История Венецианской республики

Оба эти города многие годы находились в прекрасных отношениях. Еще недавно, в 1476 году, Венеция оказала вооруженную поддержку герцогу Эрколе д'Эсте, когда трон попытался узурпировать его племянник. Но теперь Эрколе, подстрекаемый, по всей видимости, тестем, Фердинандом, королем Неаполитанским, начал вести провокационную политику. Сперва он построил солеварни вокруг устья реки По, нарушив монополию, которую Венеция так ревностно охраняла на протяжении семи или восьми веков. Затем он начал поднимать какие-то смутные вопросы, касавшиеся определения линии границы, что, конечно, не улучшило отношений. Наконец, когда венецианский консул арестовал местного священника за неуплату долгов, а священник отлучил консула от церкви, Эрколе встал на сторону священника, хотя позже того осудил епископ. Даже после того как епископ неуклюже принес Венеции свои извинения (главным образом потому что папу Сикста шокировало известие об отлучении), Эрколе упорно отказывался принимать консула.

Несомненно, герцог затевал драку, выбрав момент, когда Венеция оказалась истощена долгой войной. Только он не понимал, что такое тяжкое оскорбление заставит Венецию доказать и всем вокруг, и себе самой, что она еще способна сражаться и побеждать. Снова дож попросил денег, и снова венецианцы откликнулись. И снова другие государства Италии укрылись за стеной собственных интересов.

На этот раз против Венеции объединились могущественные силы — Милан, Флоренция и Неаполь приняли сторону Феррары. Как ни странно, единственным союзником республики оказался папа Сикст, у которого нашлись свои причины желать ослабления Неаполя и Феррары. Он и подговаривал Венецию на поход. Благодаря его поддержке войско под командованием Роберта из Сансеверино сразу же начало наступление и поначалу добилось значительных успехов. Но потом, без всякого предупреждения, Сикст сменил сторону. Его южным границам серьезно угрожал король Неаполитанский, остальное довершила дипломатия сладкоголосого и, видимо, щедрого на подношения Лодовико иль Моро, [210] самого выдающегося из сыновей Франческо Сфорцы, недавно захватившего власть в Милане. Первым делом папа призвал Венецию сложить оружие. Дож Мочениго вежливо, но твердо отказал ему, заметив, что, поскольку это оружие совсем недавно получило личное благословение его святейшества, победа ему обеспечена.

210

Мавром он был прозван за смуглое лицо.

Ответ Сикста был предсказуем. 25 мая 1483 года он наложил на Венецию интердикт. Однако республика просто его не приняла. Представитель Венеции в Риме отказался передавать папскую буллу своему правительству, и Сикст вынужден был отправить специального посланника к патриарху, который, в свою очередь, отговорился тем, что очень болен и не может передать ее дожу и сенату. Однако он тут же сообщил о ней в Совет десяти, а совет приказал любой ценой сохранить тайну, чтобы все службы в церквях проходили как обычно. А до сведения папы довели, что Венеция желает обратиться к предстоящему собору. Об этом намерении оповестили общественность, прибив копию письма к дверям церкви Сан Чельсо, в Риме.

Снова Венеция показала, что она в состоянии тягаться с папой, но вернуть его как союзника она не могла. Именно в тот момент, когда почти вся Италия ополчилась против нее, она совершила шаг, за который ее впоследствии тяжко винили. Она подбросила недавно коронованному молодому Карлу VIII, королю Франции, идею вторгнуться в Италию и претендовать на королевство Неаполитанское, в то время как его родственник, герцог Орлеанский, начал поход, чтобы объявить свои права на Милан. [211] Фактически, ничего предательского в этих действиях не было. К тому времени лига превратилась просто в кипу бумаг, и это был не первый и не последний раз, когда иностранной державе предлагалось вмешаться во внутриитальянскую войну. Но для Венеции это решение было необычно недальновидным. Французскому королю оно послужило поводом для далеко идущих амбициозных планов в отношении полуострова.

211

Права герцога Орлеанского на Милан были неоспоримы благодаря его бабке, Валентине Висконти. О правах Карла VIII на Неаполь см. далее.

Но в тот момент ни король, ни герцог Орлеанский не приняли предложения Венеции. К счастью, король Неаполя, корабли которого в апулийских гаванях жестоко пострадали от нападений венецианского флота, был заинтересован в мире. Лодовико иль Моро, который обнаружил, что Фердинанд — союзник несговорчивый и неудобный, пришел к той же мысли.

Мир заключили на почетных для обеих сторон условиях, и Венеции достался город Ровиго и дополнительные территории вокруг дельты реки По. Когда в августе 1484 года в Баньоло подписали мирный договор, весь город праздновал победу. Три дня звонили колокола церквей, хотя некоторые горожане глохли от шума. Фейерверки, иллюминация, представления на Пьяцце, — все население воспринимало происшедшее именно как победу.

Только один голос, едва различимый в праздничном шуме, протестовал против этого мира. Когда вести о мирном соглашении достигли папы Сикста, он уже находился на смертном ложе. «Он будто язык проглотил. — вспоминает в письме к Лоренцо Медичи флорентийский посол. — Он не мог подобрать слов, но когда подобрал их, то пробормотал, что никогда не признает этого бесчестья». Однако времени на то, чтобы подтвердить это нелестное решение, у него уже не оставалось. Когда легаты попытались его успокоить, он отстранил их тем мягким жестом, который обычно означает благословение и дружескую просьбу удалиться. На следующее утро он умер.

Дож Джованни Мочениго пережил папу чуть больше, чем на год — достаточно долгий срок, чтобы увидеть, как преемник Сикста, папа Иннокентий VIII, снял интердикт с Венеции. Затем дож упокоился рядом со своим братом в церкви Санти Джованни э Паоло. Его правление тоже можно назвать несчастливым. Большей частью, как и у его предшественников, оно сопровождалось войной и ее последствиями, такими как практически наступившее банкротство государства. Ему пришлось пережить крупную катастрофу и в собственном дворце, когда 14 сентября 1483 года от небрежно поставленной свечки сгорела часовня Дворца дожей, а с ней и почти вся восточная часть здания между внутреннем двором и Рио де Палаццо. По сигналу тревоги на пожар сбежался народ, люди смогли потушить пламя, но многие бесценные полотна и другие произведения искусства погибли. Сануто пишет, что если бы дож не так боялся расхитителей и не отказался открыть двери в свои апартаменты, многое удалось бы спасти.

При обсуждении восстановления Дворца дожей в сенат было подано несколько очень амбициозных проектов. К счастью для потомков, их отклонили и решили придерживаться уже существующего плана. Тем не менее главным архитектором и скульптором назначили веронца Антонио Риццо. Что бы мы ни думали о результатах, они знаменуют момент, когда здание перестало быть чисто готическим и приобрело некоторые признаки смешения стилей, которое мы и наблюдаем сегодня. В любом случае, венецианцы пожалели, что устроили инспекцию только в 1498 году, когда выяснилось, что Риццо потратил уже 80 000 дукатов, а работы выполнены только наполовину. Официальное следствие установило, что по меньшей мере 12 000 дукатов ушло архитектору в карман, но на этот раз Совет десяти не успел отреагировать. Риццо уже уплыл в Анкону. Его сменил Пьетро Ломбарде Его формы «пламенеющей готики» и многочисленные интарсии из цветного мрамора обошлись венецианцам почти так же дорого, как махинации его предшественника.

Еще со времен конституционных реформ Доменико Флабанико, которые он проводил в XI веке, в Венеции бытовало твердое правило, запрещавшее выбирать подряд двух дожей с одной фамилией. Видимо, только это и уберегло республику от образования в ней правящей династии, как это произошло во всех итальянских городах. И вот впервые это правило было нарушено. Когда Марко Барбариго, дож, пришедший на смену Джованни Мочениго, умер, не пробыв дожем и года, ему наследовал его брат Агостино. Это произошло 6 августа 1486 года. [212] Натуры братьев, однако же, различались разительно. Марко обладал мягким характером, был вежлив, обходителен, но нерешителен. Агостино был своевольным, вспыльчивым и имел репутацию патологического подлеца. Хотя в войне с Феррарой он проявил себя энергичным чиновником, своим необычным избранием он был обязан главным образом возобновлению давнего соперничества между «лонги» и «курти» («долгими» и «краткими») — старыми и новыми семействами венецианской аристократии. По этой причине избиратели в количестве 41 человека разделились на два лагеря, и большинство из них, как и сам Барбариго, представляли курти. На пятом этапе выборов за него отдали голоса 28 человек, и этого вполне хватило, чтобы одержать победу над соперником от лонги Бернардо Джустиниани.

212

Марко Барбариго стал первым дожем, принявшим пост на вершине созданной Риццо Лестницы гигантов, во внутреннем дворе дворца. Такая инаугурация вошла в обычай, просуществовавший столько же, сколько и сама республика.

Первым важным событием в правление Агостино Барбариго стало дело, которое Венеция подготавливала долгие годы — официальное присоединение королевства Кипр. Основанное Ричардом Львиное Сердце и рыцарями-тамплиерами, оно в 1192 году было ими продано крестоносцу Ги де Лузиньяну. И хотя время от времени королевство подвергалось нападениям внешних сил — особенно генуэзцев в XIV веке и Каира, которому с 1426 года платило дань, — дом Лузиньянов продолжал править.

Кризис начался в 1460 году, когда Яков (Жак) Лузиньян, незаконнорожденный сын короля Иоанна II, отнял трон у своей сестры, королевы Шарлотты, и ее мужа Луи Савойского, заставив их в течение трех лет укрываться в замке Кирения, а затем бежать в Рим. Однако, став королем, Яков нуждался в союзниках. Обратившись в Венецию, он официально просил руки юной прекрасной Екатерины, дочери Марко Корнаро (Корнера [213] ), семейство которого давно и прочно было связано с островом. Та ветвь, к которой принадлежала Екатерина, Корнаро делла Ка'Гранде, лишь отдаленно была связана с ветвью Корнаро-Пискония, хозяевами феода Еписконии, одними из богатейших кипрских землевладельцев. Но Марко жил на острове много лет и тесно подружился с Яковом, для которого выполнял различные сложные дипломатические миссии, а дядя Екатерины Андреа вскоре должен был стать ревизором королевства. Со стороны матери ее родня принадлежала еще более славному роду — ее прадед был не кем иным, как Иоанном Комнином, императором Трапезунда.

213

Уточнение, не нужное в книгах такого рода и вообще нежелательное. Хотя я назвал фамилию Екатерины так, как она произносится на венецианском диалекте: «Корнер», но общеизвестен итальянский вариант, поэтому называть ее иначе, чем Корнаро, было бы чистым педантизмом, а то и просто внесло бы путаницу.

Сенат не мог устоять перед перспективой видеть венецианку королевой Кипра. Он с готовностью дал согласие тут же сыграть формальную свадьбу через посредника, лишь бы Яков не передумал. 10 июля 1468 года со всей помпой и блеском, на какие способна Венеция, 14-летнюю Екатерину в сопровождении сорока благородных дам провели от дворца Корнаро в Сан-Поло до зала Большого совета во Дворце дожей. Там дож Марко вручил кольцо кипрскому послу, который от имени своего господина надел его на палец невесте. Затем невеста приняла титул Дочери святого Марка. Такие беспрецедентные почести заставили епископа Туринского едко заметить, дескать, он не припомнит, чтобы святой Марк был женат, а если и был, то его жена уже явно старовата, чтобы иметь 14-летнюю дочь. Через четыре года, 10 ноября 1472, Екатерина в сопровождении четырех галер уплыла в свое новое королевство. [214]

214

Говорят, что сцена проводов вдохновила Карпаччо на ряд картин, посвященных святой Урсуле. Они находятся в Академии.