История Византийской Империи. Том 3

Римское посольство, имевшее во главе двух епископов и получившее от папы полномочие организовать в Болгарии церковное устройство согласно желанию князя Богориса-Михаила, отправилось из Рима в самом конце 866 г. В то же самое время папа Николай I в целях благоприятного разрешения весьма запутавшегося и осложнившегося вопроса о возведении Фотия на престол снаряжал новое посольство в Константинополь, которому поручено было передать семь писем царю и влиятельным лицам в столице империи; все эти письма занимались делом Фотия. Весьма любопытно здесь принять в соображение, что папа в ноябре 866 г. писал и кесарю Варде, очевидно, находясь без точных сведений о том, что происходило в Константинополе, и не зная еще, что Варда был убит уже в апреле месяце. Точно так же папа не был осведомлен о настроении своего соперника, который тогда занят был подготовлением к Собору и собиранием материала о новшествах латинской Церкви. Оба посольства направлялись одним и тем же путем и вместе прибыли в Болгарию; епископ Формоз остался при князе Богорисе, а епископ Донат Остийский направился к границам империи, где, впрочем, его остановили, дав понять, что император больше не желает продолжать сношения с папой. Проведя несколько дней на границе в ожидании более благоприятных вестей из Константинополя, римское посольство принуждено было принять обратное путешествие. Через епископа Доната, стоявшего во главе этого посольства, в Риме могли узнать о том, как недовольны в Константинополе вмешательством папы в болгарские дела и как спор между папой и патриархом принял совершенно новое направление и угрожает полным разрывом Церквей (22). Весьма может быть, что содержание окружного послания Фотия к восточным патриархам о болгарском деле и об отступлениях латинской Церкви, приведенное выше, тогда же стало известно в Риме. Словом, в 867 г. отношения между Римом и Константинополем достигли крайнего напряжения и выразились в постановлениях Константинопольского Собора, происходившего в течение Великого поста 867 г., на котором в присутствии царя и уполномоченных от восточных патриархов был анафематствован и объявлен низверженным папа Николай I как за его притязания на вмешательство в дела Константинопольской Церкви, так и за допущенные им отступления в обрядах и символе. Об этом Соборе, на котором в первый раз резко поставлен был вопрос об эмансипации Восточной Церкви и с которого в сущности можно начинать историю разделения Церквей, не сохранилось никаких известий со стороны церковных лиц и партий, стоявших на стороне Фотия. Как известно, патриарх Фотий в сентябре того же года лишился кафедры и на его место вступил Игнатий. Следствием этого переворота было полное изменение отношений между Римом и Константинополем, и для получившей господство церковной партии было весьма важно уничтожить и предать полному забвению все то, что сделано было Фотием, и в особенности что относилось к составленному им в 867 г. Собору. Таким образом, в настоящее время об этом Соборе можно судить лишь по известиям врагов Фотия, которыми были уничтожены деяния этого Собора (23). Ненависть к Фотию окрасила все известия об этом Соборе, так что весьма трудно разобраться в сохранившихся описаниях. Говорят, что вместо уполномоченных восточных патриархов были подставные монахи, подкупленные Фотием; что деяния Собора подписал только 21 епископ, а что Фотий подделал 1000 подписей, что царем Михаилом подпись была сделана в бессознательном состоянии. Все эти и подобные свидетельства служат лишь к характеристике нетерпимости и страстности партий, но не могут претендовать на историческую достоверность. Несомненно, что к обострению отношений много содействовали болгарские дела, которые развиваются частию параллельно с ходом борьбы между папой и патриархом, частию с своей стороны стоят в зависимости от притязательных или миролюбивых настроений паны и патриарха. Для того чтобы дать правильное представление о ближайших событиях, которые предстоит нам рассказать, следует напомнить содержание окружного послания Фотия к восточным патриархам, здесь он доводит до самого крайнего выражения одушевлявшие его мысли насчет независимости Восточной Церкви от Западной и высказывается с полной свободой по отношению к догматическим и обрядовым разностям, выяснившимся к тому времени между Западной и Восточной Церковью. Деяния Собора 867 г. должны быть рассматриваемы как естественный результат настроения патриарха Фотия, который с успехом миссионерской деятельности греческого духовенства в Восточной Европе мог считать себя у границы своих заветных желаний и чувствовать за собой достаточно сил влияния, чтобы положить конец домогательствам и чрезмерным притязаниям Римской Церкви. Патриарх Фотий едва ли остановился бы на том, что произошло в 867 г. Но его дни были сочтены, его влиянию угрожал нежданный конец.

Прежде всего ход событий в Византии, и в частности положение Фотия, изменился с насильственной смертью кесаря Варды, его почитателя и могущественного защитника, последовавшей в 866 г. Вакантное место кесаря и непосредственное влияние на внешние и внутренние дела перешло к Василию Македонянину, который скоро овладел властью, получив титул соимператора, и вполне устранил отдел мало привыкшего к серьезным занятиям Михаила III, а наконец, 23 сентября 867 г., после насильственной смерти царя, сделался самостоятельным и единовластным распорядителем империи. Хотя Василий был не только свидетелем того, что происходило на Соборе, но и сам присутствовал на нем и давал свою подпись под соборными деяниями, но его первое важное распоряжение по восшествии на престол состояло в том, чтобы восстановить добрые отношения с Римским престолом, для чего нужно было пожертвовать патриархом Фотием, который был низвержен с кафедры 25 сентября, т. е. через день по восшествии на престол Василия. Этот политический и церковный переворот сопровождался весьма важными и разнообразными последствиями.

В то время как произошли в Константинополе указанные события, вследствие которых должна была измениться внешняя и внутренняя политика империи, в Болгарии латинское духовенство с епископами Павлом и Формозом приступило к выполнению задач, какие были указаны ему папой Николаем. Прежде всего изгнано было греческое духовенство и приступлено к исправлению с точки зрения латинских взглядов, о которых дают понятие как окружное послание Фотия, так и ответы на болгарские вопросы, внушенной греками веры и обрядов. Внешним знаком полного согласия между князем и латинскими епископами было то, что в Болгарии была принята латинская мода стричь волосы, которая служила выражением перехода к латинству. Видя в Формозе вполне угодного ему человека, Богорис послал в Рим просьбу назначить его архиепископом Болгарии, дав ей самостоятельное устройство по церковным делам. В короткий срок тесного сближения Болгарии с Римом Богорис посылал три раза убедительные просьбы к папе назначить для Болгарии самостоятельного архиепископа из римского духовенства, то с поименованием лиц, которых он желал бы видеть на архиепископском престоле в своем княжестве, то предоставляя выбор папе. В последний раз, в 869 г., во главе посольства был боярин Петр, родственник князя, которому было поручено просить посвящения для Болгарии диакона Марина. Но настойчивые представления князя не находили благоприятного приема в Риме, папа не согласился ни на посвящение Формоза, ни Марина, чем охладил доверие князя и заставил его подумать о других средствах для достижения задуманной цели. Весьма вероятно, что и со стороны греческого духовенства и византийского правительства продолжали питать у болгар надежды на более благоприятное разрешение церковного вопроса в единении с патриархатом. Наконец, и князь Богорис, по-видимому, пришел к заключению, что для Болгарии лучше оставаться в согласии с империей, с которой было гораздо больше общих точек соприкосновения, чем с латинским Западом, и в начале 870 г. он отправил в Константинополь во главе торжественного посольства боярина Петра, который на Соборе из восточных и западных епископов должен был поставить на разрешение вопрос: от кого должна зависеть в церковном отношении Болгария, от Римского епископа или от Константинопольского патриарха? Как увидим ниже, на Соборе вопрос решен в пользу патриархата, чем окончательно решалось и дело о принадлежности Болгарии к Восточной Церкви.

Между тем мы должны обратиться к константинопольским событиям, чтобы хотя несколько объяснить неожиданную перемену в настроениях. С восшествием на патриарший престол Игнатия и устранением от дел Фотия, казалось бы, ход событий должен был направляться к полному торжеству папы. Из Константинополя были в конце того же 867 г. отправлены грамоты к папе. Эти грамоты, адресованные на имя Николая I, были получены уже папой Адрианом — тем самым, которому пришлось разрешать вопрос о проповеднической деятельности в Моравии Кирилла и Мефодия. И царь Василий I, и патриарх Игнатий до такой степени мрачными красками рисовали церковные дела и так преклонялись пред авторитетом Римского престола, что, казалось, Византия готова была совсем отказаться от мысли о равенстве с Римом и о самостоятельном устройстве патриархата. Царь и патриарх призывают папу принять на себя устройство церковных дел в Константинополе и умоляют его прислать своих легатов в Константинополь. Весьма любопытно, что в Риме, не так поспешно воспользовались перспективой наложить руку на патриархат. Вообще, по нашему мнению, в первые годы Адриана II Римская Церковь не была на высоте своего положения. В самом деле, то, что происходило в Риме во время приема константинопольского посольства, превосходит всякое вероятие. Папа и приближенные его совершенно забыли приличие и достоинство представляемого ими церковного учреждения и позволили на торжественном приеме в одной из римских церквей ряд издевательств над павшим врагом папы патриархом Фотием. Еще хуже рисуются члены византийского посольства. Митрополит Иоанн принес в собрание протоколы Константинопольского Собора 867 г. и, бросив их, стал топтать их ногами, приговаривая: «Как проклят ты в Константинополе, так будь проклят и в Риме», а спафарий Василий, обнажив меч, стал рубить кодекс соборных деяний со словами: «Тут сидит дьявол, который устами Фотия сказал такие слова, которых сам не мог произнести!» В Риме в 869 г. составился Собор для суждения о действиях Фотия, на этом Соборе папа праздновал свое торжество над Восточной Церковью и мстил за оскорбление, нанесенное Фотием Римской кафедре. Постановление Собора присуждало к сожжению соборные акты. Когда книга была брошена в огонь, то она горела, по свидетельству очевидца, издавая зловоние, и сгорела весьма быстро, хотя лил сильный дождь. Отлучив и анафематствовав Фотия, Собор сделал, кроме того, ряд постановлений о главенстве папы и его неподсудности никакому земному суду и закончил угрозой отлучения от Церкви всех, кто будет хранить у себя акты осужденного Собора.

Уже в июне 869 г. отправлено было из Рима в Константинополь посольство, во главе которого стояли епископы Донат и Стефан и дьякон Марин. Эти епископы назначались легатами папы для того Собора, о котором ходатайствовали император и патриарх Игнатий и которому предстояло разрешить ряд важных вопросов, поднятых в последние годы борьбы между Римом и Константинополем, и прежде всего вопрос об Игнатии и Фотии.

В конце сентября папские послы достигли Солуни, где были встречены спафарием Евстахием, а в Силиврии им вышел навстречу протоспафарий Сисиний. В субботу 24 сентября они прибыли в Константинополь, где встречены с большой пышностью и препровождены во дворец Магнавры, назначенный для их обитания. Деяния Собора начались 5 октября и окончились 28 февраля 870 г., следовательно, продолжались почти 5 месяцев. Деяния этого Собора, причисляемого западными писателями к вселенским и слывущего под именем VIII Вселенского Собора, сохранились в латинском переводе Анастасия Библиотекаря, так как греческий оригинал их погиб. Для проверки перевода Анастасия может служить извлечение из актов на греческом языке, составленное неизвестным писателем X в. Содержанием соборных деяний мы не будем здесь заниматься, так как они в общем имели узкое значение и преследовали лишь достижение торжества римской идеи. Это видно из формулы, предложенной папскими легатами еще до открытия занятий, которую обязательно должны были принять члены Собора. Формула отправлялась из слов: «Ты еси камень (Петр) и на сем камне созижду Церковь Мою» — и приходила к выводу, что под Церковью здесь разумеется апостольская Римская кафедра, которая непогрешимо соблюдала кафолическую веру; далее означенной формулой требовалось анафематствование ереси иконоборцев, Фотия и составленных им Соборов против Игнатия и против папы Николая. Требовалась личная подпись членов Собора под этой формулой; кто уклонялся от подписи, тот не принимался на Собор. Оттого так скуден был этот якобы вселенский Собор числом членов; на первом заседании было только 18 епископов! На четвертом заседании, 13 октября, обнаружилось, что приверженцев Фотия в константинопольском клире гораздо больше, чем предполагали на Соборе, и что они решились твердо отстаивать раз занятое положение, что осуждение Фотия незаконно и что Собор нарушает канонические правила. Для папских легатов важно было, чтобы Собор после решения дела в Риме не приступал к новому рассмотрению Фотиева дела, между тем как на четвертом заседании патрикием Ваани и митрополитом Митрофаном настойчиво проводилась мысль о приглашении на Собор Фотия и его приверженцев для выслушания их и суда над ними. На пятом заседании, 20 октября, присутствовал сам подсудимый патриарх. На обращенные к нему вопросы, признает ли он определения пап Николая и Адриана, Фотий не давал ответа. «Твое молчание не спасет тебя от осуждения», — сказали легаты. «Но также и Иисус молчанием не избегнул осуждения», — ответил Фотий. На шестом заседании, происходившем 25 октября, присутствовал император, но весь состав членов не превышал числа 37. Фотий и его приверженцы, между которыми отмечаются Захария Халкидонский и Григорий Сиракузский, твердо отстаивали ту мысль, что они неподсудны этому Собору и что Константинопольский патриарх не обязан подчиняться решениям Римской Церкви. Хотя против Фотия было произнесено на Соборе осуждение, но для усиления его нравственного значения члены Собора придумали употребить для подписи не чернила, а евхаристическую кровь. После восьмого заседания, бывшего 5 ноября, происходил перерыв в соборной деятельности до 12 февраля 870 г.

Последнее заседание происходило 20 февраля (24). Прежде чем члены Собора отправились в обратный путь, напутствуемые угощением и богатыми дарами, случилось обстоятельство, которое должно было значительно омрачить торжество римских легатов и умалить значение сделанных им на этом Соборе уступок. Припомним, как настойчиво домогался князь Богорис назначения архиепископа и как последовательно и также настойчиво отказывали ему в этом в Риме. Наконец, Богорис воспользовался происходившим в Константинополе церковным собранием, на котором, как ему было хорошо известно, присутствовали и уполномоченные из Рима, и представители от Восточных Церквей, и снарядил посольство во главе с боярином Петром с целью предложить Константинопольскому Собору на обсуждение занимавший его вопрос о церковной организации Болгарии. Не может быть сомнения, что этот поворот дела приготовлен был предварительными сношениями с царем Василием. Болгарское посольство прибыло в Константинополь в феврале 870 г., и на последнем соборном заседании оно приглашено было занять почетное место рядом с послами западного императора. Царю Василию весьма важно было, однако, отделить болгарское дело от того вопроса, который составлял главный предмет соборных деяний, притом же в болгарском деле он не мог идти на уступки. Итак, 3 марта царь пригласил к себе во дворец римских легатов, где были уже и представители восточных патриархов, и патриарх Игнатий. После того как все заняли назначенные для них места, предложено было болгарскому посольству предъявить принесенные им грамоты и подарки (25). Тогда боярин Петр сказал: «Князь болгарский, осведомившись о том, что вы собрались здесь для обсуждения церковных дел, поручил нам приветствовать вас, и в особенности вас, легатов апостольского престола». После этого боярин Петр прямо поставил вопрос: «Желая избежать ошибки, мы спрашиваем вас, представителей всех патриархатов: какой Церкви Болгария должна подчиняться?» Легаты римские отвечали на это: «Без сомнения, Римской Церкви, так как в лоно этой Церкви вступил ваш князь со своим народом. От папы Николая он получил наставление в христианской жизни, епископов и священников. Что вы принадлежите к Римской Церкви, это доказывается и тем, что латинское духовенство и в настоящее время находится у вас». Но когда болгаре просили тем не менее поставить на обсуждение предложенный ими вопрос, легаты сослались на то, что они уже окончили то церковное дело, для которого собрались здесь, и что внесенный болгарами вопрос совершенно новое дело, для суждения о котором они не имеют инструкций. Но оказалось, что этим нельзя было удовлетвориться, что вопросу предстояло получить дальнейшее движение. Со стороны восточных епископов был предложен новый вопрос: «Кому принадлежала эта страна, когда вы завладели ею, были ли тогда в ней греческие или латинские священники?» На это болгаре отвечали, что они заняли страну по праву завоевания у греков и что нашли в ней только греческих священников. Тогда восточные епископы высказались в том смысле, что Болгария должна принадлежать Константинопольскому патриарху. Но папские легаты, ссылаясь на исторические основания, возразили на это, что апостольский престол с древних времен имел под своей властию Епир, Фессалию и Дарданию, т. е. те страны, к коим принадлежит и Болгария. Далее, Болгария обращена в христианство латинским духовенством и зависит от Рима уже в течение трех лет. Восточные епископы, не отрицая приведенных фактов, пожелали обсудить их каждый в отдельности, но папские легаты восстали против такой постановки вопроса, находя, что никто не может судить об этом деле, уже порешенном папой, и что, кроме того, они не имеют инструкций входить в обсуждение этого совершенно нового дела. Положение, занятое партиями, совершенно ясно, и трудно было поколебать греческую и латинскую точку зрения. Греки ссылались на исконные права, так как Болгария всегда находилась во власти греков, отделение же этой страны обусловливалось только язычеством завоевателей, а возвращение под власть патриархата есть естественное следствие принятия христианской веры. Латиняне основывали свои притязания на реальном факте неоспоримого и всеми известного пребывания в новообращенной Болгарии римского епископа и значительного числа латинского клира. Когда стало ясным, что собрание склоняется на ту сторону, которая отстаивала права патриархата, римские легаты вновь указали на принцип главенства и неподсудности римского епископа Собору и обратились к патриарху Игнатию с требованием, чтобы он не позволял себе вмешиваться в дела Болгарии и не осмеливался преступить прямые приказания папы. На основании свидетельства Анастасия Библиотекаря, у которого почерпаются данные для занимающего нас вопроса, трудно составить заключение о том, был ли окончательно подвергнут голосованию вопрос о Болгарии, или же ограничились обменом мнений. Известно, что подлинные акты Собора подверглись уничтожению во время нападения на римских легатов славянских пиратов, которые держали их долго в плену и лишили их всего имущества. По возвращении в Рим в декабре 870 г. они не могли представить папе соборных актов.

Тем не менее для императора и патриарха вопрос о присоединении Болгарии представлялся решенным окончательно. И князь Богорис не искал более разрешения вопроса о том, кому должна подчиняться его страна. Вместе с восточными епископами он считал дело о присоединении Болгарии к патриархату вполне окончательным решением. С тех пор Болгария освободилась от латинского влияния и получила самостоятельное церковное устройство под управлением своего архиепископа.

Изложенное событие сопровождалось непосредственными и весьма важными результатами в дальнейшей истории взаимных отношений Рима и Константинополя и дало новый толчок кирилло-мефодиевскому вопросу.

Глава V ВОЙНЫ С АРАБАМИ В ЮЖНОЙ ИТАЛИИ И СИЦИЛИИ1

При вступлении Василия I на престол преимущественное внимание сосредоточивали на себе европейские владения. Здесь был главный политический интерес, значение которого определялось занятым арабами в Южной Италии и Сицилии положением и постепенным вовлечением Средней и Северной Италии в круг политики Каролингов. В высшей степени любопытно, что здесь часто совпадали интересы Западной и Восточной империи, ибо для той и другой первостепенное значение представлял мусульманский вопрос, но ни западный, ни восточный император поодиночке не были в состоянии сломить морское могущество мусульман. Для заключения же тесного союза между империями, переговоры о котором, можно сказать, не сходили со сцены, были существенные препятствия в старых притязаниях Восточной империи на исконные владения в Южной Италии, которыми она не могла пожертвовать.

Выше мы останавливались на истории постепенных завоеваний арабов на Средиземном море и видели, как они, подчинив себе большие острова Крит и Сицилию, почти вытеснили на время всех соперников на море и начали делать набеги на прибрежные страны, опустошать их, а частию и основывать поселения в Южной Италии. Теперь уже не из Африки и не из Испании арабы должны были подкрепляться продовольствием и свежими военными силами, они имели достаточные запасы в Сицилии, где успели прочно утвердиться в больших городах и почти совсем стеснить греков. Наступила, однако, пора, когда обе империи, которым одинаково стали угрожать арабы, должны были принять меры обоюдной защиты. Занятая защитой остатков своих владений в Сицилии, Византийская империя должна была ограничиться лишь формальным признанием ее власти над теми вассальными княжествами и городами в Южной и Средней Италии, на которые еще простиралась сфера ее влияния, это были Неаполь, Гаета, Амальфи. Но и в этом отношении серьезного соперника она нашла в преемниках Карла Великого, которые стремились завязать сношения с византийскими вассалами и пытались связать их интересы с франкской империей. Каролингам помогала исконная вражда между самими южноитальянскими княжествами, которая вовлекала их в разнообразные политические комбинации и давала возможность усиливаться в стране то грекам, то арабам, то франкам. Неаполь, давно уже пользовавшийся услугами арабов в борьбе своей с Беневентом, первый обратился к королю Лотарю с просьбой помочь ему в борьбе с соперником (840). Но набеги арабов становятся в это время так постоянны и опустошительны, что Неаполь, Капуя и Салерно просят франкского короля (846) принять меры, в соединении с среднеитальянскими княжествами, к изгнанию сарацин. С этих пор в судьбе Италии начинает принимать живое участие сын Лотаря Людовик П. Получив императорскую корону по смерти Лотаря (855), Людовик все свои заботы сосредоточил на Италии и первый из западных императоров строго поставил вопрос о прямом подчинении Италии, причем его притязания должны были встретить сильный отпор со стороны полунезависимых лангобардских князей, которые видели для себя опасность в каролингских притязаниях. Между тем как Людовик П тратил силы на утверждение своего влияния в Риме, встречая препятствия к тому в Римском епископе и не имея достаточно средств, чтобы обуздать своеволие мелких князей, успехи арабов принимали все более угрожающее положение.

В последние годы Михаила III арабское вторжение приобретает устойчивый характер, это не были уже набеги и опустошения, а, напротив, военное занятие Апулии и колонизация. Страна между Таранто и Бари вполне перешла во власть арабов. Последний город с 841 г. стал мусульманской столицей, окружен стенами и обратился в укрепленную позицию, снабженную продовольствием и военными средствами, как Палермо в Сицилии. Султан Бари владел обширной окрестной областью с 24 крепостями и стремился получить инвеституру на сделанные им завоевания от багдадского калифа. Южноитальянские арабы были страшными соседями для местного христианского населения, так как делали опустошительные набеги на Беневент и Салерно. По просьбе аббатов монастырей Монтекассино и св. Викентия Людовик II решился предпринять поход против арабов, но, простояв несколько времени под стенами Бари, он должен был снять осаду и возвратиться назад. Это еще более поощрило арабов к новым предприятиям: в 858 г. они вторглись в Кампанию и опустошили окрестности Неаполя, разбили дуку Сполетто, который хотел загородить им дорогу при обратном их движении в Апулию, прошли мимо Капуи, сделав здесь большой полон, и взяли дорогой окуп с монастыря Монтекассино. При подобных условиях лангобардские князья Салерно и Беневента не только не поддерживают Людовика, но заключают особые соглашения с арабами и доставляют им продовольствие и деньги. Наконец, в 866 г. Людовик II решился снова напасть на разбойничье гнездо в Бари. Но ввиду того что и на этот раз взаимные раздоры между лангобардскими княжествами ставили Людовика в крайнее затруднение и заставляли его не раз прерывать движение вперед, чтобы обеспечить себе покорность со стороны герцогов Сполетто, Капуи и Беневента, только в следующем 867 г. Людовик мог приблизиться к стране, занятой арабами. После первого неудачного столкновения с арабами франкское войско захватило несколько важных укреплений, господствовавших над апулийской долиной, как Матера, Веноза, Каносса и Ория, и тем поставило себя в весьма выгодные условия для движения на Бари. Но неожиданно Людовик опять возвратился в Беневент, чтобы собрать новые силы, так как, по свидетельству хроники Регино, франкский отряд весьма страдал от климата, дизентерии и насекомых. В это же время, чувствуя недостаточность имеющихся в его распоряжении средств для войны с арабами, западный император задумал возобновить переговоры с византийским царем насчет союза и совместных действий в Южной Италии. Это было чрезвычайно важным моментом в истории южноитальянских отношений. Двум империям предстояло померяться силами на той территории, которая издавна была хорошо изучена греками и которая была занята в значительной мере греческими выходцами. Византийские владения в Южной Италии, доведенные до крайней слабости и территориально ограниченные завоеваниями арабов, действительно нуждались в это время в особенных мерах защиты. Интересы Западной и Восточной империи здесь соприкасались весьма близко.

Достаточно сказать, что со времени Василия Македонянина из больших городов в Сицилии христиане владели только Сиракузами, а в Южной Италии сфера влияния Византии так была ограничена и значение ее так ослабело, что нельзя было и думать о близком восстановлении ее влияния: во власти империи оставался только Отранто. И тем не менее начиная с 867 г. замечается здесь бесспорное усиление Восточной империи.

Прежде чем, однако, входить в оценку мер, принятых в этом отношений царем Василием, считаем полезным остановить внимание на побережье Адриатического моря, которое с первых годов IX в. начинает иметь значение в отношениях между империями. По миру между Карлом Великим и царем Михаилом I в 812 г. далматинское побережье предоставлено было Восточной империи, между тем как Западная империя удержала в сфере своего влияния славянские племена, населявшие нынешние провинции Боснию, Герцеговину и королевство Черногорское. Вместе с этим соглашением Византия признала за преемниками Карла императорский титул (2). Все дальнейшие отношения по вопросу о далматинском побережье основывались на ахенском договоре 812 г. Движение Каролингов в Паннонию и назначение в удел восточной ветви преемников Карла В. хорутанской области также более или менее имели основание в этом договоре. Но весьма определенно отмечается тенденция византийских императоров распространить свое влияние на полузависимые славянские племена, жившие по соседству с далматинским побережьем. Однако со времени усиления арабских колоний в Сицилии и Южной Италии, в особенности со времени завоевания Бари, положение дел в Далмации и среди славян побережья Адриатического моря значительно изменяется. Самым выразительным свидетельством утвердившегося там положения служит показание Константина Порфирородного. При Михаиле Травле (820–829) далматинские города сделались независимы и неподвластны ни царю ромэев, ни кому другому. И тамошние племена: хорваты, сербы, захлумцы и тервуняне, каналиты и диоклейцы и патаны, свергнув иго ромэйского царства, сделались самостоятельны и никому не подвластны (3). Какие установились в это время политические отношения среди славянских племен Далмации, об этом нельзя сказать ничего положительного, но несомненно то, что им трудно было при тогдашних обстоятельствах не иметь опоры в какой-либо внешней силе. В течение 839 и ближайших годов арабы в первый раз простерли свои набеги до Далмации. Затем при Михаиле III арабы высадились в Далмации и заняли в ней ряд городов: Вутова, Роса и Каггаро. В 866 г. они уже решились овладеть Рагузой, или Дубровником, составлявшим самый укрепленный пункт по далматинскому побережью. Уже в то время Рагуза отличалась теми качествами, которые дали ей большую известность в средние века. Владея небольшой территорией, рагузане обратили все свои силы на обладание морем и развили до громадных размеров морскую торговлю и сношения с заморскими странами. Уже в занимающее нас время Рагуза владела значительным флотом и имела сношения с соседними славянскими странами, доставляя для них восточные товары. При таких условиях Рагуза обладала в 866 г. достаточными средствами защиты, так что арабам не удалось взять города, несмотря на продолжительную осаду. Тем не менее страх перед арабами побудил правительство Рагузы обратиться за помощью к Византийской империи. Царь Василий, только что вступивший на престол после насильственной смерти Михаила III, оценил все значение этого обстоятельства и послал на защиту Рагузы значительный флот в 100 судов. Арабы не дождались прибытия византийской эскадры, во главе коей стоял известный тогда адмирал, или друнгарий флота, Никита Орифа, сняли осаду и ушли от берегов Далмации. Появление в Адриатике византийского флота в конце 867 или в начале 868 г. сопровождалось весьма важными последствиями не только в смысле восстановления пошатнувшегося влияния здесь Восточной империи, но также по отношению к южноитальянским делам. Выше мы видели, что в это время немецкий император Людовик II, предприняв поход на юг против арабов, пришел к мысли о сближении с Восточной империей в целях одновременного нападения на Бари, тогдашнее гнездо арабских мусульманских хищников. Царь Василий, с первых же дней единоличного управления занявший примирительное положение по отношению к Римскому Престолу и в этих видах пожертвовавший патриархом Фотием, хотя и не мог не относиться подозрительно к походу Людовика II в соседние с византийскими владениями области Южной Италии, но в интересах столь желательной безопасности от арабов и из угождения папе готов был вступить в переговоры и в соглашение с Людовиком. В начале 870 г., в то время как в Константинополе оканчивались заседания Собора, имевшего целью восстановление добрых отношений между Восточной и Западной Церковью, здесь находились три посла от Людовика, между которыми был Анастасий Библиотекарь, лицо, игравшее большую роль при папе Адриане II и его предшественниках и имевшее отношение к жившим в то время в Риме Кириллу и Мефодию. Это посольство должно было предложить союз против мусульман и вместе с тем заключить брачный договор между сыном Василия Константином и дочерью немецкого императора Ирменгардой. Нужно думать, что политический акт соглашения против мусульман стоит в связи с действиями флота Никиты Орифы, который, обезопасив от арабов далматинское побережье и приняв Рагузу и соседние племена хорватов и сербов в подданство императора, должен был идти в Южную Италию, чтобы оказать содействие отряду Людовика II. Но случилось так, что византийский флот не мог оказать надлежащей поддержки Людовику, и эта первая попытка военного братства между империями чуть не окончилась новым разрывом: византийский адмирал, находя, что сухопутного войска под Бари недостаточно, отступил со своим флотом к берегам Греции, посылая жестокие упреки Людовику. Тем не менее после первой неудачи западный император не оставил своих намерений относительно Бари, и в начале февраля 871 г. город Бари был взят приступом, причем франкам досталась большая военная добыча и — что в особенности увеличивало победу — попал в плен сам султан Бари. Это составляло, бесспорно, важную услугу для христианского дела и наносило громадный удар мусульманам. Насчет того, какое участие принимал византийский флот в этом деле, слишком трудно высказаться по причине противоречивых известий; но если фактически греческий флот и не оказал большой помощи франкам, то уже самое его присутствие в водах Адриатического и Ионийского морей обеспечивало успех сухопутных действий против Бари, препятствуя сицилийским арабам подать помощь своим южноитальянским собратьям. Не входя здесь в обсуждение спорного вопроса о достоверности сохранившегося лишь в латинской хронике письма Людовика II к царю Василию (4), мы должны отметить лишь тот факт, что влияние Византии в Адриатическом море засвидетельствовано за это время и другими явлениями. Известен скандальный факт, что папские легаты при возвращении с Собора 870 г. захвачены были у берегов Далмации, между Драчем и Анконой, морскими корсарами, имевшими пребывание у устьев Наренты: адмирал Никита Орифа воспользовался этим, чтобы наложить руку на независимые славянские племена, обитавшие в Далмации, и принудил их к подчинению.