История всемирной литературы Т.4
Шрифт:
После многомесячного изнурительного и полного лишений плавания 6 апреля 1652 г. корабли компании достигли мыса Доброй Надежды и бросили якоря в Столовой бухте. Здесь, на плодородном клочке земли у подножья Столовой горы, и было основано первое голландское поселение, насчитывавшее первоначально немногим более ста человек и превратившееся впоследствии в укрепленный форт Капстад (позднее — город Кейптаун).
В «Дневнике» ван Рибеека дано обстоятельное и довольно объективное описание быта Капской колонии за первые десять лет ее существования. В нем систематически, с фактографической точностью и скрупулезностью зарегистрированы все события и происшествия, которыми была богата жизнь населения колонии — «свободных бюргеров» (фермеров), служащих, рабочих и солдат.
Обычная объективность изменяла, однако, автору «Дневника», когда речь шла о взаимоотношениях колонистов с местными жителями, прежде всего готтентотами, позднее бушменами. Встречи с ними далеко не всегда носили мирный характер (как правило, по вине «белых»). Хотя автор и вынужден признать дружелюбное и доверчивое отношение коренных жителей
В «Дневнике» описываюся земляные и саперные работы по закладке и укреплению форта, оснащение его пушками для отражения возможного нападения со стороны местных жителей, охота на диких зверей, занятия колонистов рыболовным, китобойным и тюленебойным промыслами, выращивание овощей, фруктов, зерновых культур и т. д. «Дневник» регистрирует очень большой процент больных тропической лихорадкой и дизентерией и высокую смертность среди колонистов. Изнурительный, непосильный труд по освоению новых участков земли и строительству форта вызывал ропот некоторой части переселенцев и открытые протесты, иногда дезертирство, что жестоко каралось комендантом. Нехватка рабочих рук повлекла за собой использование дешевого труда ссыльных, каторжников и рабов, которые стали поступать партиями из Индонезии, Западной Африки и острова Мадагаскар. С 1657 г., после принятия решения о колонизации южноафриканских земель, из Нидерландов начали прибывать первые группы переселенцев, преимущественно крестьян, составивших позднее костяк «свободного бюргерства».
В «Дневнике» ван Рибеека дается также краткая характеристика животного и растительного мира Южной Африки и приводятся некоторые интересные этнографические сведения о местных африканских племенах.
Таким образом, «Дневник» ван Рибеека очень обстоятельно и полно освещает все стороны жизни и быта первой группы голландских переселенцев на побережье Южной Африки на начальных этапах ее колонизации, в середине XVII в. Все это придает ему историко-познавательную ценность.
Несомненный интерес представляет «Дневник» ван Рибеека и как литературный памятник. Это типичный образец жанра хроникально-документальной мемуарной прозы, характерной для нидерландской литературы XVII в., развивающейся на территории Южной Африки. Живость и занимательность изложения, яркость и меткость характеристик, ирония и юмор свидетельствуют о наблюдательности автора, умеющего кратко и четко формулировать свои мысли, пользуясь сочным и выразительным нидерландским языком XVII в.
На фоне других, менее значительных южноафриканских произведений мемуарного жанра, относящихся к XVII в. (записки Питера ван Меерхофа, Хендрика Клаудиуса, Олофа Берха, И. Г. де Хревенбрука и др.; исключение составляет лишь «Дневник» Адама Таса, богатый любопытными наблюдениями очевидца, рядового бюргера, над бытом и психологией буров), «Дневник» ван Рибеека занимает, несомненно, особое место, выделяясь своей фундаментальностью, многоплановостью и историко-литературной значимостью.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ(Виппер Ю.Б., Рифтин Б.Л.)
Панорама литературы различных регионов мира в XVII в., развернутая перед читателем, свидетельствует о многообразии и значительности творческих достижений, осуществленных в этот период. Многие художественные открытия литературы XVII в. были затем углублены в последующие эпохи, и в первую очередь в XVIII в. В большинстве литератур с конца XVII в. явственно обозначаются тенденции, которые находят свое непосредственное развитие в следующем столетии.
Применительно к Западной Европе, где литературный процесс был особенно разветвленным и богатым оттенками, эти тенденции могут быть названы предпросветительскими. Такого рода черты обнаруживаются, скажем, в жанре романа — у Бэньяна, в его последнем произведении «Жизнь и смерть мистера Бэдмена», в творчестве немецких романистов Вейзе и Рейтера. Они проявляются в произведениях, в которых обозначаются приметы новых типов классицизма, характерных для передовой литературы следующего века и получивших позднее наименование «просветительского» и «революционного» («Самсон-борец» Мильтона и «Гофолия» Расина). Существенное значение в становлении просветительского мировоззрения имела пронизанная сенсуалистскими тенденциями философия английского мыслителя Джона Локка, большинство основных произведений которого увидело свет в 90-е годы XVII в. Весьма важный этап в переходе от вольномыслия XVII в. к просветительским умонастроениям — творчество Сент-Эвремона. Его блестящие эссе, проникнутые эпикурейским духом и изобилующие острыми выпадами против религии и церкви, — прямые предвестия литературной деятельности Вольтера. Почти одновременно во Франции и в Англии развертывается спор «древних» и «современных» — примечательное явление на рубеже двух эпох. В позициях «современных», утверждавших идею прогресса человеческой культуры и необходимость обновления литературы в связи с исторической эволюцией общества, были заключены элементы будущей просветительской идеологии. Произведения Бернара Фонтенеля, мастера популяризации научных открытий и распространения научных знаний, написанные еще в восьмидесятых годах XVII столетия, одна из ярких примет зари Просвещения в западноевропейской культуре. В 90-е же годы в Англии со своими первыми произведениями выступили Дефо и Свифт, ставшие затем крупнейшими фигурами раннего Просвещения на Западе.
Настойчивое обращение к Востоку в конце XVII в. как к иному, незнакомому для европейцев социально-политическому
и культурному миру — фактор, способствовавший вызреванию таких показательных для просветительского мировоззрения идей, как мысль об относительности общественно-культурных установлений, как принцип терпимости, как теория «естественного человека». Этот интерес служил также определенным стимулом для обогащения творческой фантазии западноевропейских писателей, для широкого вторжения в литературу экзотической темы. Характерно, однако, что интерес к культуре Востока ограничивался на Западе сферой классических памятников Древности и Средневековья; аналогичные явления наблюдались в отношении Востока к Западу. Интерес к современной литературе Востока возникает на Западе лишь в XVIII в.Соотношение литературного наследия XVII в. с культурой XVIII столетия сложно и не лишено противоречий. Многие существенные тенденции, определявшие развитие литературы в XVII в., были продолжены и развиты в последующую эпоху. Однако некоторые из эстетических ценностей, созданных веком Кальдерона и Расина, Мильтона и Гундулича, Вондела и Зрити, Хун Шэна и Кун-Шан-жэня, Бедиля и Сайкаку, были в следующем столетии утрачены.
Вместе с тем необходимо отметить, что переход от литературы XVII в. к литературе XVIII в. в разных странах и регионах осуществлялся многообразными путями — от плавной эволюции, как это можно наблюдать на Востоке, до резкого скачка и возникновения литературы радикально иного типа, как, например, в России следующего столетия. Однако и в России этот скачок был бы невозможен без тех примечательных внутренних процессов литературного развития, которые происходили на протяжении XVII столетия.
Одним из жанров, будущий расцвет которого подготовила литература XVII в., был жанр романа.
В XVII в. роман на Западе и в отдельных странах Востока становился средством достоверного отображения материальных условий существования человека и окружающей героя социальной среды. XVIII век соединяет эту тенденцию с глубиной психологического анализа, бывшей ранее исключительным достоянием «высокой» литературы, прежде всего трагедии. Такой синтез способствует все большему накоплению реалистических качеств в романе, который превращается в одно из наиболее действенных средств осмысления противоречий социальной действительности. Именно в XVIII столетии роман из второстепенного с точки зрения ученых поэтик литературного жанра делается одним из ведущих звеньев системы литературы. Переход от эпопеи к роману на Дальнем Востоке (в частности, в Китае) осуществлялся в XVI в., но в XVII в. роман обогатился здесь новыми жанровыми разновидностями (возникли любовный, сатирический роман и т. д.), приобрел более совершенные эстетические качества — развились повествовательное и индивидуальное, авторское начала, расширилась тематика, углубился психологизм, усилилась сатирическая и обличительная направленность. Постепенное развитие этих качеств позволило китайскому роману достичь в XVIII в. таких вершин повествовательного искусства, как «Неофициальная история конфуцианцев» У Цзин-цзы в сатирическом жанре и «Сон в красном тереме» Цао-Сюэ-циня — в любовно-психологическом. В Японии, Корее, Вьетнаме художественные достижения в жанре романа в XVIII столетии также обусловлены развитием повествовательной прозы и поэзии в этих странах в XVII в.
Роль публицистического начала в европейских литературах, окрепшего в общественных столкновениях и битвах XVII в., еще более возрастает в XVIII столетии. Это начало оплодотворяет различные сферы художественного творчества, способствуя созданию новых жанров, вроде философской повести, очерка, комедии — политического памфлета, педагогического романа и т. д. Во Франции, например, в подготовке подобного рода тенденций особенно значительную роль сыграл Фенелон. Показательны в этом отношении такие его произведения, как «Диалоги мертвых» и «Приключения Телемака». Особенно поучителен и исторически перспективен тот новаторский жанровый синтез, который осуществлен писателем в «Приключениях Телемака», где органически сплавлены черты романа авантюрного, философского, воспитательного и социально-утопического. В отличие от Европы в XVIII в. на Востоке не возникает условий для подъема публицистики в связи с намечавшимися чертами рефеодализации, усилением ортодоксии в общественной мысли прежде передовых стран и с отсутствием предпосылок к развитию публицистики в странах, где продолжает господствовать феодальный уклад.
Как уже было сказано, далеко не все художественные тенденции XVII в., сохраняют свою жизнеспособность в следующем столетии. Так, например, характерное для европейской литературы XVII в. стремление к объективному, преисполненному внутренней диалектики раскрытию сложных драматических коллизий и глубинных жизненных противоречий своего времени в какой-то мере ослабляется в произведениях просветительского классицизма, сентиментализма, а отчасти и реализма эпохи Просвещения вплоть до нового этапа в художественном решении проблемы трагического, возникшего к концу века и связанного прежде всего с именами Гете и Шиллера. (Достаточно вспомнить в этой связи «Марию Стюарт» Шиллера. Абстрактная и умозрительная кантианская по своим идейным истокам концепция, связанная с антиномией мира нравственного и мира политического, постепенно оттесняется изображением того, как столкновение этих начал воплощается конкретно-исторически, перерастает в насыщенное трагизмом истинно шекспировское по своему размаху, по своей общечеловеческой глубине осмысление этой коллизии.) Относительное ослабление трагического начала выступает в виде некоего неизбежного следствия положительных сторон художественного мироощущения просветителей, и в первую очередь специфики их пронизанного рационалистическими тенденциями исторического оптимизма. Вера просветителей во всемогущество мнений побуждала их зачастую проходить мимо трагических аспектов действительности.