История Востока. Том 1

Хассы и арпалыки представляли собой территории, обладавшие налоговым иммунитетом: вся сумма налогов, взимавшихся с земледельцев этих районов, целиком шла их владельцам. Это давало возможность для большей, чем в тимарах со строго фиксированной суммой дохода, эксплуатации производителя, тем более что сами владельцы обычно взиманием налогов не занимались, доверяя это хлопотное дело посредникам-откупщикам, мультазимам. Мультазимы же выжимали из крестьян-райя все, что можно было. Но зато владения типа хассов и арпалыков не были наследственными. Иными словами, государство как институт сохраняло за собой повседневный строгий контроль за положением дел в тимарах и не упускало из сферы своего внимания ситуацию в хассах и арпалыках. Естественно, для столь строгого централизованного контроля нужен был эффективный государственный аппарат.

В османской Турции этот аппарат, как и вся система администрации, вся внутренняя структура империи, был очень близок к тому классическому эталону, который соответствует генеральной схеме командно-административной структуры традиционного Востока, включая институты власти-собственности и централизованной редистрибуции. Все земли империи считались государственными, а распоряжался ими от имени султана аппарат власти. На завоеванных территориях формы землевладения частично изменялись в соответствии с османскими стандартами, частично оставались прежними, но при этом все же приводились в соответствие с теми порядками, которые были приняты в империи.

Как уже упоминалось, формы землевладения в империи сводились примерно к следующему. Существовало условное земельное владение наследственного типа (тимары, зеаметы) и ненаследственного (хассы и арпалыки). Часть земель находилась в частном владении: это были мелкие в основном мульки, собственники которых платили налог в казну. Существовали и навечно прикрепленные к религиозным учреждениям освобожденные от налогов вакуфные земли. Нередко для освобождения от налогов владельцы мульков переводили свои земли в разряд вакуфов, оговаривая для себя небольшой доход. Когда этот процесс принимал угрожающие размеры, государство обычно вмешивалось и восстанавливало статус-кво. Если учесть многообразие местных форм землевладения в отдаленных землях, будь то балканские или, позже, арабские, то перечень деталей можно было бы и продолжить. Однако это не изменило бы сути дела.

Суть же всего описанного состояла в том, что ни одна из многочисленных форм земельных взаимоотношений не предоставляла условий для роста и тем более укрепления феодального сепаратизма. Наследственное владение мелкими пожалованиями и ненаследственное владение крупными территориями не способствовали возникновению влиятельной прослойки владетельной наследственной аристократии, альтернативой которой в османском обществе были сильная центральная власть и мощный государственный аппарат, ключевые должности в котором замещались на основе не сословных, но личностных связей (меритократия, протекционизм, активная социальная мобильность).

Слабостью структуры было именно то, что в ней преобладали не институциональные, объективно фиксируемые (как то было, например, в китайской империи), но именно личностные связи. До поры до времени эта слабость не была заметной, однако после XVI в. все сильнее, как о том будет сказано ниже, стала давать о себе знать. Так как же все-таки выглядела система власти, основанная преимущественно на личностных связях?

Едва ли не наиболее слабым звеном этой системы была вершина ее, власть самого султана. Восходящая к недавнему прошлому, к родоплеменным традициям кочевников, система наследования еще не сумела выработать стройные принципы конического клана, майората, примогенитуры (первородства), хотя эти принципы в эпоху халифата уже длительное время отрабатывались, особенно в различных эмиратах и султанатах распавшегося халифата. Отсутствие неоспоримого права старшего сына на трон вело к спорадическим династийным конфликтам, подчас выливавшимся в ожесточенную борьбу за власть. В условиях, когда практически каждый представитель данного поколения в численно большом семейно-клановом коллективе (гаремы турецких султанов всегда отличались своими размерами, что вело, естественно, к обилию наследников у каждого из них) потенциально имел право на власть, такого рода борьба была практически неизбежной с каждым новым случаем передачи власти от одного правителя к другому. Неудивительно, что для противодействия этой столь ослаблявшей структуру междоусобной борьбе были выработаны противоядия, причем весьма радикальные: при дворе чуть ли не официально закрепилась жестокая практика убийства всех своих братьев и ближайшей родни воцарившимся султаном.

Вообще турецкий султан был наиболее ярким олицетворением всесильной власти над подданными восточной деспотии, олицетворением той самой системы поголовного рабства, о которой писали Гегель и Маркс и парадигма которой была создана, скорее всего, именно с учетом европейских знаний и представлений о структуре власти в Османской империи. Перед султаном, падишахом все остальные, включая его близких помощников и приближенных, действительно были не более как покорными рабами, чья жизнь всецело зависела от отношения к ним, а то и просто от случайной прихоти властелина. Сесть на кол в любой момент мог каждый – и многие кончали свою жизнь именно таким образом.

Правительство страны. Высочайший совет (диван-и-хумайюн), назначалось султаном и было ответственно перед ним. Оно состояло из нескольких министров-везиров и возглавлялось великим везиром. Деятельность правительства регламентировалась принятым при Мехмеде II (1444—1481) сводом законов Канун-наме, а также исламским правом, шариатом. Организационно центральный аппарат власти состоял из трех основных систем – военно-административной, финансовой и судебно-религиозной. Каждая из них была представлена как в центре, так и на местах.

Возглавлявшаяся самим великим везиром военно-административная система являла собой костяк всей структуры империи. Страна к XVI в. была разделена на 16 крупных областей-эялетов, возглавлявшихся губернаторами-бейлербеями, подчиненными великому везиру и отвечавшими за положение дел в своих областях – прежде всего за боеспособность тех частей, которые всегда должна была быть готовой выставить та или иная область. Бейлербеям, в свою очередь, подчинялись уездные военачальники-управители санджакбеи (уездов-санджаков в стране было около 250), административно ответственные за свои уезды. В уездах власть санджакбея была очень сильна, хотя формально она регулировалась уездными Канун-наме, которые со временем были созданы для каждого санджака. И наконец, на низшем уровне власти вся военно-административная система опиралась на тимариотов, подчиненных санджакбеям и отвечавших перед ними как за боеспособность и экипировку выставляемых от своего тимара воинов-сипахи, так и за сохранение административного порядка среди местного населения.

В функции финансового ведомства, возглавлявшегося везиром-дефтердаром и представленного на областном и уездном уровнях специальными чиновниками с подчиненными им писцами, входило вести строгий учет ресурсов и доходов казны, определять размеры налогов и податей, различного рода повинностей. Видимо, именно чиновники этого ведомства должны были строго контролировать сумму налогов с каждого тимара, включая ту ее долю, которая доставалась тимариоту и превышать которую он не имел права. Система налогов в империи была достаточно сложной, особенно если учесть, что находившиеся на полуавтономном положении некоторые отдаленные провинции имели свои традиционные типы налогов. Однако в целом система была стройной и жестко обязательной. Она подразделялась на две основные части – законные налоги (т. е. соответствовавшие шариату – десятина-ушр с мусульман, харадж и подушная подать джизия с немусульман, закят с имущих и соответствующие более тяжелые пошлины с немусульман, особенно с богатых горожан, и т. п.) и дополнительные поборы, к числу которых относились различные местные и чрезвычайные налоги, пошлины, подати. От налогов, кроме служивых, было освобождено мусульманское духовенство, как служилое (судьи-кади и др.), так и неслужилое (улемы).

На долю судебно-религиозной системы в рамках общей административно-политической структуры империи приходилась функция контроля за образом жизни и поведением населения. Возглавляемая на уровне центрального правительства шейх-уль-исламом и представленная на уровне губернаторств несколькими (вначале лишь двумя) кади-аскерами, эта система на уездном уровне замыкалась мусульманскими судьями-кади и их помощниками. Судьи-кади были прежде всего судьями, решавшими от имени ислама и по поручению властей все судебные дела, касавшиеся мусульман. Но это была только часть их функций, хотя и основная, важнейшая. Кроме того, кади выступали в функции нотариусов, фиксировавших документы и сделки, а также посредников разрешавших торговые, финансовые и прочие споры, контролеров, следивших за регламентацией доходов и порядком сбора налогов, за установлением цен, за порядком и характером общественных работ и т. п. Словом, в типичных для исламских структур условиях слитности политики и религии состоявшие на административной службе кади были и духовниками, и чиновниками. В том, что касалось иных, немусульманских слоев населения, аналогичные функции были возложены на руководителей соответствующих религиозных общин-миллети – греческо-православной, армяно-григорианской, иудейской, получивших для этого широкие полномочия. В тех случаях, когда в споры были замешаны представители различных религий, включая мусульман, дело подлежало суду кади, бывших, как правило, весьма пристрастными судьями, т. е. защищавших прежде всего интересы единоверцев.

Жесткий и мелочный регламент, о котором только что шла речь, касался прежде всего городской жизни, ремесла и торговли, где условия для нарушения привычных норм бытия были более благоприятными, чем в деревне. Города Турции были в значительной степени населены иноверцами нетурецкого происхождения, и все они, равно как и мусульманские торговцы и ремесленники, всегда были четко ограничены в своих возможностях многочисленными мелочными придирками и господствующими нормами публично-правового характера при почти полном отсутствии тех прав и гарантий, которые могли бы дать им отсутствовавшие либо очень слабо разработанные частноправовые регламенты. В городах господствовала система цехов, монополизировавших производство отдельных видов товаров, что было практически общим для всего средневекового, да и в значительной степени для древнего восточного общества. Стоит оговориться, что примерно таким же образом была организована система цехов и в городах средневековой Европы. Но была и существенная разница, коренным образом менявшая дело: европейские города были свободны от мелочной опеки со стороны властей и имели немалое самоуправление, что способствовало постепенному формированию самовоспроизводящейся структуры с господством частнособственнических отношений. Вне Европы тоже было немало собственников среди городских жителей, ремесленников и богатых торговцев, ростовщиков-откупщиков типа мультазимов и т. п. Но структура там была иной, о чем, собственно, и идет речь.