История всемирной литературы Т.4

Среди константинопольских патриархов выделяется политической и просветительской деятельностью крупнейший представитель «клерикального гуманизма», уроженец Крита, Кирилл Лукарь (на патриаршем престоле с 1620 по 1638 г.). Он окружил себя учеными, улучшил преподавание в Патриаршей академии, ставшей центром высшего образования в Греции, учредил типографию, замыслил далеко идущие реформы перехода образования и богослужения на народный язык. Его обвинили перед султаном в симпатиях к кальвинизму, в сговоре с Россией для организации восстания в Греции и казнили. После смерти Лукаря кружок его друзей и единомышленников продолжал его просветительскую деятельность, но уже не в столице. Ректор Патриаршей академии (до 1638 г.) философ Феофил Коридалей первым в Греции выступил против схоластики и обратился к подлинным текстам Аристотеля. Он написал «Риторику», «Логику», «Физику» и другие произведения, где комментировал сочинения Аристотеля в материалистическом духе. Его «Письмовник», разошедшийся по Греции во множестве списков, утвердил древнегреческий язык в греческой эпистолографии до XIX в. Тут необходимо отметить, что в отличие от Византии и от Греции XVIII в. языком «ученой» литературы XVII в. был народный разговорный язык. На него переводились псалмы Давида и басни Эзопа. К. Лукарь пытался ввести в обращение перевод евангелий на новогреческий язык. Необходимость пользоваться при богослужении народным языком была связана с невозможностью организовать достаточно широкую сеть преподавания древнегреческого языка хотя бы в объеме понимания литургической литературы.

Поборником народного языка был Досифей (1641—1707), патриарх Иерусалимский, страстный книголюб и ревнитель просвещения. Благодаря ему учреждаются типографии в Яссах и Бухаресте, греческая школа в Иерусалиме. Другой церковный деятель этой эпохи, прославившийся в истории греческой словесности, — Илья Миниат (1669—1714), преподаватель во Флангинианском коллегиуме в Венеции, епископ, автор знаменитых «Поучений» на народном языке, заслуживший прозвище «Нового Златоуста». Его «Поучения», в которых впервые для греческой прозы появляются стилистические элементы итальянского барокко, имели большое значение для формирования новогреческого литературного языка.

Исключением из этой плеяды димотикистов был Ф. Коридалей. Древнегреческому он отдает предпочтение как языку авторитетной культуры. Один французский путешественник, посетивший школу Коридалея в Афинах, отмечает знание в ней таких языков, как древнегреческий, латинский, турецкий, итальянский и французский. Подобные школы создаются также в крупных торговых центрах. В XVII в. наряду с монастырскими создаются светские школы под эгидой окрепшего греческого купечества, в рядах которого ширится меценатство. Район Константинополя Фанари, в котором размещались Патриархия, Патриаршая академия и жили богатые образованные греческие купцы, с конца XVII в. поставляет Высокой Порте переводчиков-«драгоманов» и крупных дипломатов. После падения Крита фанариоты начинают задавать тон в культурной жизни порабощенной Греции, так что период с 1670 по 1774 г. получил название «Века фанариотов». У его начала стоит знаменательная фигура Александра Маврокордато (ум. 1709), основателя «династии Маврокордатов» при дворе султанов, врача, профессора Патриаршей академии, секретаря Высокой Порты. В своих «Наставлениях сыну» он выразил прагматизм фанариотов: «Делай не то, что хочется, и не то, что можешь, а то, что выгодно».

На скорбно-аскетическом фоне оккупированной турками материковой Греции особенно яркой представляется литература греческих островов накануне турецкого завоевания. Наибольшее жанровое разнообразие мы находим на Крите. Подлинного расцвета его литература достигает после успешного восстания в 1572 г. греческого населения острова против венецианских правителей, в результате которого греки получили относительную автономию при экономическом контроле и сохранении ключевых позиций венецианцев в портовых городах. Правда, нельзя сказать, что венецианцы сознательно создавали условия для процветания греческой культуры. Она их просто не интересовала. Чтобы ограничить стремление греков к автономии, Венеция запретила православным епископам пребывать на острове. Высших школ на Крите не было. Под названием «академий» существовали литературные кружки в трех крупнейших портовых городах Крита — «страваганти» (Ираклион), «стерили» (Ханья) и «виви» (Рефимно). Их участники собирались в богатых домах, декламировали и обсуждали свои произведения, главным образом на итальянском языке, ставили спектакли. Итальянская образованность преобладала. О слабом знакомстве с греческой графикой свидетельствуют греческие рукописи XVII в., написанные латиницей. Большинство авторов носят итальянские фамилии. Кто они — эллинизованные венецианцы или их челядинцы, до сих пор не установлено. Так или иначе, венецианцы принесли на остров свою культуру, и критяне ее в какой-то мере восприняли, в то же время ощущая и свою связь с Константинополем, как со своей культурной метрополией. Об этом свидетельствуют ктиторские надписи времен венецианского владычества в греческих церквях на Крите.

До XVI в. литературные памятники Крита являются типично византийскими как тематически, так и формально.

Своеобразие критской литературы начинает проявляться только в начале XVII в. Здесь прежде всего надо упомянуть «Пастушку» неизвестного автора (1-е изд. — 1627 г., Венеция). Это единственная на острове пасторальная поэма. Ее жанр, несомненно, перенесен из итальянской литературы. Несвойственным народной традиции пятистопным ямбом Пастух рассказывает, как он с Пастушкой полюбили друг друга, как он отлучился на месяц, но заболел и опоздал к обещанному сроку, как умерла Пастушка, не вынеся разлуки, и заканчивает рассказ безутешным плачем. Поэма перешла в фольклор. Ее отголоски можно найти и в поэме Байрона «Дон Жуан».

Другим свидетельством венецианского влияния была греческая драматургия на Крите. До нас дошли три трагедии: «Царь Родолин» Иоанна Андреа Троила (напечатана в 1647 г., Венеция) на сюжет «Торрисмондо» Торквато Тассо, «Зенон» неизвестного автора (издан в XIX в. по единственной рукописи) с сюжетом из одноименной трагедии Джозефа Саймонса на латинском языке и «Эрофили» Георгия Хортациса из Рефимно (издание 1637 г., Венеция, по-видимому посмертное). Сюжет «Эрофили» заимствован из трагедии Дж. Джиральди Чинцио «Орбекка». Все трагедии представляют образцы «театра ужасов» и завершаются гибелью всех главных героев. Трагедию «Царь Родолин» заключает сонет, который произносит хор. Это первый сонет на греческом языке после кипрского цикла и единственный на Крите.

«Эрофили» считается вершиной критской трагедии. Как и в прочих драматических произведениях,

в ее монологах и диалогах звучат привычные для греков семистопные ямбы «политических стихов», а в хорах встречаются терцины. «Эрофили» отличается рамочной конструкцией. В Прологе Харон в образе типично средневековой смерти утверждает свою безграничную власть, а в эпилоге хор женщин скорбит о тщете всего земного, о том, что «жизнь — только тень облака, только пузырьки на воде». В центре произведения — прекрасная и гордая Эрофили. Ее отец обманом занял трон, убив своего брата. Теперь он хочет выдать дочь замуж за подходящего, с его точки зрения, жениха. Но Эрофили отказывается. Она защищает свое право самостоятельно выбрать себе мужа. Она считает, что благородство духа и добродетель предпочтительнее высокого происхождения. В конце концов она уже обвенчана с рыцарем Панаретом тайно, потому что бесполезно было просить у вспыльчивого отца согласия на брак. Разъяренный царь, узнав об этом, убивает Панарета и приносит дочери его отрубленную голову. Эрофили изливает свое горе в типично народном плаче и кончает самоубийством, а возмущенные женщины линчуют царя. Между актами в качестве интермедий использованы переводы отрывков из «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо.

«Эрофили» — во многом явление исключительное для греческой литературы. Свобода героини от сословных предрассудков, ее уверенность в праве самой решать свою судьбу шли наперекор традициям народной греческой поэзии, где женщина не могла ослушаться отца или мужа. Эрофили оставалась одинокой среди греческих героинь вплоть до XX в. Однако в кризисную эпоху борьбы против турецкого нашествия именно непреклонная Эрофили становилась знаменем этой борьбы. Трагедия перешла в фольклор и в устной передаче жила до XX в.

Недавние открытия рукописей в Греции позволили установить, что Г. Хортацис был автором еще двух произведений для театра: пасторальной драмы «Панорья (Гипарис)» на сюжет «Каллисто» Луиджи Грото и комедии «Кацурбо» (изданы полностью только в XX в.). До нас дошли еще две комедии: «Стаф» неизвестного автора (издана в XIX в.) и «Фортунато» Марко Антонио Фосколо. Сюжеты всех этих комедий характерны для итальянской «ученой» комедии XVI в. и восходят к новоаттической комедии с переодеваниями, узнаванием и счастливым концом. Среди персонажей неизменно встречаем одну или две пары влюбленных, ловкого слугу, глупого схоласта, хвастливого воина, сводню и т. п. Для всех комедий характерны живые диалоги и грубоватый народный юмор.

Наиболее народный характер из всех драматических произведений, созданных в эту эпоху на Крите, имеет «Жертвоприношение Авраама», датируемое приблизительно 1635 г. По особенностям языка его приписывают автору «Эротокрита» Винцендзосу Корнаросу. Оно восходит к трагедии Луиджи Грото «Исаак» на известный библейский сюжет. Критское «Жертвоприношение» значительно короче итальянского прототипа (1154 греческих вместо 1626 итальянских стихов). В нем нет пролога и хоровых партий. Отношения Авраама с женой и слугами приведены в соответствие с нормами патриархального критского быта. Современный голландский исследователь В. Баккер предлагает разделить текст на пять актов (в существующих изданиях «Жертвоприношения Авраама» нет деления на акты) и считает это произведение по глубине психологического гуманизма, по совершенной композиции вершиной критской драматургии, достигающей уровня В. Шекспира. Но есть и другая точка зрения, согласно которой критское произведение обратило сюжет итальянской трагедии в народную песню, которой издревле присущ высокий драматизм и свойственны диалоги.

Сюжет «Жертвоприношения Авраама», понимаемый как конфликт долга и чувства, был необычайно популярен в итальянизованном ареале Средиземноморья XVI—XVII вв. Кроме Л. Грото и его критского преломления, тут можно вспомнить боснийца Матию Дивковича и дубровницкого поэта Ветрановича. Критское «Жертвоприношение Авраама» стало, в свою очередь, источником переводов и подражаний. Известны, например, ранний перевод на турецкий язык начала XVII в. и переложение на диалект греков Украины начала XX в. На Крите «Жертвоприношение Авраама» сохранилось до XX в. в устной передаче и выдержало в Греции множество изданий.