История Византии. Том I

восклицать Феофилакт Болгарский³⁸; податные сборщики, по его словам, грабители, для которых божьи и царские законы не более прочны, чем паутинка³⁹. Ему вторит Михаил Хониат, заявляя, что

жадность податных сборщиков — причина всех болезней государства ромеев

⁴⁰

; они пожинают то, что не сеяли, и собирают там, где не пахали, и поедают, словно ломоть хлеба, несчастных

поселян⁴¹.

Специфичность феодального развития отчетливо отразилась на характере таких византийских институтов, как арифмос, прения (или экономия) и экскуссия. Арифмос сложился еще в X в. (см, выше стр. 133), однако в дальнейшем он уступил место пронии, впервые засвидетельствованной источниками второй половины XI в.⁴²Как и арифмос, прония представляла собой пожалование, но если при арифмосе феодал получал строго определенное количество париков, то прония была пожалованием строго определенного количества государственных налогов, взимать которые отныне должен был сам феодал: так, в 1083 г. экономия в размере 200 перперов в год была пожалована одному из афонских монастырей — Ксенофонтову⁴³. Пронин получали не только монахи⁴⁴, но и светские лица — и чиновники, и воины.

Правда, прения лишь теоретически оставалась пожалованием строго ограниченной суммы налогов с определенной территории — практически же прониары очень скоро приобретали в своих владениях власть подлинных феодальных господ-землевладельцев: о них говорили, что они «держат в пронии» тот или иной проастий, что те или иные земли населены париками прониаров. И все же государство сохраняло контроль за прониарскими владениями, как и за пожалованием арифмоса⁴⁵.

Точно так же экскуссия — пожалование тому или иному феодалу налогов с его собственных владений — не приводила в XI— XII вв. к созданию экзимированных поместий⁴⁶. Подобно тому, как государство сохраняло за собой право конфискации частновладельческих земель (не только земель прониаров), оно сохраняло также право пересмотраподатных привилегий; при этом можно заметить, что особенно щедрые пожалования экскуссии приходятся на конец XI в., тогда как с XII в. византийское правительство все чаще предпринимает попытки отмены или ограничения податных пожалований. Далее, византийская экскуссия обычно освобождала не от всех налогов, но лишь от так называемых эпирий — дополнительных повинностей (впрочем, чрезвычайно обременительных), связанных с приемом государственных чиновников.

И все-таки при всей ее ограниченности экскуссия способствовала дальнейшему формированию феодальных порядков: освобождая феодала от необходимости платить налоги за своих зависимых людей, экскуссия прежде всего расширяла права феодала; она избавляла, далее, его владения от обременительных поборов в пользу фемных судей, податных сборщиков и их прожорливой свиты; наконец, пожалование экскуссии имело и принципиальное значение: оно превращало поместье в привилегированное, выделяло его из общей массы обязанных всеми родами повинностей земель.

Развитие феодальных форм эксплуатации и феодальных институтов приводило к изменению представлений о природе собственности: хотя византийские юристы XI—XII вв. исходили в своих трактатах из римского учения о полной частной собственности, практически же складывались новые формы правоотношений, которые не могли вместиться в античные нормы. И арифмос, и прения представляли собой такие формы условной собственности (ограниченной либо числом зависимых крестьян, либо квотой взимаемой собственником ренты), какие были не совместимыми с римским правом. В XI в. в Византии появляется и такая характерная для средневекового права форма собственности, какдержание на срок жизни⁴⁷. Широко распространяется в XI—XII вв. и харистикарная система, представлявшая собой пожалование монастырю или светскому феодалу какого-нибудь монастыря или иного духовного учреждения сроком на одну или две жизни; такой ограниченный сроком харистикий также являлся условной собственностью⁴⁸. Развитие феодальных форм собственности ведет к стиранию граней между собственностью и арендой⁴⁹: они сближаются между собой, имея тенденцию превратиться в типичное средневековое держание.

Адам и Ева. Ларец. Слоновая кость (боковая стенка). Государственный Эрмитаж. XII в.

Итак, ослабление централизованных форм эксплуатации и упрочение ее вотчинных форм — характерные черты экономического развития византийской деревни XI—XII вв. Параллельно с этим византийская деревня переживает процесс втягивания в товарные отношения, приводящий, в частности, к коммутации некоторых видов отработочной и продуктовой ренты. Обе эти тенденции усугублялись теми процессами, которые протекали в городах.

В VIII—IX вв. городами, являвшимися средоточием ремесла и торговли, были лишь Константинополь и несколько других крупнейших центров, сохранявшихся в основном от ранневизантийского времени; подавляющее же большинство пунктов, которые в источниках назывались «городами», являлись в действительности лишь крепостями, административными или епископальными центрами. Разумеется, даже в XI—XII вв. отделение ремесла от сельского хозяйства было осуществлено далеко не последовательно: по-прежнему города оставались прежде всего центрами сельской округи и их население занималось виноградарством, хлебопашеством, скотоводством на прилегавших к городу полях и лугах. И все-таки, начиная с X в. и особенно интенсивно в XI—XII столетиях, многие византийские города-бурги и города—епископальные центры превращаются в центры ремесла и торговли⁵⁰.

Сколь ни скуден археологический материал, добытый при раскопках византийских городов, он свидетельствует о значительном подъеме ремесла в XI—XII столетиях. Керамика — наиболее массовый и потому наиболее показательный материал; изучение керамики, найденной в Коринфе, Афинах, Спарте и других византийских центрах, позволяет представить эволюцию керамического производства. Древнейшая византийскаяглиняная посуда из Коринфа датируется только концом IX в., причем в ту пору она отличалась грубым тестом, толстыми стенками и неровным (из-за несовершенства обжига) коричнево-серым цветом. Напротив, в XI—XII вв. керамическое производство в Коринфе, как и в других провинциальных центрах, переживает расцвет: наряду с грубой кухонной посудой здесь изготовляли самые разнообразные формы первосортной керамики, украшенной росписью или штрихами⁵¹.

Другие отрасли ремесленного производства известны нам значительно хуже, и все же тот спорадический материал, которым мы располагаем, опять-таки указывает на XI—XII столетия как на время подъема ремесленного производства. К XI—XII вв. как раз относится единственная до сих пор обнаруженная стеклоделательная мастерская, раскопанная в Коринфе⁵². На XI—XII вв. приходится и расцвет шелкоткацкого производства в провинциальных центрах: изделия пелопоннесских и беотийских ткачей продавались в XII в. на ярмарке в Фессалонике; их высокое качество прославляли и византийские, и иноземные писатели. Особенно крупным центром шелкоткацкого производства были Фивы, где Вениамин Тудельский, испанский еврей, проехавший через империю, насчитал (по-видимому, со значительным преувеличением) две тысячи одних только евреев-ткачей. Фиванские шелкоткацкие мастерские снабжали еще во второй половине XII в. императорский двор, и сельджукские правители требовали уплаты дани непременно фиванскими шелковыми тканями. Наконец, именно на XI—XII вв. приходится подъем каменного зодчества: множество сравнительно небольших церквей возводится в это время не только в Фессалонике, Афинах или Коринфе, но и в различных мелких городских и сельских центрах Пелопоннеса, Средней Греции, Фессалии, Македонии и на островах Эгейского моря: даже в глухих по тем временам районах, как Мани или Эпир, оживляется строительство из камня.

И нарративные источники сообщают об энергичном строительстве городов в XI—XII вв., хотя, разумеется, часть этих городов была лишь укрепленными пунктами, воздвигнутыми для обороны от сельджуков (см. ниже, стр. 298).

Экономический подъем византийских провинциальных городов XI—XII столетий всего отчетливее виден благодаря статистической обработке нумизматических данных, полученных в результате систематических раскопок в византийских городах. Эти находки единодушно свидетельствуют об интенсификации монетного обращения в XI—XII вв. Так, в Афинах⁵³было обнаружено монет, чеканенных:

^{857—976 гг.........454в 976—1081 гг.........2536в}

1081—1180

_гг

.........5186.

_в

Глиняная поливная чаша. Музей в Коринфе. XI в.

Аналогичные цифры получаются и при суммировании монетных находок в Коринфе⁵⁴ (с той только разницей, что здесь интенсификация денежного обращения началась несколько раньше, нежели в Афинах). В Коринфе известно монет, чеканенных:

^{668—867гг......... 213в 867—969 гг.........3765в 969—1081 гг........7671в}

1081—1180

_гг

........15738.

_в

Расширение товарооборота и увеличение количества монеты, необходимой для его обслуживания, порождало нехватку драгоценных металлов: с 30-х годов XI в. византийские императоры начинают ухудшать качество золотой монеты⁵⁵; византийская номисма, считавшаяся до тех пор образцом стабильности, теперь приобретает все больше примесей и к концу XI в. резко обесценивается. Порча монеты, разумеется, использовалась в корыстных интересах византийским казначейством, однако, было бы неверно не замечать, что ее вызвала к жизни и хозяйственная необходимость: старая золотая монета была скорее средством тезаврации, чем обмена; теперь же возникла потребность в золотой монете для совершения частых торговых сделок.