История села Мотовилово. Тетрадь 14

И Яков не заставил свою сестру долго ждать, он в этот же день под вечер пожаловал к Устинье в гости. Она по-свойски, как брата, постаралась «угостить» Якова на славу. При уходе домой сильно опьяневший Яков шёл, спотыкаясь о каждую соломинку, ногами выделывая замысловатые зигзаги и загогулины. Из гостей пробираясь домой, вместо двери в сени он шагнул в чуланскую дверь и там, запутавшись в ухватьях, загремел ими. Потом ноги его не выдержали, и он беспомощно рухнул на землю, растянувшись около грязной лужи. Люди, проходившие мимо, редко кто обращали внимание на пьяного: ведь праздник, ну и что такого, что человек валяется в безобразном виде: со всеми это бывает! И никто даже не помышлял, чтоб поднять Якова. «Не я угощал, и не мне поднимать его!» – видимо так рассуждали проходящие мимо люди. Но вот собака, случайно пробегающая мимо Якова, остановившись, подошла к нему, испытующе обнюхала и, не придав значения его незавидному положению, с видом безразличия подняв ногу, помочившись на него, тут же отошла от него прочь.

В середине осени, около Покрова, почти всегда погода неустойчиво переменчива: то изморось, а то и вовсе дождик зарядит на целые сутки и над всей окрестностью нависнет какая-то тяжёлая хмурь. То эта хмурь внезапно разорвётся и в прогалину на землю прожектором скользнёт солнечный луч. То эту хмурь совсем разорвёт на отдельные облака, и они с обсосанными ветром краями, гонимые порывистым ветром, торопливо плывут по нему, как бы спеша на восток. На улицах села, на дорогах и тропинках в такое время грязища – ноги не вытащишь! Вязкая грязь безотвязно липнет к обуви и брызгливо цвакает под ногами. Прохожие, пьяные и трезвые люди, ногами растоптали грязь так, что получилось сплошное месиво жижи, в которую шагнёшь – едва выберешься! И хорошо обойдётся, если в этой жиже не оставишь сапоги. А ночью так и совсем беда. К стихии грязи прибавляется и кромешная темень. Кажется, что все как в дёгтю вымазано. Ничего не видно, хоть глаза выколи! В такое время поздним вечером, идя по улице, слышишь, как престарелые мужики и бабы, не участвовавшие в компаниях и не желающие понапрасну месить уличную грязь, сидя в сумраке, на завалинах гутарят, обсуждая сельские новости и деловые вопросы. А днём снова продолжение праздника, снова гулянье, снова выпивка…

Подвыпивший на Савельевой свадьбе, Серёга Федотов, идя с пира от сватьёв, отстав от толпы гостей, задержался на улице Слободы. Его окружили тоже нетрезвые ребята-подростки.

– Серёга! Не хочешь ли подраться! – кто-то вызывающе выкрикнул из толпы ребятишек.

Разгорячённый вином и подзадоренный выкриком, Серёга взбудоражился и, почуяв прилив отваги и силы, храбро отпарировал:

– А ну, кто желает испробовать моих кулаков-молотков, подходи!

И, сняв с плеч пиджак, махнул его в сторону, а сам, подзасучив рукава, воинственно навострив кулаки, обнюхивая их, пробовал на прочность. И прижав кулаки к груди, в положении наизготовку, занял оборонительно-наступающую позу. Не из-за его грозной опуги, и не из-за боязни его «кулаков-молотков», а из-за боязни Серегиных братьев: Михаила, Ваньки и Павла, ребята не стали с Серёгой связываться, а они просто посоветовали ему по добру убраться с их улицы:

– А ты уматывай отселя, пока цел, и пока не стемнело. Проваливай по холодку-то! Убирайся отсюдова, да не оглядывайся! Топай, топай! Лаптой отсюдова! А то вложим, изволтузим, что до дому недошпрынкаешь! – эти нахально-оскорбительные выкрики взбудораживали самолюбие Сереги, и он угрожающе стал размахивать руками, однако, видя численный перевес, подняв пиджак с земли, задом пятился по направлению к своей улице.

– Ах ты, Пиздрон Иваныч! Ещё грозится! – слышит позорные выкрики какого-то парня-сорванца из толпы, принимая грозную позу.

– А ты уж упиздронивай и не грозись! – услыхал Серёга себе вдогонку…

Толи время настало (Серёге попёр девятнадцатый год), толи под пьяную руку, вздумалось Серёге в этот день сделать намёк своим отцу с матерью, что он надумал жениться, а как набраться смелости и сказать, перед Серёгой встал тупик. А между прочим, Серёга от людей слышал, что парень-жених, надумавшись жениться и не смевший сказать об этом своим родителям, по обычаю должен «накласть» в отцовы сапоги: станет отец обуваться, ввалится в сыновнее «добро» – догадается, что к чему! И Серёга пошёл поэтому же пути. Придя домой с пиру, а он, как уже известно, возвращался оттуда навеселе, в отважном чувстве духа и решительности, притворившись бесчувственно пьяным, Серёга шумно ввалился в избу и брякнулся на кутник, не раздевшись и не разувшись. С его ног на пол потекли грязные потеки.

– Сергуньк, а ты перве разуйся, а тут уж и ложись, а то вон сколь грязи-то наволок на ногах-то, с укоризною обрушилась на него мать.

А Серёга, как и не слышит: по-телячьи мыча, продолжал развалисто лежать.

– Сергуньк! Те ли бают, разуйся! Ишь умник какой нашёлся. Вот отец придёт, он тебе вломит! – продолжала ворчать мать на Серёгу.

Вдруг Серёга вскочил с кутника, разулся и, достав с печи отцовы подшитые валенки, надвинув их на босу ногу, вышаркнулся на двор. На дворе Серёга исполнил своё намерение, он «наклал» в отцов валенок. В избу он вернулся вприпрыжку полубосым: в одном валенке, другой с «поклажей» – нёс в руках. Он незаметно поставил валенки снова на печь, где они и были. Серёга снова улёгся на кутнике и как ни в чем не бывало, уснув, захрапел. Вскорости откуда-то пришёл отец. Назябши на улице ноги в кожаных сапогах, он, сняв их, решил погреть ноги в валенках. Сняв валенки с печи, Иван всунул ногу в валенок и почувствовал в нем что-то мягкое. Ногой он Серёгино «изделье» растревожил так, что вонь пошла по всей избе. И сам весь изваландался.

Конец ознакомительного фрагмента.