История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
Шрифт:
Независимо от этого гетман Мазепа послал особых «подлинных людей» в Запорожскую Сечь и в турецкие городки для собирания там точных вестей.
Однако посланцы не принесли гетману никаких вестей. «Подлинных людей» кошевой совсем не пустил в городки; Каплинец и Лихопой отказались гетману писать. Но у Мазепы был верный слуга переволочанский дозорца Иван Рутковский, который не замедлил снестись с гетманским посланцем Бутом, находившимся в Сечи, и с его слов поспешил послать Мазепе «подлинную» о запорожцах весть. Положение дел в Запорожье, по словам Рутковского, было таково.
В то время, когда Бут находился в Сечи, туда прискакал какой-то казак Миргородского полка верхом на лошади без седла («охлупе») и объявил о том, что гетман Мазепа собрал полки для того, чтобы идти против татар, и два полка, Полтавский и Миргородский, имел послать под турецкие городки; полковники двух последних полков условились собраться на реке Ингульце и оттуда идти под Кызыкермень. Получив такую весть, запорожские казаки, собравшись на раду, решили о походе малороссийских полков под Кызыкермень предупредить турецких властей и для этого отправили войскового пушкаря с двумя простыми казаками. Войсковой пушкарь поскакал в Кызыкермень и о грозившей опасности городку объявил кызыкерменскому писарю Шабану. Шабан написал запорожцам благодарственное письмо и тут же объявил, что мусульмане не боятся встречи с малороссийскими полками, так как к турецким городкам скоро будет крымский хан, только что одержавший
Эта весть совершенно успокоила казаков, но сам кошевой атаман Иван Гусак или колебался насчет истинных намерений татар, или же хотел в отношении Мазепы вести независимую политику от казаков и потому, готовясь отпустить от себя гетманского посланца Бута, просил его передать дозорце Рутковскому, что он вовсе не враг ни гетмана, ни царя, и если гетман пожелает что-нибудь учинить против врагов, то пусть даст о том весть, и кошевой готов будет служить гетману и радеть государям. Но такому настроению кошевого Гусака помешало одно обстоятельство, происшедшее в Кызыкермене и сделавшееся известным в Сечи.
В Кызыкермень из города Лебедина приехал один человек но фамилии Иван Гутник и привез туда для продажи партию сукна. Явившись к писарю Шабану, он скоро подружился с ним и, подвыпив, стал говорить, что у него дома есть дети, которые ходят в школу и учатся читать письма, и что для науки своих детей он хотел бы получить от писаря какие-нибудь листы, за что готов писаря даже и подарить. Писарь Шабан, не подозревая в той просьбе никакого дурного умысла, собрал писанные к нему от запорожских казаков письма и передал их Гутнику для его детей. Гутник стал те письма читать и удивлялся тому, как запорожцы величают крымского хана. Но случившиеся там запорожские казаки услыхали чтение своих писем и сразу поняли коварный умысел гетманского агента. Гутник же, дав писарю кинбияк (?), поспешил уехать от него, направив свой путь через запорожскую степь. За ним поехали и бывшие в Кызыкермене казаки. Прибыв в Сечь, они объявили в ней о том, с чем ехал через Запорожье Лебединский купец, и кошевой атаман послал за ним войскового есаула вдогон. Но было уже поздно, и Гутник, оставив степь, успел доставить добытые им письма в Переволочанский перевоз. Тогда кошевой атаман, сильно озлобленный таким обстоятельством, распорядился не пропускать никого в Запорожье без предварительного обыска, и кроме вина и тютюну не позволил ничего привозить в Сечь. Он видел, что по Запорожью везде снуют гетманские агенты, в виде торговцев и купцов и стараются разузнать все тайны запорожского войска. При всем этом гетман все-таки успел разузнать, что запорожцы с особенным нетерпением ждут возвращения своего посла от польского короля и что как только тот посол придет, то они заключат с Крымом мир и пойдут войной на Москву: им бы только Полтаву захватить, а там они сумеют всех к себе привратить. Гетман знал и то, что, не переставая думать о войне, запорожцы вышли по нескольку человек из каждого куреня частью на собственные речки и побросали язы для рыбных добыч, частью на урочище ниже турецких городков «с ясками повольно» [144] .
144
Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 82, № 18.
Пока шли эти объяснения между гетманом Мазепой и запорожскими казаками, тем временем крымский хан, возвращаясь из похода на Венгерскую землю, прошел в Белогородчину и оттуда направился в Крым. Дав в Крыму несколько времени отдохнуть своим коням, он задумал, собрав большие орды, идти мимо Кызыкерменского городка Чигиринской стороной на украинные города. Тогда гетман Мазепа, получив такую весть, собрал свои полки и вышел с ними сперва к Гадячу, а потом спустился поближе к Днепру в городок Голтву. Но неприятель, увидя собранные малороссийские полки, открытого нападения сделать не посмел и послал несколько загонов под Черкасы, Белую Церковь и Синяву да под Новобогородицкую крепость и другие самарско-орельские городки. Для защиты Новобогородицкого городка гетман поспешил отправить марта 9-го дня из Полтавского волка 1000 человек казаков, а сам отступил в Дубны и послал государям запрос, как ему дальше поступать. Но государи предоставили гетману окончить это дело так, как он сам лучше найдет. Тогда гетман, продержав всю зиму сторожу от татар, расставил по всему берегу Днепра от Орели до Киева войска в орельско-самарских городках, Переволочне, Келеберде, Кременчуке, Потоке, Власовке, Городище, Чигорин-Дубровке, Жовнине и Еремеевке, – а сам вернулся в Батурин 1689 года марта 15-го дня.
Мазепа был убежден, что неприятели, благодаря взятым мерам, не посмеют делать нападений на малороссийские города. Запорожцы же одни без татар не казались страшными для гетмана: он был уверен, что если бы они и захотели внести между малороссийским народом мятеж, то не могли бы найти сочувствия себе. К тому же гетман отдал всем полковникам крепкий приказ никого из городов в Запорожье ни с борошном, ни с чем другим, ни порожним для рыбной ловли не пропускать; а если бы кто пожелал идти для рыбных ловель в реку Буг, или в речки полевые, или в озера «на сей стороне Днепра, которые повыше Сечи суть», то таковой должен давать за себя поруку, что он с той рыбной добычей возвратится без замедления назад и ни на какой своевольный путь не пойдет. Гетман взял все меры и относительно запорожских посланцев, которые находились под Немировом, в обратном пути, чтобы их «перенять и в свои руки загрести»: он поставил «бдительного и неленивого, в верности известного человека» полкового конного есаула Ивана Рубана с отрядом в несколько сот человек доброго товариства на правой стороне Днепра меж Черным лесом и Чигирином, куда послам лежал обратный путь. Есаулу Рубану гетман отдал строжайший приказ «неусыпное око» над ними иметь, всякими способами радеть, чтобы их в Батурин привести, за что гетман от имени великих государей самому есаулу Рубану и его наследникам обещал великую милость оказать и награждение дать [145] .
145
Архив Мин. ин. дел, 1690, св. 82, № 18.
Московское правительство, похваляя гетмана за его распоряжение
и деятельность во время прихода на Чигиринскую сторону татар, имело, однако, главную мысль о том, чтобы так или иначе вновь запорожское войско на свою сторону склонить.Но случившиеся в то время обстоятельства не только не благоприятствовали такому стремлению московского правительства; напротив того, сильно взволновали запорожское войско и поддержали в нем враждебное настроение против Москвы, в особенности же против гетмана Мазепы. Названные выше запорожские посланцы Иван Каплинец да Максим, казак Сергиевского куреня, заявили жалобу севскому воеводе Ивану Юрьевичу Неплюеву и гетману Мазепе о пограблении у них возле Севска разных вещей из их личного скарба и об убиении двух их товарищей, есаула Степана Рудого да казака Леска, из которых первый умер немедленно, а второй немного спустя, февраля 22-го дня в Батурине, за Путивльскими воротами, на рогу. Следствие по убийству тянулось с февраля месяца до июня, и по розыску дела оказалось, что убийцами запорожцев были сиповщики Фома Никифоров, Андрей Учуй, Михайло Дубовый да Данило Гордеев с товарищами, всех девять человек. Они напали на двух названных запорожских казаков и одному из них в трех местах голову пробили, а другого до полусмерти прибили, а платья, сняв с них, в навоз против войсковых изб спрятали. По этому поводу из Москвы пришел приказ сперва пытать порознь каждого из убийц, находившихся под караулом в Батурине, а потом казнить их смертью, если они сделали такое злодеяние по умыслу; «буде же совершили его пьянским обычаем», оставить в живых, но подвергнуть пытке и допросу и потом подвергнуть наказанию. Гетман Мазепа нашел, что убийцы совершили «свое дело» в пьяном виде, и потому, не подвергая их пытке, одних из них велел сослать на вечное житье на Самару, других в Переяслав. Но первые, вследствие морового поветрия, открывшегося в то время в Запорожье, оставлены были в Батурине на неопределенное время и только вторые отправлены были с женами и детьми на место ссылки [146] .
146
Там же, мал. подл, акты, 1690, св. 82, № 18, св. 7, № 689–670.
И разбойство русских, и самое решение по этому поводу со стороны гетмана вызвало у запорожцев большое негодование и поддержало враждебное настроение против Москвы.
В это же время произошло и другое обстоятельство, сделавшее немалое волнение между запорожцами. В конце апреля месяца в Запорожье открылось моровое поветрие, не прекращавшееся в течение всего лета. От того поветрия в Новобогородицкой крепости поумирало много московских ратных людей, в том числе и сам воевода крепости Алексей Иванович Ржевский с сыном [147] . Соседний с Новобогородицким городом, Новосергиев, или Вольное, весь вымер и навсегда остался в запустении. От Самары моровое поветрие спустилось ниже и коснулось самой Сечи.
147
Вместо умершего Ржевского прислан был воевода Змеев. По словам Величко, сын Ржевского хотя и пострадал от болезни, но, однако, остался жив; Мазепа же доносил в Москву, что вместе с отцом умер и сын.
Гетман Мазепа узнал о моровом поветрии, открывшемся в Запорожье, от своего дозорцы Ивана Рутковского, которого известил о том мая 10-го числа 1690 года Китайгородский сотник Семен Ревенко.
Вслед за моровым поветрием появилась в августе месяце в Запорожье саранча. Страшная масса ее заслонила солнце, помрачила небо, наполнила воздух невыразимым смрадом и задушила своим зловонием множество лошадей, волов и коров [148] .
Узнав об открывшейся в Запорожье моровой язве, гетман Мазепа поспешил сообщить о том в Москву. Он писал, что многие из реймента гетманского люди, ужаснувшись моровой язвы, «повтикали» из Новобогородицкой крепости в разные стороны. Многие из великороссийских ратных людей также бежали из города; они «тулялись» по степям, по байракам, по лугам и по островам днепровскими в тех разных местах одни поумирали, другие, хотя и остались живы, скрывались друг от друга. Тела умерших оставались долго в тех «пустых» местах и наводили великий страх на живых людей. Ввиду такого страха гетман, желая прежде всего сохранить царскую казну в городе Новобогородицке, приказал послать в дикие поля возле города тысячу человек казаков Полтавского полка и на смену его столько же казаков Миргородского полка. Но казаки тех полков, не раз бывавшие в бою с неприятелем, не решались идти на явную смерть в Новобогородицк. Тогда Мазепа распорядился послать за реку Орель самого полтавского полковника Федора Жученка. Федор Жученко повиновался воле гетмана, но скоро донес ему, что половина злосчастного города сделалась добычей страшного пожара, и потому спрашивал, как поступить ему с уцелевшим в нем имуществом. Гетман велел полковнику наблюдать город от окончательного со стороны неприятелей разорения, а самим полчанам предписал отнюдь не брать никаких вещей умерших от моровой язвы людей – ни одежды, ни денег, которые бы нашлись в диких полях и байраках; людей «поветренных» к себе не пускать, рыбы у запорожских промышленников не покупать [149] .
148
Величко. Летопись. К., 1855, III, 87, 88, 95.
149
Архив Мин. ин. дел; мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 670–651; Акты Южной и Западной России, V, 238.
Это распоряжение, в связи с прежним обстоятельством, еще более возбудило запорожцев против гетмана Мазепы.
А между тем московское правительство, уже давно знавшее о намерении запорожского войска отдаться под протекцию польского короля и заручиться постоянным союзом с крымским ханом, решило во что бы то ни стало отклонить запорожцев от такого дела. Гетману Мазепе вновь предписано было, чтобы он приложил всякое старание привести запорожцев к послушанию и к разрыву с татарами. И гетман приложил свои старания, действуя то увещаниями, то деньгами. В этом случае весьма много помогла Мазепе та неустойчивость и в мыслях, и в действиях, которая составляла характерную черту казаков запорожского низового войска и которая обыкновенно проявлялась как раз в самые решительные моменты их намерений: запорожцы всегда любили пошуметь, наговорить много угроз по адресу своих зложелателей, любили «покуражиться», как они сами говорили о себе, а потом внезапно смирялись и приходили совершенно к другому решению. Так у них бывало зачастую. Так произошло и на этот раз.
Гетман Мазепа, получив царское предписание, выбрал самого ловкого и самого хитрого из своих сподручников казака Горбаченка и, вручив ему письмо и денежные подарки для кошевого атамана и старшины, отправил его в Сечь. В своем письме Мазепа поздравлял все запорожское низовое войско с праздником светлого Христова Воскресения, объявлял кошевому атаману Ивану Гусаку о посылке ему подарка в 20 левов, всей старшине в 8 левов на человека и за то обращался к ним со словом убеждения отстать от басурман и пристать по-прежнему к своим православным царям [150] .
150
Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1690, св. 7, № 665–646.