История зайца

— Хочешь мое? — сказала она. — Оно легкое. А я возьму твое, и меня оно не обременит. Мне ведь не привыкать к тяжелой ноше.

Поэт отдал ей свое сердце, а ее сердце взял себе. И тотчас же они улыбнулись друг другу и рука об руку пошли по тропинкам.

Гуси, как дольки луны, бежали впереди них.

Она говорила ему:

— Я знаю, что ты ученый и что я не могу знать того, что ты знаешь. Но я знаю, что люблю тебя. Ты пришел издалека и, верно, родился в красивой колыбельке, вроде той, какую я видела однажды, ее везли на телеге. Смастерили ее для богачей. Твоя мать, должно быть, умеет говорить красивые слова. Я люблю тебя. Ты, должно быть, проводил ночи с белолицыми женщинами, а я кажусь тебе уродливой и черной. Я-то родилась не в красивой колыбельке. Я родилась в поле, в пору жатвы, среди снопов. Так мне сказывали, а еще сказывали, что матушку мою и меня, да еще ягненка, которого овца родила в тот же день, — всех троих нас посадили на осла, чтобы довезти до дому. У богачей-то есть лошади.

Он говорил ей:

— Я знаю, что ты простая и что я не могу стать таким, как ты. Но я знаю, что люблю тебя. Ты здешняя, и, должно быть, баюкали тебя в корзине, поставленной на черный стул, вроде того, какой я видел однажды на картинке. Я люблю тебя. Матушка твоя, должно быть, сучит лен. Ты, должно быть, плясала под деревьями с красавцами парнями, сильными и веселы-ми, а я кажусь тебе хилым и грустным. Я родился не в поле в пору жатвы. Мы с сестрой родились в нарядной комнате, мы были близнецами, но она вскоре умерла. Матушка моя хворала. Бедняки наделены здоровьем.

Они лежали вместе в постели и теперь обнялись еще крепче.

Она говорила ему:

— У меня твое сердце.

Он говорил ей:

— У меня твое сердце.

У них родился прелестный мальчик.

И поэт, почувствовав, что недуг его прошел, сказал жене:

— Моя мать не знает, что со мной сталось. Когда я думаю об этом, у меня сжимается сердце. Отпусти меня, друг мой, в город сказать ей, что я счастлив и что у меня сын.

Она улыбнулась ему, зная, что в залог у нее остается его сердце, и сказала:

— Поезжай.

И он вновь отправился по тем же дорогам, по каким прибыл в эти края.

Вскоре он оказался у городских ворот, возле великолепного дома, откуда доносился смех и веселая речь, потому что там давали вечер, на который не пригласили бедняков, Поэт знал, что это дом одного из его прежних друзей, знаменитого и богатого художника. Прислушиваясь к разговорам, он остановился у решетки парка, за которой видны были водометы и статуи. Женщина, — он узнал ее по голосу, — красавица, некогда растерзавшая его юношеское сердце, говорила кому-то:

— Помните великого поэта Лорана Лорини?.. Говорят, он женился на совсем простой девушке, на крестьянке какой-то…

На глаза его набежали слезы, и он пошел по городским улицам к отчему дому. Плиты мостовой тихо вторили звукам его усталых шагов. Он отворил дверь, вошел. И его собака, ласковая, преданная и старая, подбежала к нему, хромая, радостно залаяла и стала лизать ему руку. Он понял, что, пока он отсутствовал, бедную тварь разбил паралич, ведь горести и время не щадят и животных.

Лоран Лорини стал подниматься по лестнице и растрогался, увидев у перил старого кота — он кружился, выгибал спину, задирал хвост и терся о ступени. На площадке приветливо пробили часы.

Он тихо вошел в свою комнату. Он увидел мать — она стояла на коленях и молилась. Она шептала:

— Боже мой, сохрани моему сыну жизнь! Боже мой, ведь он так мучился… Где он теперь? Прости меня, что я его родила. Прости его, что из-за него я умираю.

А он, преклонив колени рядом с нею, уже прижимался юными устами к ее поседевшим волосам и говорил:

— Пойдем со мною. Я исцелился. Я знаю край, где есть деревья, нивы, речка, где слышится крик перепелок и стрекот ткацких станков, где гудят телеграфные линии, где скромная женщина владеет моим сердцем и где резвится твой внук.

КОНКА

Жил на свете скромный мастеровой. У него была хорошая жена и славная маленькая дочка. Они жили в большом городе.

По случаю дня рождения отца решено было купить отличного салата и зажарить курицу. И все были в то воскресное утро очень довольны, не исключая и котенка, который лукаво посматривал на курицу и думал: «И мне достанется поглодать вкусных косточек».

Они позавтракали, и отец сказал:

— Сегодня мы, в кои-то веки, позволим себе прокатиться на конке и отправимся за город.

Они вышли из дома.

Они не раз видели, как нарядные господа и дамы подавали рукою знак вознице и тот сразу же останавливал лошадей, чтобы можно было сесть на конку.

Мастеровой держал дочку на руках. Они с женой стали на углу широкой улицы.

К ним приближалась нарядная, почти пустая конка. И они уже радовались, что вот-вот, заплатив по четыре су за каждого, займут в ней места. Мастеровой подал знак вознице, чтобы тот остановил лошадей. Но возница, при виде бедных, простых людей, бросил на них презрительный взгляд и проехал мимо.

ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Подростком-девочкой с подстриженною челкой [15] В свой пансион она ходила каждый день И на каникулы, когда цветет сирень, Любила уезжать в зеленой одноколке. Легко спускается с холма ее гнедой, Коляска чуть жива (семейство не богато… Одно из тех семейств, прославленных когда-то, Где бедность не щадит осанки родовой). Такими полюбил я школьниц прежних дней, В чьих звучных именах, восторженно-печальных, Есть нежность «рококо» и стиль «листов похвальных» С овальной рамкою из золотых ветвей. О, Клара д’Элебез, Виктория Дерваль, Лаура д’Этремон, Мари де Лавалэ, О, Лия Фланширэз, о, Бланш де Персиваль, Тереза Лиммерайль и Сильва Лабулэ! Я думаю о вас, чей милый голос слышен Сквозь частую сирень в поместьях до сих пор, Кто любит яблоки и вкус неспелых вишен, Сквозной узор ворот и подметенный двор. Вы проведете жизнь в домах гостеприимных, Где вилки и ножи беседе в такт звенят, Где в окнах виден пруд, а из-за тучи дымной В стекло оранжерей бьет розовый закат. Потом в свой час зажгут вам свадебные свечи, И молодой сосед (он нежный был жених) В постели целовать вам будет грудь и плечи, Да поджидать детей, «умея делать их». Пер. В. Рождественского

15

Подростком-девочкой с подстриженною челкой… — Одно из стихотворений Жамма, тесно примыкающих к повести «Клара д’Элебез» (см. том I).

* * *

Послушай, как в саду, где жимолость цветет, Снегирь на персике заливисто поет! Как трель его с водою схожа чистой, В которой воздух преломлен лучистый! Мне грустно до смерти, хотя меня Дарили многие любовью, а одна и нынче влюблена. Скончалась первая. Скончалась и вторая. Что сталось с третьей — я не знаю. Однако есть еще одна. Она — как нежная луна. В послеобеденную пору Мы с ней пойдем гулять по городу — Быть может, по кварталам богачей, Вдоль вилл и парков, где не счесть затей. Решетки, розы, лавры и ворота Сплошь на запоре, словно знают что-то. Ах, будь я тоже богачом, Мы с Амарильей жили б здесь вдвоем. Ее зову я Амарильей. Это Звучит смешно? Ничуть — в устах поэта. Ты полагаешь, в двадцать восемь лет Приятно сознавать, что ты поэт? Имея десять франков в кошельке, Я в страшной нахожусь тоске. Но Амарилье, заключаю я, Нужны не деньги, а любовь моя. Пусть мне не платят гонорара даже В «Меркюре», даже в «Эрмитаже» — Что ж? Амарилья кроткая моя Умна и рассудительна, как я. Полсотни франков нам бы надобно всего. Но можно ль все иметь — и сердце сверх того? Да если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…» Она ему ответила бы: «Нет! Я к платью моему не дам вам прикоснуться: Ведь у меня есть друг, которого люблю я…» И если б Ротшильд ей сказал: «А как же имя Того… ну, словом, этого… поэта?» Она б ответила: «Франсисом Жаммом Его зовут». Но, думаю, беда Была бы в том, что Ротшильд о таком Поэте и не слышал никогда. Пер. Б. Лившица

* * *

Зачем влачат волы тяжелый груз телег? Нам грустно видеть их понуренные лбы, Страдальческий их взгляд, исполненный мольбы. Но как же селянин без них промыслит хлеб? Когда у них уже нет сил, ветеринары Дают им снадобья, железом жгут каленым. Потом волы опять, в ярем впрягаясь старый, Волочат борону по полосам взрыхленным. Порой случается, сломает ногу вол: Тогда его ведут на бойню преспокойно, Вола, внимавшего сверчку на ниве знойной, Вола, который весь свой век послушно брел Под окрики крестьян, уставших от труда, На жарком солнце — брел, не зная сам куда. Пер. Б. Лившица