История Сицилии

Логика истории подсказывает, что далее должен был появиться некий новый авантюрист «со стороны», который увидел свой шанс и устроил государственный переворот; по какой-то причине, однако, тирания вдруг выпала из моды. Не только Сиракузы – напомню, важнейший на тот момент город Сицилии – вернулись к демократии: аналогичным образом поступили почти все мелкие тирании по всему острову (описывать их участь подробно нет времени, возможности и поводов). Такое единодушие породило иную проблему: столько местных жителей было согнано с привычных мест и переселено в другие города, что оказалось почти невозможно определить, кто заслуживает права голоса, а кто – нет; споры и дрязги затянулись на полвека. Именно это обстоятельство, возможно, побудило афинян в 415 году до нашей эры выступить против Сиракуз, направит флот, о котором Фукидид отозвался как о самом «дорогостоящем и великолепном флоте», какого «никогда еще до того времени не снаряжало и не спускало на воду ни одно эллинское государство» [16] : более 250 кораблей и около 40 000 человек.

16

Здесь и далее перевод Г. А. Стратановского. – Примеч. ред.

По не совсем ясным причинам Афины выказывали хищнический интерес к Сицилии с 450-х годов, когда город заключил совершенно неожиданный договор о дружбе с Сегестой (этот дипломатический ход можно сравнить, пожалуй, в сегодняшних условиях с пактом о дружбе между Китаем и Парагваем). За этим соглашением последовали другие, и когда в 427 году Леонтины попросили помощи против агрессии Сиракуз, афиняне немедленно отправили на Сицилию двадцать кораблей. Это выглядело довольно щедрым даром в любой ситуации, а на четвертый год Пелопоннесской войны, когда Афины сражались за собственное существование, казалось и вовсе поразительным. Фукидид утверждает (не очень убедительно), что целью похода было предотвратить отправку хлеба врагам Афин.

Пелопоннесская война, которая, в сущности, сводилась к противостоянию Афин и Спарты, оказывала незначительное воздействие на Сицилию вплоть до 415 года; но годом ранее вспыхнула вражда – увы, в очередной раз – между двумя западными городами, Сегестой и Селинунтом. Сегеста, будучи слабейшей из сторон, тщетно взывала о помощи к Акраганту, Сиракузам и Карфагену и наконец, в отчаянии, отправила посольство в Афины. Формально Афины находились по-прежнему в состоянии войны, однако активные боевые действия сменились шатким перемирием, и в городе оказалось немалое число заскучавших воинов, которых требовалось чем-то занять. Кроме того, взошла звезда блестящего молодого сенатора (стратега) по имени Алкивиад, бывшего подопечного великого Перикла, который горячо отстаивал идею о крупномасштабном вторжении на Сицилию. Он не слишком высоко оценивал сицилийцев и в длинной речи перед народным собранием, переданной Фукидидом (VI:17), объяснил свое отношение:

Ведь многочисленное население сицилийских городов – это сборная толпа: города эти с легкостью меняют своих граждан и принимают новых. Поэтому там ни у кого нет оружия для защиты родины или себя лично и в городах нет необходимых сооружений для обороны. Каждый рассчитывает лишь на то, что он… сможет урвать из государственной казны и готов в случае неудачи переселиться в другую землю. Поэтому невероятно, чтобы подобный сброд, неспособный даже единодушно выслушать на сходке оратора, мог сообща взяться за важное дело.

Афиняне поверили Алкивиаду и собрали экспедицию.

Почти сразу же о просьбе Сегесты благополучно забыли; у афинян имелась гораздо более важная цель. Не будет преувеличением сказать, что они рассчитывали покорить всю Сицилию, но своей первой жертвой афиняне наметили важнейший город острова, Сиракузы. Поэтому флот двинулся именно к Сиракузам; но стоило войску высадиться, как среди военачальников начались споры и ссоры. Алкивиада, самого талантливого из них, отозвали в Афины, на суд по обвинению в осквернении священных герм, и он далее не участвовал в сражениях на острове; останься он в составе экспедиции, та, возможно, закончилась бы по-другому. Ни один из его коллег-полководцев не располагал, похоже, общим планом нападения; недели подряд греки откладывали штурм, словно нарочно давая Сиракузам достаточно времени подготовиться к атаке – и обратиться за помощью. Спарта с ее великолепно обученным войском и Коринф с его могучим флотом быстро откликнулись на призыв, и афиняне вскоре обнаружили, что завоевание Сицилии (и даже одних Сиракуз) ничуть не напоминает легкую прогулку, какой они ожидали.

К тому же, в отличие от афинян, Сиракузы имели превосходного командира. Этого человека звали Гермократ. Фукидид называет его «человеком выдающегося ума, отличавшимся военным опытом и прославленным доблестью», а Ксенофонт в «Греческой истории» прибавляет, что приближенные Гермократа «вспоминали о его заботливости, великодушии и общительности». В 415 году до нашей эры он одним из первых предостерегал сограждан относительно афинской угрозы и предпринял решительную попытку объединить Сицилию – в союзе с Карфагеном – против Афин, пока еще было время. В этом он потерпел неудачу, его даже попрекали «паникерством», а другие, наоборот, считали Гермократа разжигателем войны; очевидным следствием этих подозрений и предубежденности видится категорический отказ сиракузян вручить ему верховное командование – вместо того его избрали в числе трех военачальников, которым предстояло делить между собой власть. Подобное распределение полномочий означало, по сути, что руки Гермократа в значительной степени связаны.

Война продолжалась два полных года, и по крайней мере дважды афиняне подбирались вплотную к овладению городом. В 414 году едва удалось избежать крупного восстания рабов, а позже в том же году Гермократу пришлось начать переговоры о мире; лишь своевременное прибытие, со значительными подкреплениями, спартанского полководца Гилиппа спасло ситуацию. Гилипп поначалу был не слишком популярен в Сиракузах, но быстро показал себя умелым профессионалом, и Гермократ, проглотив свою гордость, признал спартанца командиром. Именно совместные усилия этих двух людей обеспечили конечное поражение афинян – поражение, которое в Афинах переживали очень и очень долго.

Но это была, разумеется, не единственная причина. Чем дольше затягивалась экспедиция, тем сильнее афиняне в войске тосковали по дому, тем отчетливее падал боевой дух, тем уязвимее становилось войско перед болезнями, в особенности перед малярией – неведомой в Афинах, но широко распространенной на Сицилии. Наконец афинские военачальники признали, что затея провалилась, и отдали приказ отступать. Но было слишком поздно. Сиракузяне и их союзники предприняли внезапную атаку; афинский флот очутился в ловушке посреди гавани и был уничтожен. После этого началось избиение – фактически резня. Затем двух старших афинских полководцев – Никия, который был тяжело болен, и Демосфена – казнили, около 7000 афинских воинов угодили в плен и отправились на принудительные работы в жуткие известняковые каменоломни, чьи остатки и сегодня можно наблюдать в непосредственной близости от города (как и следы ударов киркой по камням). В ближайшие несколько месяцев многим из них предстояло умереть от холода и истощения. Бесчисленное множество других [17] пленных заклеймили конским тавром на лбу и продали в рабство. (Утверждение Плутарха, будто нескольких счастливчиков отпустили на свободу, поскольку они прочли отрывок-другой из сочинений Еврипида, не вызывает доверия.) Фукидид подводит итог: это было «самое важное военное событие из всех эллинских предприятий не только во время войны, но… и вообще когда-либо происшедшее в течение всей эллинской истории и самое славное событие для победителей и злополучное для побежденных».

17

По Фукидиду, 7000 человек – это общее число пленных афинян и их союзников, из которых часть трудилась в каменоломнях, а другую продали в рабство. – Примеч. ред.

Сицилия оказалась победителем и, на данный момент, обезопасила себя от иноземных захватчиков; но Пелопоннесская война отнюдь не закончилась, и Гермократ, оставшийся без дела, принял на себя командование флотом из двадцати трирем на службе Спарты, чтобы воевать в Эгейском море. Два года все обстояло неплохо, но в 410 году судьба отвернулась от него. Возможно, он был менее одарен как флотоводец, чем как сухопутный военачальник; так или иначе, в ходе кровопролитной схватки у Кизика на Мраморном море все его корабли были потоплены афинским флотом. Гермократ вернулся на Сицилию – и обнаружил, что доступ в Сиракузы ему запрещен; возможно, причина в том, что, несмотря на все его боевые заслуги, сограждане не доверяли Гермократу, опасались очевидных амбиций этого человека и боялись, что он сам может сделаться тираном. Их страхи, быть может, имели под собой основания, но сложно сказать наверняка; а в 407 году, пытаясь все-таки прорваться в город силой, Гермократ попал в окружение и был убит.

Среди тех, кто сражался рядом с Гермократом в тот роковой день, был высокий рыжеволосый молодой человек двадцати четырех лет по имени Дионисий. В недавней биографии ему приписали происхождение из «хорошо обеспеченных, но не допущенных к власти слоев общества»; по преданию, он осознал свое предназначение, когда рой пчел уселся на гриву его лошади [18] .

На самом деле мы ничего не знаем о его семье или о происхождении – разве что можем предполагать, что ему было действительно достичь той славы, к которой стремился его предшественник, и даже превзойти эти устремления. Если Дионисий учитывал в своих планах недавние события, ему несомненно было ясно, что и провал афинской экспедиции, и собственный побег из родного города объяснялись одной и той же причиной: реальной или мнимой недееспособностью лидеров. Афинские полководцы не могли согласовать действия отрядов в ходе кампании, а самый старший среди них по возрасту, Никий, был слишком болен, чтобы полноценно командовать войском. Сиракузы, с другой стороны, обладали выдающимся военным талантом Гермократа, но трусливо отказались признать его заслуги. Почему так происходит? Всему виной, предположительно рассуждал молодой человек, демократическая система. Демократия означает разобщенность; только абсолютная власть позволяет великому лидеру действовать без помех и добиваться выполнения самых дерзких задач.

18

Пчелы и мед всегда имели особое значение для Сицилии – с тех самых пор как Дедал, отец злополучного Икара, посвятил Артемиде золотую соту.

Велик соблазн написать, что бесславный уход афинян привел к восстановлению мира на Сицилии. Увы, ничего подобного не произошло. Военные столкновения между Селинунтом и Сегестой возобновились, и в 410 году до нашей эры Сегеста в очередной раз обратилась за помощью – на сей раз к Карфагену. Карфагеняне откликнулись (видимо, они успели забыть о своем катастрофическом вмешательстве в дела острова семьдесят лет назад). В первый год они направили на Сицилию только небольшой, поспешно собранный отряд; но в 409 году на остров высадилось многочисленное войско под командованием полководца Ганнибала [19] . Потребовалось чуть более недели, чтобы на месте Селинунта осталась гора дымящихся развалин. Те жители города, которые не успели бежать, были убиты. Затем Ганнибал двинулся на Гимеру, где его воины учинили новую резню, прежде чем вернуться на зимовку в Северную Африку.

19

Не следует путать этого Ганнибала с великим Ганнибалом Баркой, который командовал карфагенским войском во время Второй Пунической войны.