинам и женщинам возбранялось. Если же супругам вынужденно приходилось направляться куда-то вместе, они должны были идти по разным сторонам улицы: мужчина по правой, а женщина полевой. Поскольку супружеское ложе предполагает большую близость между людьми, чем колодец или улица, то и оно, естественно, оказалось под запретом: «Муж и жена не делят одну и ту же спальную циновку». Даже касаться друг друга пальцами мужчинам и женщинам запрещалось.

«За исключением тех случаев, когда они принимают участие в жертвоприношениях или погребальных церемониях, мужчина и женщина не передают ничего из рук в руки. Если мужчина что-то подает женщине, она должна принимать это на бамбуковом подносе, если же такового не оказывается под рукой, то мужчина и женщина приседают, мужчина кладет предмет на пол, после чего женщина его забирает».

Конфуцианские ученые всерьез обсуждали вопрос о том, хорошо ли поступил человек, протянувший руку утопающей женщине. Писатель-конфуцианец Лю Сян, составивший в первом веке до н. э. «Жизнеописания знаменитых женщин», с восторгом писал о Бо-цзи, вдове сунского правителя Гун-гуна. Когда во дворце случился пожар, Бо-цзи отказалась покинуть горящее здание, поскольку ее доверенная служанка где-то задержалась, а женщине неприлично было выходить из дома без сопровождения «мамки». Бо-цзи сгорела, ее служанка сложила о своей добродетельной госпоже скорбную песню, а через пять веков Лю Сян вдохновился ее «подвигом» и увековечил его в своей книге.

Другая рассказанная Лю Сяном история о знаменитой женщине окончилась благополучно. Впрочем, трагизма, который предшествовал счастливой развязке, авторам данной книги, видимо, постигнуть не дано, и им остается лишь поверить конфуцианскому писателю на слово. Суть драмы сводилась к тому, что философ пятого века до н. э. Мэн-цзы из Цзоу (известный в европейской литературе как Менций), «войдя однажды в покои жены, застал ее неодетой». Вопиющее неприличие случившегося настолько поразило тонкую душу философа, что он, в нарушение всех конфуцианских норм (впрочем, канон «Ли цзи» тогда еще окончательно не сложился), «перестал приходить к жене». Оскорбленная супруга, чьи права были таким образом попраны, обратилась к свекрови с просьбой о разводе. Развод был в Китае делом редким и ложился несмываемым пятном на репутацию женщины, но другого выхода из сложившейся ситуации жена философа не видела. Существование семьи оказалось под угрозой, но, к счастью, «мать Мэна знала, что такое приличия». Она призвала сына к себе и сказала ему:

«Приличия требуют, прежде чем войти в дверь, спросить, кто в доме. Тогда будешь достоин уважения. Прежде чем войти в зал, надо громко оповестить об этом, чтобы предупредить людей. Прежде чем войти в ворота, надо непременно осмотреться: не застанешь ли кого-нибудь врасплох. А мой сын, не разобравшись в приличиях, требует приличий от других. Как это далеко от правильного поведения!»

Тогда Мэн-цзы понял, что сам виноват в своей драме, «попросил прошения и уговорил жену остаться». Эта незатейливая, с точки зрения авторов настоящей книги, история четыре века спустя произвела на сурового конфуцианца Лю Сяна такое сильное впечатление, что он с восторгом описал замечательную свекровь, которая смогла найти выход из безнадежного семейного конфликта.