История военного искусства

Уже в 1898 г. появилась "История военного искусства в Средние века, от IV до XIV в." Чарльза Омана ("A History of the art war, the middle ages from the fourth to the fourteenth, by Charles Oman M. A. F. S. A. fellow of all Souls College", Oxford, London Methuen Co. 667 pp.). Эта книга, которая мне стала известна лишь в 1901 г., задумана в качестве II тома всеобщей истории военного искусства, рассчитанной на четыре тома. Автор, который уже раньше получил известность благодаря своим работам в области изучения средневекового военного дела, почувствовал, таким образом, совершенно такую же потребность в восполнении исторической науки, как и я, и потому наши труды параллельны друг другу. Книга Омана отличается научным характером и основывается на здравых принципах. Те причины, вследствие которых мы пришли к различным результатам в тех частях работ, которые трактуют об одинаковых эпохах и народах, настолько ясны, что я не считаю нужным входить в их подробный разбор.

Первый экономист, который заметил, что "История военного искусства" дает кое-что и для истории хозяйства, был, насколько я знаю, Макс Вебер. Но, как это часто бывает, первое понимание вскоре превратилось в недоразумение.

Вебер правильно понял73, что в греко-италийском мире в доклассическую эпоху существовало всадническое сословие и что это всадническое сословие было также носителем развивавшейся торговли и капитализма (ср. выше, том I, ч. IV, гл. I), в то время как еще Эд. Мейер признавал, что мореплавателями сперва становились люди из низших сословий, не имевшие земельных владений. Благодаря военнохозяйственному преобладанию развилась сословная дифференциация и система господства, которую Вебер называет "городским феодализмом" (Stadt-feudalismus), так как господа жили не как средневековые рыцари - в селениях, но исключительно в городах и оттуда господствовали над крестьянством.

Неожиданная мысль распространить понятие "феодализм" также и на это древнее всадническое сословие недурна, но все же должна применяться с осторожностью. Ведь с феодализмом в том смысле, в каком мы привыкли употреблять это слово, все же связана ступенчатая последовательность зависимостей - "рыцарские разряды", что не было известно в древности, в то время как капиталистический момент, который присущ античному всадничеству, был, наоборот, не только чужд, но даже противоположен тому, что мы обычно понимаем под словом "феодализм". Вебер хочет даже спартанский общественный строй свести к феодализму.

Но к каким бы выражениям в данном случае ни прибегать, все же главным моментом здесь является происхождение этого сословного образования и объяснение различий между античным и средневековым рыцарством.

Вебер выводит образование особого военного сословия из экономических и технических причин. Масса населения, вследствие необходимости интенсивной обработки почвы, не может быть использована в военном отношении и оказывается беспомощной против техники профессиональных воинов. И то и другое неправильно. Массы населения неотрывно необходимы для хозяйственных целей лишь в больших государствах, в которых войны длятся в течение целых месяцев и даже годов. В кантональных же государствах, в которых массовые походы длятся лишь в течение немногих дней, работа не является препятствием, - все же, несмотря на это, античное всадничество образовалось в кантональных государствах. Хотя техника не есть нечто совершенно безразличное, но все же при всадничестве она является лишь чем-то вторичным. Ездить верхом может также и крестьянин, а о настоящем военном искусстве в эпоху Средних веков мы слышим очень мало. При более тяжелом предохранительном вооружении оно уже не является таким решающим. По крайней мере столь же важен хозяйственный момент приготовления лучшего типа оружия, как оборонительного, так и наступательного. Но все же сама суть не в этом, а в психических моментах, в понятии воинской чести, в твердой уверенности, в храбрости, которая, - лишь только проходит эпоха варварства, - всегда становится в массах весьма незначительной, но которая в военном сословии развивается до степени крупной силы. Это воинственное настроение нельзя подвести под понятие техники, и меньше всего такой, которая, как полагает Вебер (стр. 53), была импортирована извне.

Существеннейшим техническим моментом в этом типе развития является выработка конного боя. Этот момент, конечно, как уже было выше показано (ср. том I, ч. IV, гл. I), без сомнения, весьма способствовал образованию италийского всадничества, но именно только лишь способствовал. Греческое сословие эвпатридов, которое Вебер совершенно правильно считает тождественным с римским сословием патрициев, еще не сражалось верхом на конях. Правда, гомеровская боевая колесница уже оказала некоторую помощь, но утверждение Вебера (стр. 177), что "появление и применение коня создало средиземномороске всадническое общество", является недопустимым преувеличением.

Отметим попутно, что еще менее правильно утверждение Вебера, которое находится там же и сводится к тому, что железное оружие (вместо бронзового) явилось решающим моментом в образовании фаланги гоплитов, а эта последняя создала древний гражданский город-государство (Вь^егроНБ). To, что правильно в этой комбинации, становится неправильным благодаря преувеличению.

Неправильное выведение элемента всадничества из хозяйственно-технических моментов приводит к неправильному объяснению различия между древним и средневековым рыцарем. Вебер сводит это к тому, что античная культура была береговой культурой, а средневековая - материковой. Морская торговля создала городской феодализм. В центральной Европе с ее сухопутной торговлей феодализм был будто бы в более значительной степени и гораздо прочнее построен на сельской почве, а потому и вызвал к жизни земельные владения. И предпосылки, и выводы здесь одинаково неправильны. Выше, в другой связи (ср. ч. 1-я, гл. X), мы уже доказали неправильность противопоставления Вебером береговой культуры материковой. Античная торговля не была такой исключительно морской торговлей, как то думает Вебер. Даже Афины в ту эпоху, когда расслаивались роды эвпатридов, не были собственно морским городом. Центральная Европа, в особенности же Галлия, имела в своих реках такие торговые пути и такие торговые возможности, которые мало уступали морским, причем эти страны обладали, кроме того, и морским побережьем. Наконец, неправильно также и то, что средневековый феодализм развился лишь в тех или именно в тех странах, которые лишены морской торговли. Испания и Италия, имевшие такое же морское побережье в Средние века, как и в древности, имели в общем такую же форму феодализма, как Франция и Германия. Наоборот, англо-саксы на своем острове, лежащем среди моря, не развили этого феодализма, главными носителями которого были мореходы норманны. Я не хочу сказать, что феодализм как в древности, так и в Средние века, не имел никакого отношения ни к морю, ни к суше, ни к морской, ни к сухопутной торговле, так как в конце концов все влияет на все, тем не менее он имел к ним очень мало отношения. Эти крупные всемирноисторические явления вообще нельзя так просто объяснять, и меньше всего их можно объяснять простыми, естественными условиями, хозяйственными и техническими отношениями.

Не входя в специальный разбор статьи В. Эрбена "К истории каролингской организации военного дела" (W. Erben, "Zur Ceschichte des Karolingischen Kriegwesens", "Historische Zeitschrift", Bd. 101, S. 321), я считаю возможным ограничиться указанием на то, что автор несколько уклонился от моей концепции и сам впал во внутреннее противоречие с самим собой. Полагая, что каролингское войско состояло главным образом из немецких крестьян (стр. 330), он в то же время (стр. 333) считает, что действительная эффективность всеобщего призыва могла сильно отставать от буквального смысла законов и что нельзя точно определить ни числа крестьян, которые принимали участие в походах Карла Великого, ни той роли, которую они играли наряду с выступавшими вместе с ними вассалами, под начальством которых они находились. Автор даже не поднимает вопроса о том, откуда появились "немецкие" крестьяне в романских областях, которые до включения Саксонии и Баварии в каролингское государство составляли, может быть, 5/6 всего этого государства. Или, может быть, здесь имеется в виду призыв романо-кельтских крестьян, которые уже в течение многих столетий отвыкли от войны? Автор признает, что новым у меня является лишь то, что я отношу к более раннему времени и иначе мотивирую и без того общеизвестный факт превращения повинности личной службы в налоговую повинность. Далее, он признает, что эта другая мотивировка является более правильной. Наконец, он считает, что военному специалисту трудно и даже, "может быть, невозможно" (стр. 330) составить себе представление о сущности и результатах каролингского "народного призыва" и о "крестьянских войсках". И несмотря на все это, должно остаться в силе буквальное истолкование капитуляриев, так как (стр. 334) "столь компетентное в делах войны и управления мнение правителя (Карла) и двора, лежавшие в основе капитуляриев, сильно перевешивает все сомнения современной объективной критики". Это опять то, что я уже раньше однажды назвал "теологической филологией" (т. I) "Я верю, хотя это и невероятно" (Credo, qui absurdum).

Наконец, мне кажется очевидным, что автор использовал не целиком, но лишь частично мою "Историю военного искусства". Им не использована глава о норманнской организации военного дела в Англии и о капитуляриях этих королей, которые имеют столь большое значение для правильного истолкования каролингских капитуляриев (см. т. III моего труда).

В конце концов автор объявляет, что он в целом согласен со следующими частями моей книги (стр. 334). Но я не вижу, каким образом он может быть со мною согласен, не впадая в противоречие с самим собой, так как я считаю невозможным, чтобы тот, кто действительно усвоил мою концепцию рыцарства, его военного характера и ценности, мог бы еще видеть крестьян в призывных контингентах Карла Великого.

Фер в своей работе "Военные законы о крестьянах в Средние века" (Fehr, "D. Waffenrecht der Bauern im Mittelalter", "Zeitschrift der Savigny-Stiftung for Rechtsgeschichte", Band 35, Germ. Abt., S. 118) присоединяется к Эрбену и думает, что он усиливает его аргументацию указанием на капитулярий 811 г. (Боретиус, I, 165, cap. 5), в котором содержится жалоба на то, что более бедные (pauperiores) призываются, а зажиточные оставляются дома. Эти более бедные (pauperiores), по мнению автора, являются мелкими крестьянами. Почему крестьянами? В военном сословии также имеются и богатые и бедные. К тому же мне кажется, что я доказал смысл слова "populus" (народ), которое здесь означает не всю массу народа, но военный люд.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 A. Auler, "De fide Procopii in sec. bello Persico Justinian I imp. e narrando", Diss. Bonn. 1876.

2 К той же самой эпохе, как и Прокопий, относятся два теоретических трактата, которые сами по себе дают мало материала, но имеют значение для проверки, дополнения и опровержения Прокопия. Это трактат Урбикия (Orbits) и трактат анонима под заглавием О действиях полководца. О них см. Jaehns, Geschichte der Kriegswissenschaft, I, S. 141 ff. Rbstow-Koechly, Griechische Kriegsschriftsteller II, 2.

3 "De Justiniani Imperatoris aetate quaestiones militares scripsit Conradus Beniamin", Berlin. Dissert. 1892. W. Weber.

4 Mommsen, "Hermes", 24, 258.

5 Юстиниан еще пытался сохранить организацию "пограничников", а в Африке он их даже заново организовал. Соответствующий эдикт даже перешел в кодекс и благодаря этому сохранился до нашего времени (Mommsen, "Hermes", 24, S. 200). Но этим людям не могло быть выплачено то жалованье, которое им было обещано и которое им полагалось наряду с предоставленными им землями, так как наличные средства в слишком большом количестве поглощались другими расходами. Наконец, Юстиниан лишил их, кажется, наряду с жалованьем даже и значения в качестве солдат (Прокопий, "hist. arc.", 24, по Моммзену, "Hermes", XXIV, 199). Согласно другим, это относится лишь к Востоку.