История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
Шрифт:
Оперативные планы были очень простыми: габсбургская армия с запада и русская с севера и востока сдавливают венгров, загоняют их в «мешок» и лишают способности к сопротивлению. План противодействия, предусматривавший концентрацию большей части армии гонведов вдоль Дуная с тем, чтобы наносить поочередные удары по обоим противникам, сохранял видимость реальности до тех пор, пока не стала очевидна непобедимая мощь наступавших группировок войск. Катастрофа была неминуема. Единство политического и военного руководства страны стало испаряться наряду с боевым духом самого населения, все чаще и чаще уклонявшегося от призыва в армию и сдававшегося на милость победителя. Гёргей был вынужден отступать перед войсками Гайнау, который начал боевые действия в конце /335/ июня, нанеся несколько ударов по венгерской армии к западу от столицы. Гёргей вновь продемонстрировал великолепное мастерство маневра, сумев сохранить основные силы даже после прибытия русских войск. Но теперь это было слабым утешением. Он отошел на юг, где должен был соединиться с армиями Дембинского и Бема. Бем, однако, прибыл из Трансильвании практически без войск. Его армия была разгромлена и рассеяна русскими. Дембинский не смог толком наладить материальное обеспечение своих войск, что привело к его сокрушительному поражению в битве под Темешваром 9 августа.
В начале июля революционное правительство также перебралось на юг, сначала в Сегед, а затем в Арад. Кошут и его соратники продолжали демонстрировать замечательную решимость, предприняв многие политические инициативы, которые в течение десятилетий оставались в числе прогрессивных, но не состоявшихся альтернатив основному течению венгерской политики. Идея примирения
Разумеется, меры эти были приняты слишком поздно, чтобы оказать хоть какое-то влияние на ход событий. После катастрофы под Темешваром вооруженные силы венгров сократились до 30 тыс. вымотанных солдат, имевших по полтора выстрела на одну винтовку. На драматическом собрании 10–11 августа члены правительства подали в отставку, в последний раз подписав официальный документ – приказ о предоставлении Гёргею диктаторских полномочий. Когда Кошут в сопровождении группы военных и гражданских лиц направился к границе Османской империи, Гёргей выполнил неизбежное: 13 августа признал безоговорочную капитуляцию, в Вилагоше сдавшись не Гайнау, а русским, все еще полагая, что это может облегчить участь побежденных. Однако такая выходка еще более разозлила австрийцев, и без того униженных прежними военными неудачами и необходимостью обращаться за внешней помощью. Между актами капитуляции венгров в Надьмайтене в 1711 г. и в Вилагоше в 1849 г. сходство ограничивалось самим фактом капитуляции. В первом случае при королевском дворе возобладали здравый смысл и государственный подход. Поэтому Вена и пошла с Венгрией на компромисс, отдаленная возможность которого витала в воздухе на протяжении всей той войны, которую Ракоци вел за освобождение страны. Напротив, во время войны 1848–49 гг. ни Франц Иосиф, ни Шварценберг или Гайнау ни на секунду не задумывались о возможности компромисса. Гайнау заявил, что он хотел бы лет на сто отвратить венгров от мысли о революциях, и организовал такую карательную операцию, которая потрясла своей жестокостью как современников, так и последующие поколения европейцев. /337/
VI. Начало новой истории в условиях старого режима
(1849–1918)
История Европейского континента в течение «долгого» XIX века подчинялась особому ритму, под влиянием которого периоды международных и гражданских войн сменялись периодами мира и спокойствия, образуя сложные взаимоотношения с процессами экономического и культурного развития регионов. После четверти века беспрестанного брожения, вызванного Великой французской революцией, Наполеоном и Наполеоновскими войнами, в Европе вдруг наступил мир. Это был консервативный международный порядок, рассчитанный на подавление любых попыток нарушить статус-кво, установленное миротворцами в 1814–15 гг. в Вене. И хотя «союз Европы» (т. е. великих держав) довольно скоро выявил свои точки напряжения, в течение последующих десятилетий на континенте фактически не было войн. «Система» лишь время от времени проверялась на прочность отдельными эпизодами внутренней политической борьбы испанских либералов или итальянских карбонариев, греческих или польских борцов за свободу, немецких студентов и венгерских реформаторов. Однако в 1848 г. эти течения, объединившиеся в общий революционный поток, представляли собой серьезную силу. Верность «союзу» 1815 г. в последний раз была продемонстрирована Россией, оказавшей помощь Австрии при подавлении ею венгерского восстания, но уже тогда было очевидно, что венский договор более не жизнеспособен.
Международный порядок, основанный на принципах легитимизма и аристократизма, был вытеснен комбинацией режимов, которые, подчас не противореча этим принципам, тем не менее, явили новый тип авторитарной власти. Вторую империю Наполеона III историки часто называют и первой современной диктатурой. Однако, как и во /338/ Франции, система власти, созданная в Пруссии Отто фон Бисмарком, также опиралась на новую социальную базу, где аристократическая избранность верхушки свободно сочеталась с мелкобуржуазным мироощущением среднего класса и настроением широких народных масс. И даже контуры, набросанные Шварценбергом, по которым осуществлялась централизация Австрии в 1850-х гг., весьма отличались от прежних консервативных представлений. В то же время эти диктаторские режимы, рассчитанные на сохранение внутренней политической стабильности, стали входить в острые конфликты друг с другом. Десятилетия внутренних потрясений в условиях международного мира, растянувшиеся до 1848 г., закончились серией войн, которые между 1850 и 1870 г. перелицевали карту Европы. В результате появились объединенные Италия и Германия, а также независимые национальные государства на Балканах. Во время этих войн, особенно франко-прусской войны 1870 г., воюющие стороны в разной степени уже воспользовались преимуществами процесса механизации, или «индустриальной революции», первой половины XIX в. Затем вновь последовал долгий период мирного международного развития, который, если не считать Балканы, длился более четырех десятилетий и был весьма продуктивен для дальнейшего прогресса материальной цивилизации, основанной на современной индустрии и крупномасштабном производстве товаров массового спроса, обслуживавшем население обширных регионов континента.
Хотя плодами этого прогресса в той или иной степени пользовались все или же большинство людей, такие появившиеся в этот период термины, как «викторианство», «la belle epoque», [27] «счастливое время мира», выражали ощущения главным образом представителей среднего класса. Они наслаждались тем, что жизнь становится комфортнее, а комфорт – доступнее и изощреннее, что они сами, в определенной мере, являются творцами информации и изобретателями удовольствий. И, тем не менее, в этот же период, как ни странно, европейское сознание начинает выражать глубокую озабоченность научным прогрессом и достижениями современности. Релятивизм в физике, биологическое учение о «выживании сильнейших», открытие подсознательного в психологии и налет декаданса на всей стилистике культуры модернизма, в целом, убеждают, что люди утратили интеллектуальные ориентиры эпохи Просвещения, основанные на вере в разум, в гармонию человека и вселенной. Никакой гармонии, конечно, не было в междуна- /339/ родных делах. Политическая сцена Европы уже не контролировалась никакой «системой» типа той, что существовала в 1815 г. Теперь эту роль выполняли коалиции великих держав, соперничавших между собой за рынки сбыта и за отсталые, но стратегически важные регионы Европы, да и всего остального мира, превращаемого в колонии этих держав. После волнообразного процесса чередования продолжительных, последовательно сменявшихся периодов войн и мира XIX век в Европе завершился таким вооруженным конфликтом, равного которому
ни по масштабам, ни по силе мир еще не знал.27
Прекрасная эпоха (франц.).
Венгрия стала одной из жертв развития событий, которые сама же, в определенной мере, и предопределила, причем 1848–49 годы сыграли в них решающую роль, став своего рода поворотным пунктом. В течение этих двух лет страна дольше всех сумела продержаться, сражаясь за свою свободу и прогресс и бросив вызов союзу наиболее деспотичных из всех самодержавных государств Европы. Это привлекло к ней всеобщее внимание мировой общественности, причем за всю свою историю (быть может, за исключением 1956 г.) Венгрия такого интереса и одобрения не вызывала. Не исчезли бесследно и «апрельские законы». Хотя фактический суверенитет страны, современная парламентская форма правления и гражданские свободы были упразднены, социальные и экономические реформы, включая раскрепощение крестьян, остались нетронутыми даже в мрачный период репрессий. В эпоху неоабсолютизма, последовавшую за 1849 г., была укреплена база для экономической модернизации страны, и наступившее затем ее общее процветание стало вновь по уровню развития цивилизации сближать Венгрию с Западом, особенно после заключения нового политического компромисса между Венгрией и Австрией в 1867 г. Поистине эта восприимчивость, которую в последней трети XIX в. венгерское общество обнаружило по отношению к системе ценностей, выработанных Европой под влиянием процессов индустриализации и урбанизации, представляется особенно удивительной, если вспомнить, как цепко она еще совсем недавно держалась за архаичные сословные связи и социальную субординацию, доставшиеся ей от феодального прошлого.
К этому следует прибавить, что, хотя Австрии и пришлось претерпеть неудачи на дипломатическом фронте в 1850–60-х гг., прежде, чем она подчинилась необходимости и пошла на Аусглейх 1867 г. (которое в соответствии с традицией я буду переводить как «Компромисс», хотя более точным, лишенным оценочности представляется вариант «соглашение»), без потрясений 1848–49 гг. Компромисс этот содер- /340/ жал бы совершенно иные условия. В 1867 г. Венгрия стала конституционной монархией (хотя и не лишенной пережитков старины) и равным партнером Австрии в составе монархии Габсбургов, которая, несмотря на то, что за последнее время стала сдавать свои позиции, все еще считалась одной из великих держав благодаря своему стратегически выигрышному расположению. Большинством венгерских политиков, а также общественным мнением страны приветствовались эти признаки возрождения реального или же воображаемого «величия» Венгрии, которым было славно ее прошлое. Все это позволило «забыть» одно неприятное обстоятельство – факт, что по своему этническому составу Венгрия времен Франца Иосифа решительно отличалась от Венгрии при короле Матьяше I. А факт этот в XIX в. оказался решающим. События 1848 г. показали не только бессмысленность габсбургской и романовской политики полицейского сдерживания либеральных устремлений народов, но и несовместимость конкурирующих национальных движений – проблема, оказавшаяся до конца неразрешимой и, возможно, вообще не имевшая решения. Даже максимум уступок, на которые могли пойти венгры в пределах разумного (и пошли лишь тогда, когда было уже поздно), едва ли бы удовлетворили национальные меньшинства, которые, по большому счету, стремились к разрушению территориального исторически сложившегося единства Венгерского государства. Поэтому верно, что Компромисс 1867 г., заключенный между монархом и политическими элитами двух самых сильных национальных групп в монархии Габсбургов за счет всех остальных этносов, был самым реалистическим из решений, возможных для того времени. Однако он оказался непрочным и рухнул накануне Первой мировой войны по двум причинам, предсказанным всеми тогдашними критиками режима: дуализм государственного устройства, не позволявший удовлетворительно решать все конституционные проблемы, и мощные центробежные силы, порожденные в империи сложными национальными отношениями.
Неоабсолютизм и Компромисс
Весной и зимой 1849 г. Венгрия находилась в условиях военной диктатуры, которая своей единственной задачей считала месть и запугивание населения, несмотря на то, что русский царь рекомендовал австрийскому монарху политику «правильно применяемой амнистии». Благодаря настойчивости русских Гёргей избежал расстрела. Он был /341/ заточен в тюрьму Клагенфурта, откуда в 1867 г. смог вернуться в Венгрию и провести там более сорока лет долгой и трудной жизни. Большинство других политических и военных деятелей, оставшихся в стране, получили суровые приговоры. 6 октября 1849 г. в Пеште был казнен Баттяни, а 13-го в Араде – генералы революционной армии (немцы, австрийцы, сербы и хорваты наряду с венграми). Смертной казни подверглись как минимум сто человек (в реальности казненных было, несомненно, больше, так как приговоры военных трибуналов официально не регистрировались). Свыше 1,5 тыс. человек были приговорены к длительным срокам заключения. От 20 до 30 % всех оставшихся бойцов армии гонведов были призваны на несколько лет службы в войска империи, расквартированные в отдаленных провинциях. Шварценберг даже лелеял истинно новаторскую идею о создании в Сибири концентрационного лагеря для содержания 10 тыс. «наиболее опасных» венгров. Кошут и другие лидеры весьма многочисленной политической эмиграции были казнены in effigie [28] к виселицам были прибиты таблички с их именами. В основном лишь под влиянием возмущения и протестов международной общественности эта кампания насилия была остановлена, а Гайнау в июле 1850 г. отправили в отставку.
28
В изображении (лат.).
Свирепость реакции и последующее ужесточение габсбургской политики по отношению к Венгрии часто объяснялись дьявольской жестокостью исполнителей акций усмирения, хотя здесь решающее значение имели государственные соображения. Территория страны, численность ее населения, стратегическая и политическая роль, даже при относительной отсталости, делали немыслимым для Габсбургов, если они хотели сохранить Австрию в качестве великой державы, отделение Венгрии. Архаичный имперско-аристократический федерализм, с которым вполне сочетался особый конституционный статус Венгрии и который вновь поднимался на щит Виндишгрецем при поддержке группы венгерских магнатов-консерваторов, доказал свою неспособность сохранить империю и потому был отброшен. По отношению к Венгрии теперь была задействована политика Verwirkungstheorie, хорошо апробированная на чехах с 1620 г. Согласно ее концепции, венгры, подняв вооруженный мятеж против государя, лишились всяких прав на свои старинные конституционные привилегии, зафиксированные среди прочих основных законов страны в «Прагматической санкции» (1723). Они не заслужили особого подхода и поэтому должны на общих осно- /342/ ваниях, наряду со всеми австрийскими, итальянскими и галицийскими провинциями, управляться жестко централизованной бюрократической и военной машиной. Шварценберг, создавший модель ничем не ограниченной, абсолютной центральной власти, рассчитывал гальванизировать дотоле пребывавшие в латентном состоянии силы разобщенных провинций империи с тем, чтобы поддержать пошатнувшийся державный статус монархии Габсбургов.
Оломоуцкая конституция 1849 г. формально была сохранена, однако Вена не допускала никаких заигрываний с современным конституционализмом, и, в конце концов, она была официально отменена императорским указом от 31 декабря 1851 г. Указ узаконивал военно-бюрократический режим, идеально соответствовавший личности самого правителя, который предпочитал держать в собственных руках все бразды государственного правления. После смерти Шварценберга в начале 1852 г. молодой император не стал назначать нового премьера, взяв на себя его функции и управляя страной с помощью рейхсрата, состоявшего из девяти человек. Начисто лишенный воображения и довольно ограниченный эмоционально и интеллектуально, если не считать владения иностранными языками, он был наделен сильным чувством ответственности, благодаря которому уверовал в свое особое предназначение стать для своих народов «хорошим» Божьей милостью правителем. Причем его строгое католическое и военное воспитание усилило заложенную в нем от природы склонность рассматривать все социальные отношения исключительно сквозь призму субординации. Если Иосиф II был первым «слугой» своих народов, то Франц Иосиф – первым «бюрократом» своих владений.