История военного искусства

Еще более признается он в том, когда дальше говорит: "Правда, средства для ведения войны, коими он располагал, и общие обстоятельства, обусловливающие военные действия, как, например, способ обработки почвы, состояние дорог, возможности снабжения, были в то время таковы, что они ставили выполнению подобных проектов большие затруднения, чем во времена Наполеона и Мольтке. Это в достаточной мере Фридрих испытал на собственном опыте, потому и сама стратегия Фридриха сохранила тот колеблющийся характер, который снова приближает ее к старой методической, маневренной стратегии".

Если не обращать внимания на оттенок порицания, заключающийся в выражении "колеблющийся характер", то можно бы сказать, что Гинце совершенно правильно и в полном согласии со мной причисляет Фридриха к категории двухполюсной стратегии измора. Почему же он перед этим называет его стратегом сокрушения? Нельзя допустить мысли, чтобы такой ученый, как Гинце, мог сам так прямо противоречить. Объяснение заключается просто в том, что он употребляет термины "стратегия сокрушения" и "стратегия измора" в совершенно ином смысле, чем я, когда я установил эту терминологию и пользуюсь ею. При этом условии понятно, что должно нагромождаться одно недоразумение за другим. То же произошло и с Козером, который также пользовался моей терминологией, не уяснив ни себе, ни читателю, что он вкладывает в эти слова совсем иное содержание, чем я.

Тот, кто под стратегией измора разумеет ведение войны без силы и размаха, а под стратегией сокрушения - ведение войны гениальное и смелое, - тот, естественно, будет страшно изумлен, что я причисляю Фридриха к стратегам измора.

Особенно же приходится возражать против последних положений, высказанных Гинце: ибо причины, не дозволявшие Фридриху быть стратегом сокрушения, указаны крайне неполно, и как раз главных-то у него и недостает. Прогресс в "обработке земли, состоянии дорог, в возможности снабжения армии" не был уже так велик за те 18 лет, которые отделяют последнюю кампанию Фридриха от первой кампании Наполеона, чтобы этот прогресс открыл возможность для применения совершенно иной стратегии. Да ведь и сам Гинце говорит только о "больших затруднениях (для Фридриха), чем во времена Наполеона". Если бы дело шло только о "больших затруднениях", то можно бы на это сказать, что для того и существуют затруднения, чтобы их преодолевать, и в таком случае в словах Гинце можно было бы прочесть новый упрек в отношении к Фридриху. На самом деле речь идет вовсе не о "затруднениях", а о возможности. Уяснить себе, в чем именно заключалась эта невозможность, эти непреодолимые препятствия, в этом и заключается задача, разрешить которую необходимо для того, чтобы оценить Фридриха по достоинству; а так как Гинце этого не сделал, мы снова встречаемся с тем результатом, что автор в своем желании особенно прославить Фридриха характеризуя его как стратега сокрушения, настолько его умаляет теми оговорками, которые он вынужден добавить, что представление о нем совершенно искажается. Мне снова приходит на мысль моя пародия, в которой я доказал, что Фридрих обращается в "стратегическую тупицу", как только захотят на него смотреть как на стратега сокрушения. Фридрих уже сам, собственно говоря, оградил себя от такого предположения, когда он, издеваясь над Вольтером, говорит, что последний закончил курс военных наук только у Гомера и Виргиния; между тем Вольтер восхваляет Карла XII за то, что последний (согласно принципу стратегии сокрушения) безостановочно преследовал бегущих русских и спешил от одного сражения к другому.

Глава IV. ШАРНХОРСТ, ГНЕЙЗЕНАУ, КЛАУЗЕВИЦ.

Фридриховская военная организация впервые столкнулась с новой французской при Вальми, продолжала затем борьбу еще два года, 1793 и 1794, и за это время все еще проявляла свое качественное превосходство над последней. Из политических соображений, не потерпев, однако, военного поражения, Пруссия, по Базельскому миру, весной 1795 г. прекратила свое участие в войне. Когда одиннадцать лет спустя она снова скрестила оружие с французами, последние уже развернулись в наполеоновских солдат, и тут Пруссия рухнула при первом же столкновении с ними. Это явление не исчерпывается словами королевы Луизы, что Пруссия заснула на лаврах Фридриха Великого. Как пруссаки ни гордились унаследованной славой, все же критика и стремление к реформам были у них очень живы, и уже до кризиса старина и новизна стояли в открытой борьбе между собою. Еще раньше, чем в самой Франции осознали хорошенько собственное творчество в области тактики, 10 июля 1794 г. Шарнхорст, бывший тогда майором ганноверской службы, занес в свой дневник следующую запись: "Современная французская война в некоторых отношениях потрясает до основания установленную в настоящее время систему тактики", а затем, в конце столетия, он написал несколько трактатов, в которых исходил из следующего положения (1797 г.): французские стрелки решили большую часть боев этой войны; эта истина не подлежит сомнению; с этим положением он связывал свои предложения относительно эволюции тактики, еще господствовавшей в то время в немецких войсках57.

Он хотел органически соединить между собою старое и новое. Отказаться от линейного построения, а тем более рассыпать всю пехоту стрелковой цепью, казалось ему ошибкой; но он предлагал использовать для стрелкового боя третью шеренгу58.

Для стрельбы залпами и без того третью шеренгу почти нельзя было использовать, и в течение революционной войны фактически уже перешли к построению в две шеренги. Однако введение этого строя как общего правила давало не поддающиеся управлению, по своей растянутости, и опасные, по своей тонкости, линии. Рассыпав же стрелковой цепью треть пехоты, причем для этого брали не первую, а третью шеренгу, сохраняли старый, хорошо выровненный и крепко спаянный фронт и могли выявить все его преимущества; стрелки же, развертывавшиеся впереди, из-за крыльев батальонов, усиливали действие огня гораздо интенсивнее, чем если бы они оставались в третьей шеренге линейного фронта; при этом они могли в случае нужды снова занять свои места для уплотнения фронта.

Сохранение плотно-сомкнутого фронта для огня залпами и в заключение для атаки, казалось Шарнхорсту настолько важным, что он даже не хотел и слышать об обучении стрелковому бою солдат двух первых шеренг.

Однако и после того как Шарнхорст перешел на прусскую службу (1801 г.), его идеи все же не могли проложить себе дорогу. Правда, генерал князь Гогенлое ввел (1803 г.) стрелковый бой третьих шеренг в тех самых силезских полках, которыми он затем командовал под Иеной. Но в том же году фельдмаршал фон Моллендорф издал в Берлине приказ, коим он прямо запрещал целиться во время стрельбы - солдаты должны были "держать голову прямо, стрелять горизонтально, перед собою"59.

Таким образом, старина и новизна еще до 1806 г. вступили между собою в борьбу в Пруссии; но во всем наиболее существенном старые порядки сохранились непоколебимыми, и по своей структуре армия по-прежнему оставались старой фридриховой армией. Как таковая, она не была хуже и даже лучше, чем во времена Фридриха. Дисциплина в ней оставалась незыблемой, офицерство было храбро; но дух от нее отлетел; высший командный состав был жалким, противник был гигантом, а потому она являлась обреченной. В других моих трудах я подробно говорил об этом времени и об этих событиях, о катастрофе, постигшей Пруссию, о ее воссоздании и конечной победе и не хочу здесь повторяться60.

В результате Пруссия усвоила себе идеи французской революции, восторжествовавшей над ней, при их помощи омолодилась, в области военного дела их даже превзошла и разработала как практически, так и теоретически до конечных их последствий.

Надлежит здесь же отметить, что и Австрия после поражения 1805 г, реформировала старую тактику под руководством эрцгерцога Карла и искусно сочетала рассыпной строй и колонны с линейным порядком, поскольку это было возможно в армии, не обладавшей национальной основой61.

Я уже приводил аргументацию генерала Мака, которой он доказывал необходимость отвергнуть рассыпной строй. Поразительным свидетельством тому, насколько иным был дух старой военной педагогики и как трудно было найти переход к новому духу, может служить доклад фельдмаршала-лейтенанта Вукассовича Гофкригсрату (1803 г.): "Во время турецкой войны у плотины Безания приказали половине людей одной воинской части взять ружья на руку, но так как солдат не научили, как им дальше пользоваться штыками, то они и продолжали стоять, как истуканы. Этим воспользовались турки, бросились с обнаженными ятаганами ниже уровня штыков и тотчас принялись рубить солдатам ноги, поэтому пришлось потом обучать солдат колоть штыком по команде "коли"62.

Русские еще следовали лозунгу Суворова: "пуля - дура, а штык - молодец". Еще в 1813 г. в русской армии только егерские полки вели стрелковый бой; остальная пехота совсем не имела одиночной подготовки для рассыпного строя63.

В Пруссии Шарнхорст, в должности военного министра, превратил старую наемническую армию в национальное войско: он отменил вербовку иностранцев и осуществил всеобщую воинскую повинность, от которой французы снова отказались. Эта идея была встречена таким сопротивлением, что провести и осуществить ее удалось не в период подготовки, а лишь в самый момент всеобщего подъема (9 февраля 1813 г.). Сперва общая воинская повинность была провозглашена лишь на время войны, но в 1814 г. ученик и преемник Шарнхорста, Бойен, снова - и на этот раз окончательно - добивался ее введения64.

Правда, как мы видели, у французов действия в рассыпном строю приобрели огромное значение, но они оставались как бы дикорастущим растением. В Пруссии же, а еще ранее в Австрии, рассыпной строй культивировался систематически уставом, составленным на основах, выдвинутых в военной литературе Шарнхорстом еще в 1797 г. Как и раньше, основной формой осталось трехшеренговое линейное построение с его залповым огнем, сметающим все перед фронтом. Но третья шеренга должна была рассыпаться перед фронтом для стрелкового боя, а в случае надобности (в этом Шарнхорст пошел дальше своего первоначального предложения 1797 года) мог быть рассыпан весь батальон65.