История всемирной литературы Т.4

Лабрюйер не имеет дело с человеком вообще. Следуя за Мольером, в первую очередь он уделяет огромное внимание принадлежности человека к определенному социальному слою. В связи с этим очень существенна для него тема богатства и бедности, имущественных контрастов, теснейшим образом соприкасающаяся с темой сословной иерархии и юридического неравенства.

Важнейшим для Лабрюйера является вопрос о различиях, существующих в феодальном обществе между привилегированными сословиями и огромной массой людей, лишенных привилегий: между дворянами, вельможами, министрами, чиновниками, с одной стороны, и людьми низкого звания, с другой. Лабрюйер рассказывает о крестьянах, которые «избавляют других от необходимости пахать, сеять, снимать урожай и этим самым вполне заслуживают право не остаться без хлеба» и которые все же обречены на нищету, тяжкий труд и полуголодное существование, низведены до положения «диких животных», живущих в «логове». Он говорит и о вельможах, утопающих в роскоши, проводящих дни и ночи в предосудительных забавах, никому не желающих добра, таящих под личиной учтивости развращенность и злобу.

Сословное неравенство в феодальном обществе закрепляется для Лабрюйера неравенством имущественным, связанным с возрастанием в обществе роли буржуазии и значения денег. Богатство же, в свою очередь, поддерживает сословные привилегии и типичную для феодального общества иерархию верхов и низов.

Мысль о бедных людях сопровождает автора «Характеров» постоянно, о чем бы он ни размышлял. Он сообщает о семьях бедняков, которым «нечем обогреться» зимой, нечем «прикрыть наготу» и порой даже нечего есть, нищета которых ужасна и постыдна.

Луи Ленен. Крестьянская семья.

Париж, Лувр

При мысли о них у Лабрюйера «сжимается сердце». Нищие и обездоленные присутствуют в «Характерах» рядом с людьми «цветущими и пышущими здоровьем», людьми, «которые утопают в излишествах, купаются в золоте, столько проедают за один присест, сколько нужно для прокормления сотни семейств». Все способы обогащения представляются Лабрюйеру «некрасивыми», связанными с казнокрадством, мошенничеством, разорением других. Люди, поглощенные корыстью и наживой, «пожалуй, даже не люди», убежден автор «Характеров».

Отрицание Лабрюйером богатства и знатности, включение в изображаемый мир образов вельможи и простолюдина, богача и бедняка сообщают дополнительный смысл его идеальному образу мудреца, столь типичному для классицистического мировосприятия. Не случайны замечания Лабрюйера о том, что при дворе не нужны ум и способности, так как их заменяют учтивость, умение поддерживать разговор и т. п., что глупец, стяжавший богатство, — вовсе не редкость и что «недоумки» добиваются богатства отнюдь не «трудом или предприимчивостью». Замечание относительно труда, который вовсе не нужен при наличии знатности и без которого можно обойтись при накоплении богатства, заслуживает особого внимания. Мудрец для Лабрюйера не только тот, кто умен, но и тот, кто трудится. Трудолюбие — неотъемлемое качество мудреца. Оно сближает его с «человеком из народа», с крестьянином, ибо главное содержание жизни последнего — труд. Тяготение Лабрюйера к Просвещению (причем в его радикальной, руссоистской форме) здесь особенно очевидно.

Мысль о недостаточности для «мудреца» его интеллектуальных преимуществ подкреплена рассуждением о «сановниках» и «умных людях». Различая тех, у кого «нет ничего, кроме сана», и тех, у кого «нет ничего, кроме ума», Лабрюйер противопоставляет тем и другим «добродетельного человека». Во второй главе «Характеров» писатель рассуждает о «героях», которые попадаются и среди судейских, и среди ученых, и среди придворных. Но ни герой, ни великий человек не стоят, по мысли Лабрюйера, одного «истинно нравственного человека». Нравственность как этическое достоинство становится в «Характерах» главным мерилом поведения. Благородным представляется только то, что «бескорыстно», что чуждо всему эгоистическому,

истинным великодушием почитается то, которое непринужденно, мягко и сердечно, просто и доступно, «движимо добротой».

Лабрюйеру присущи и характерные противоречия. Прогрессивность убеждений сочетается у него с пессимизмом. В отличие от героев Мольера положительному герою Лабрюйера чуждо активное сопротивление всему старому, отжившему. Участь человека представляется Лабрюйеру столь безотрадной, что знакомство с ней, по его мнению, может лишь отбить охоту к жизни. Писатель недооценивает и могущество разума, не верит в его способность управлять поведением человека. В юности, утверждает Лабрюйер, человек живет инстинктами; в зрелом возрасте разум развивается, но его усилия как бы сводятся на нет страстями, врожденными пороками; в старости разум входит в полную силу, но он уже охлажден годами неудач и горестей, подточен дряхлением тела.

Пессимизм Лабрюйера связан и с овладевающим им временами убеждением в неспособности мира развиваться, совершенствоваться. Меняются, полагает порой писатель, лишь одежда, язык, манеры, вкусы, а человек же остается зол и непоколебим в своих порочных наклонностях. Автор «Характеров» считает, однако, что не следует «возмущаться» тем, что люди черствы, неблагодарны, несправедливы, надменны, — «такова их природа». А раз так, то и борьба с пороками бессмысленна. Примирение с действительностью приобретает в «Характерах» окраску традиционализма. Лабрюйер осуждает ремесло шулера как занятие грязное, основанное на обмане. Но косвенным и частичным оправданием для него служит то, что оно существует издавна, им занимаются «во все времена». Почти так же обстоит дело с всесилием денег в современном обществе. Лабрюйер объявляет это всесилие абсолютным, не обусловленным конкретными обстоятельствами, ссылаясь на богачей, властвовавших над людьми еще в античном мире.

Черты традиционализма в «Характерах» тесно связаны с призывами Лабрюйера «излечиться от ненависти и зависти». Человек должен отказаться от преклонения перед высшими рангами, от пресмыкательства и приниженности. Но призывы к чувству собственного достоинства, к гордости перемежаются с высказываниями о бесцельности борьбы за изменение мира, за изменение сложившейся сословной иерархии. Следует довольствоваться малым, утверждает автор «Характеров».

Особый смысловой оттенок приобретает в связи с этим и образ носителя мудрости у Лабрюйера. Мудрость должна примирять с успехами «злых», с предпочтением, которое отдается недостойным. Мудрость Мудреца — в сохранении нейтралитета. Он должен ограничить себя ролью зрителя. Он обречен на пассивность.

Лабрюйер — непосредственный предшественник просветителей XVIII в., писатель, прокладывавший им путь, и мыслитель, острые противоречия в сознании которого глубоко уходят своими корнями в почву французской действительности конца XVII столетия — периода, преисполненного сложных и мучительных противоречий, своеобразной переходной полосы от одной эпохи к другой.

*ГЛАВА 5.*

АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XVII ВЕКА. (Самарин Р.М.)

Понятие «литература XVII века» в истории английской литературы не совпадает с хронологическими границами этого столетия.

Еще в 10-е годы, но особенно в 20-е годы XVII в. намечаются существенные сдвиги в английском искусстве, и прежде всего кризис его гуманистической традиции, столь широко развитой в эпоху Возрождения. Последовавший затем этап, примерно до 90-х годов того же столетия, отмечен напряженной борьбой между искусством, отражавшим настроения монархических кругов, по преимуществу связанных с феодальной Англией, и искусством, выражавшим настроения оппозиционных социальных групп и классов. Эта борьба, шедшая с переменным успехом, закончилась к исходу века победой нового искусства, выдвинувшего на рубеже XVII и XVIII столетий плеяду английских писателей-просветителей, прежде всего Д. Дефо и Дж. Свифта, а также многочисленную группу других деятелей раннего английского Просвещения. Их творчество в своей совокупности отразило сложность английской общественной жизни после так называемой «славной революции» 1688 г., когда династия Стюартов была свергнута голландским штатгальтером Вильгельмом при помощи сговора английских аристократов и представителей крупной буржуазии, условившихся о разделе власти. Переворот 1688 г. представлял собой компромисс между землевладельческой и торгово-промышленной Англией, надолго определивший историю английского общества и развитие его культуры. С этого момента начинается новый период в истории английской литературы, отмеченный прежде всего становлением просветительских тенденций. Таким образом, можно определить общие границы развития английской литературы XVII в. приблизительно 1620—1690 гг.

Эти семьдесят лет в истории английской литературы теснейшим образом связаны с общественными процессами в Англии — с событиями революционной эпохи. И хотя периодизация литературного процесса не всегда обусловлена историческими событиями, тем не менее в данном случае — и это важная черта специфики английской литературы XVII в. — именно исторические события определяли эволюцию литературы и этапы ее развития.

В литературе 1620—1640 гг. отражается обострение общественных противоречий в стране, созревание той ситуации, которая окончательно сложилась в годы революции. С середины 40-х годов XVII в. и по 1660 г. отчетливо намечается второй период в развитии противоречий, проявившихся еще в середине 40-х годов. Наконец, 60-е годы (и до конца 80-х) — третий период, в котором развертывается борьба направлений, сложившихся после падения республики в условиях реставрированной монархии.