История странной любви

Борис вдруг подумал о том, что Вика наверняка неравнодушна к морским деликатесам. Точно он, конечно, знать не мог. Когда они были женаты, в начале девяностых, единственными подобными продуктами, что свободно лежали на прилавках, были пачки с малюсенькими перемороженными креветками отталкивающего серого цвета. Иногда они позволяли себе эту «роскошь» и с удовольствием лузгали их, как семечки, потягивая пивко. Так что, судя по всему, ни улитки, ни крабы, ни тем более омары не должны были вызвать у Вики отвращения.

Борис решил, что обязательно уточнит это сегодняшним вечером. Может быть, спросит прямо, или создаст удачную тему для разговора: «Не правда ли поздней осенью в Нормандии отменные мидии?», или даже решится и пригласит ее в ресторан после концерта Джо Кокера.

Надо вспомнить: что там хорошего имеется в районе концертного зала? Это в центре он каждую харчевню знает назубок вместе с меню, а с окраинами, конечно, посложнее. Борис залез в Интернет и нашел несколько приемлемых вариантов с хорошей рыбной кухней. Затем он открыл платяной шкаф и долго, как барышня, подбирал себе варианты одежды, перекладывая на кровати костюмы, рубашки, джинсы и свитера. Что, если она будет в вечернем платье, а он придет в джинсах? Или наоборот: она подумает, что Джо Кокер – натура демократичная, на его выступления в вечерних туалетах не ходят, и облачится в спортивную одежду, а он вырядится, как на парад?!

Наконец Борис остановился на паре брюк и нейтральном, спокойном джемпере. Вроде не слишком вызывающе и совсем не помпезно, но почти нарядно.

Он успокоился, но ненадолго. Уже через несколько секунд его начал мучить другой вопрос: надо ли приносить цветы?

Как она это расценит? А вдруг как ухаживания? Ну и что? Разве он не собирается за ней ухаживать?

Ухаживать?! Но ведь они вроде как деловые партнеры – и ничего больше. А при чем здесь тогда Джо Кокер? Кстати, да – при чем?

А может, и ни при чем совсем. Может, ей просто не с кем было пойти? А что, не пропадать же билету. Вика пригласила его без всяких задних мыслей, а он припрется как дурак с букетом…

Ну почему обязательно как дурак? Женщинам не всегда дарят цветы в романтических целях. Поздравляют же коллег, или там начальников, или жен друзей. Почему же он не может подарить цветы своему деловому партнеру? Может, конечно. Главное при этом не покраснеть и не начать заикаться. А это вполне может произойти с человеком, который от волнения не находит себе места. Может, в таком случае лучше обойтись без цветов? Но разве без цветов лучше? Когда это без них, интересно знать, было лучше? Так дарить или не дарить?..

Борис окончательно запутался и не придумал ничего лучше, как взмолиться о дружеском совете.

– Я иду на Джо Кокера с Викой и не знаю, покупать ли цветы, – с ходу объявил он, услышав в трубке бодрый Генкин голос.

– Да обойдется Кокер без твоих цветов, – тут же отшутился Родненький.

– Я про Вику спрашиваю, балбес!

– А что за Вика-то? – задал Генка резонный вопрос. Голос его звучал удивленно. Тоже мне, проблема!. Нравится тебе женщина, хочешь подарить ей цветы – вперед. Не хочешь – не дари, что за вопрос? Во всяком случае, раньше Борису не приходило в голову советоваться с ним по таким пустякам. Но пустяк перестал быть таковым, как только Родненький услышал в трубке неестественно спокойный ответ друга:

– Струнова.

Генка даже присвистнул:

– Она?

– Да. Ирке не говори.

– Это почему? Она же с ума сойдет от радости.

– Вот именно поэтому.

Борис живо представил себе неуемную радость Ирочки Родненькой и то, как она будет эту радость выражать. Особенно яркой в его воображении нарисовалась фигура Ирочки с назидательно поднятым вверх указательным пальцем и надетым на лицо выражением полного и окончательного удовлетворения. Фигура громко и укоризненно изрекла:

– Я же говорила!

И для пущей убедительности еще и потрясла воздетым к небу перстом.

Ирочка была единственной, кто негодовал из-за расставания Бориса и Вики. Она переживала его, как собственную трагедию, называла Бориса идиотом и утверждала, что он совершает непростительную ошибку.

Борис тогда, конечно, раздражался и просил Родненького «унять свою нервную супругу».

Унять не получалось. Ирочка была натурой впечатлительной и очень эмоциональной. Эта эмоциональность поначалу как раз пришлась по нраву Борису. Когда-то, еще до Академии управления, он учился вместе с Ирочкой в техникуме. Он – кулинарному искусству, она – парикмахерскому. Милую большеглазую хохотушку с параллельного потока Борис выделил сразу и начал за нею ухаживать. Но уже после нескольких свиданий он понял, что Ирочки для него было слишком. Она слишком громко и часто смеялась, слишком возбужденно разговаривала, слишком сильно плакала над книгой или душещипательным фильмом, слишком горячо спорила и слишком сильно обижалась по пустякам. Понимание это не помешало Борису пригласить девушку к себе на день рождения – поступить иначе было бы некрасиво. Там Ирочку и заприметил Генка, которому девушка подходила по темпераменту, как нитка к иголке. Родненькому все прошлые девицы казались скучными и неинтересными, а этот заводной, энергичный и кипящий постоянной новизной вулкан сразу привлек внимание. Генка дружил с Борисом со школьной скамьи и никогда не позволил бы себе крутить шашни с девушкой друга. Но Ирочка этого статуса пока не имела, да и сам Борис с удовольствием дал Родненькому зеленый свет.

Уже через полгода Ирочка стала Родненькой, сожалея разве что о том, что невольно разбила Борису сердце. Ни Борис, ни Генка, как настоящие мужчины, ее в этом не разубеждали. Хотя Борису порой это давалось с трудом.

Ирочка, чувствуя за собой вину перед ним, мечтала устроить его личное счастье и сразу же стала прикладывать к этому изрядные усилия. Она постоянно норовила его с кем-то познакомить, подсылала к нему вереницу девиц, без стеснения давала советы по обольщению, хотя трудностей в общении с противоположным полом Борис никогда не испытывал. Но все его пассии Ирочку не устраивали. Наверное, она считала, что ни одна из них не поможет Борису забыть о ней – Ирочке, но, как бы там ни было, она никогда не стеснялась открыто выражать свое мнение:

– Ленка тебя использует. Ты уже зарабатываешь и можешь дарить ей подарочки. Не дай бог на такой жениться – всю жизнь доить будет.

– Катька – завистливая склочница. Останешься с ней – со всеми друзьями перессорит.

– Сашка – девка симпатичная, только жаба.

– Как это: симпатичная, но жаба? – смеялся Борис.

– Так удавится же за копейку! Зачем тебе такая скряга?

Бориса Ирочкины выпады только смешили. Ему казалось, что она страдает манией величия и ревнует: вот есть у нее Генка, а еще неплохо было бы и друга его держать в воздыхателях.

Только потом, когда он встретил Вику, познакомил с нею друзей и услышал от Ирочки: «Девочка очень хорошая, женись», – Борис осознал, что все замечания Родненькой по поводу его прошлых девиц были абсолютно правильными. Просто он не придавал им значения, так как девушек всерьез не воспринимал. Подумаешь, меркантильна, завистлива или прижимиста? Ему же не детей с ними крестить. А в постели эти качества вроде и не мешают…

В общем, Ирочка оказалась прозорлива.

Борису бы вспомнить об этой прозорливости, когда он разводился, но тогда никто и ничто не могло поколебать его решения.

Рубить надо было сразу и навсегда.

В противном случае было бы еще больнее, еще горше. Никакие Ирочкины увещевания о загубленной жизни на него не действовали, в конце концов он даже попросил ее оставить его в покое и не суетиться. Ирочка же продолжала «суетиться» все те годы, которые Борис пребывал во вполне благополучном статусе холостяка. Она постоянно норовила его с кем-нибудь познакомить, подстраивала свидания и чуть не каждую неделю говорила: «Не надо было разводиться – маешься теперь один». И никакие доводы о том, что вовсе Борис не мается, а живет в свое удовольствие, не спасали. Ирочка была непоколебима в своем намерении осчастливить друга.