История Венецианской республики

Однако архиепископ Джованни Висконти воевать не спешил. Напротив, он прислал в Венецию посла с мирным предложением. Послом этим был знаменитый, величайший после Данте поэт-дипломат Франческо Петрарка. Петрарка уже писал дожу Дандоло — гуманисту и личному другу — три года назад. Он призывал к миру с Генуей во имя объединения Италии. Сейчас он вновь призывал к тому же, уже устно, со всем красноречием, на какое был способен, убеждая венецианцев протянуть его повелителю руку дружбы и принять очень выгодные условия. Позднее, в письме от 28 мая 1354 года, он признал, что его поездка была бесполезной:

Я расточал много слов на ветер. Я приехал, исполненный надежды, а возвращался в сожалениях, стыде и страхе… Ни мои слова, ни слова самого Цицерона не смогли бы ни достичь старательно затыкаемых ушей, ни открыть упрямых сердец.

Венецианцев и вправду не впечатлил Петрарка, как не впечатлил их и Данте за 33 года до этого. Они уже пережили первое потрясение от союза Генуи и Висконти, и, поскольку прямая угроза нападения с материка миновала, к ним возвращались обычная самоуверенность и храбрость. Если архиепископ действительно хочет мира, это значит только, что он не готов к войне. Сами же они были сильны, как никогда, во всяком случае на море. Вискоти там или кто еще, но они твердо решили закрепить свою победу у Лоиеры и нанести сопернику новый удар, на этот раз сокрушительный. Их не интересовали цветистые речи в палате аудиенций дожа, их интересовал ход дела в доках Арсенала.

Тем временем Генуя возобновила военные действия. В начале 1354 года она послала эскадру легких судов в Адриатику, где та напала на острова Лесина и Курзола [146] у далматского побережья и сильно их разорила. Когда весть об этом дошла до лагуны, венецианцы снарядили свою эскадру для охраны пролива Отранто между склонами Апулии и Корфу. А в это время 14 тяжелых галер под командованием Николо Пизани бросились на поиски грабителей. Не найдя их, Пизани пошел к Сардинии, где Педро Арагонский все еще осаждал Альгеро. Это было жестокой ошибкой. Паганино Дориа, под командованием которого снова находился генуэзский военный флот, усмотрел в этом шанс отыграться. Зная, что противник далеко на западе, он подошел ко входу в Адриатическое море и незаметно проскользнул мимо свежепоставленных венецианских засад. Теперь не было смысла отвлекаться на всякую чепуху вроде прибрежных островов. Зайдя прямо в залив, он захватил Паренцо на берегу полуострова Истрия. До самой Венеции оставалось около шестидесяти миль.

146

Фарос и Курчола.

В момент крайней опасности венецианцы сохранили рассудительность. Назначили генерал-капитана с особыми полномочиями, чтобы принять для защиты города все меры, какие он сочтет необходимыми. Под его командой состояли 12 аристократов, каждый с тремя сотнями людей. Они провели среди городского населения экстренную мобилизацию. Ввели особый налог, а некоторые обеспеченные горожане оснащали галеры на свои средства. И наконец, из плотов и цепей построили огромное заграждение от церкви Сан Николо ди Лидо до форта Сан-Андреа ди Лидо.

Наверное, известий о принятых мерах, в особенности о последней, было достаточно, чтобы отвратить Паганино Дориа от попыток действовать дальше. Но скорее всего, он и не помышлял о большем, нежели показать миру, что Генуя не повержена на море, и тем более на суше, и не боится ни Венеции, ни кого другого. Если так, то он со своей задачей справился. Генуэзцы вернулись в Адриатическое, затем в открытое море и проследовали к Эгейским островам. До этого момента венецианцы не предпринимали никаких попыток догнать или остановить корабли Дориа. Но вернулся от берегов Сардинии Николо Пизани. Он предположил, что рано или поздно Паганино появится в генуэзской колонии на Хиосе, чтобы пополнить запасы, и пошел в том же направлении. Через несколько недель он нашел генуэзцев там, где и ожидал, с той поправкой, что Дориа поджидал еще дюжину галер из родного города и не собирался выходить из гавани неподготовленным. До начала следующего сезона (а был уже октябрь) ждать его не стоило. Не солоно хлебавши Пизано отступил на зимовку в Портолуньо, на юго-западе Пелопоннеса, напротив острова Сапиенца.

Тем временем Паганино Дориа решил не зимовать на Хиосе. Подошли его галеры, и до конца месяца он отплыл домой. Однако дул встречный ветер, и ему пришлось пристать к берегу, как раз в паре миль от расположения венецианского флота. Пока он ждал погоды, Джованни, его племянник, попытался, видимо из чистого любопытства, на легкой триреме осмотреть расположение венецианцев. Вернувшись, он рассказал дяде, что враг очень плохо защищен и его легко захватить. Паганино Дориа не колебался. 4 ноября, пользуясь беспечностью венецианцев, он на галерах вошел в Портолуньо. Большая часть состава венецианских экипажей отдыхала на берегу. Те же, кто оказался на борту, серьезного сопротивления оказать не смогли.

Можете себе представить, — жалуется Лоренцо, — сражение между вооруженными мужчинами с одной стороны и безоружными женщинами — с другой.

Венецианский флот насчитывал 56 судов, в том числе 33 галеры. Захвачены были все. Часть моряков бежала в Модону, часть была взята в плен. Погибли около 450 человек, большинство из них предположительно от переохлаждения в осенней воде.

Пизани был среди бежавших. В случившемся была не только его вина. Он приказал одному из своих капитанов, Николо Кверини, на 12 галерах охранять вход в гавань. Именно небрежение Кверини к службе (а некоторые считают это предательством) стало причиной поражения. Но поражение было несомненным: гораздо большим, чем в Босфоре, самым большим за всю историю республики. По возвращении в Венецию и Пизани, и Кверини были призваны к суду, приговорены к большим штрафам и лишены полномочий. Но если Кверини их лишили только на 6 лет, несчастный Пизани больше никогда не смог командовать ни на суше, ни на море.

Смерть, как писал Петрарка архидиакону Генуи, была благосклонна к Андреа Дандоло, «она уберегла его от зрелища его поверженной страны и гораздо более жестоких посланий, чем те, что пришлось написать ему мне». На самом деле, дож умер за два месяца до поражения в Портолуньо, 7 сентября 1354 года, и был положен в пышный готический саркофаг в баптистерии Сан Марко. Он стал последним венецианским правителем, похороненным в соборе. [147] Его смерть в 47 лет была двойной трагедией. Европа потеряла выдающегося ученого-гуманиста столетия, а в Венеции на пост дожа выбрали старика, которому предстоял год бесчестья и смерть на эшафоте.

147

Рескин описывает его гробницу и гробницу святого Исидора в северном трансепте как «лучшие образцы венецианской монументальной скульптуры». Дандоло представлен на мозаиках и в часовне Святого Исидора, и в самом баптистерии, где над алтарем висит его мозаичный портрет.

Марино Фальеро был представителем одной из самых старых благородных фамилий Венеции, давшей республике уже двух дожей. В свои 76 лет он все еще вел активную общественную жизнь, будучи послом Венеции при папском дворе в Авиньоне. Этот пост он считал кульминацией своей жизни, посвященной различной государственной службе, но тут прибыли посланники с известием об его избрании. Еще в 1312 году его имя встречается в хрониках в связи с избранием дожа Соранцо, а между 1315 и 1327 годами — как участника Совета десяти. Возможно, он имел отношение к ликвидации Баймонте Тьеполо. В свое время он командовал флотом на Черном море, занимал должность старейшины (savio) в нескольких комиссиях, управлял в качестве подесты Кьоджей, Падуей и Тревизо. А всего за два года до избрания он выступал делегатом от республики, когда Карл IV разбирал очередную претензию венгров на Далмацию. Во время этой миссии Карл посвятил его в рыцари за старания и отдал ему во владение Валь Марино, у подножья Альп. За время своей деятельности Марино Фальеро прославился тем, что был скор на гнев и на прощение. В 1339 году на должности подесты Тревизо он прилюдно дал пощечину епископу, опоздавшему на шествие. Как показали последующие события, с возрастом его нрав не переменился.

Летописцы со вкусом описывают дурные предзнаменования по его приезде в Венецию. Кроме всего прочего, как говорят, всю первую неделю октября город был окутан плотным облаком тумана, такого густого, что «Бучинторо», везший нового дожа из Кьоджи, не смог подойти к Моло. Фальеро со свитой пришлось пересаживаться на маленькие плоскодонные лодки — piatte, бытовавшие до изобретения гондолы. Но даже и тогда они пропустили пристань у Понте делла Палья (Соломенного моста) и высадились в конечном итоге на Пьяццетту, так что дожу пришлось подойти ко Дворцу со стороны двух колонн, а это традиционное место казни злодеев.

Не прошло и месяца со дня его восшествия на трон и провозглашения торжественного обещания (promissione), ограничивавшего его власть, как пришли вести с Пелопоннеса, и над только что начавшимся правлением сгустились тучи. Но даже такая катастрофа, как Портолуньо, не могла омрачить венецианцам церковного праздника, и в начале 1355 года, в последний четверг перед Великим постом, они праздновали жирный четверг — Giovedi Grasso. Согласно народным традициям, вокруг Пьяццы и Пьяццетты ловили свиней в память о том, как мощи святого Марка перевозили, укрыв от неверных свининой. Устраивали акробатические представления, чисто венецианского свойства — так называемые Forze di Ercole («геркулесовы упражнения»), когда группа людей взбиралась друг другу на плечи, образуя живые пирамиды, или Volo del Turco («турецкий полет»), когда по канату соскальзывали с головокружительной высоты колокольни на Пьяццетту.